Остров метелей - Георгий Ушаков

— Правда, что моя жена умрет? — спросил он у меня через Павлова.

— Делай все, что велит доктор, и она будет жива, — ответил я. — Почему ты так испугался? Ведь опасности пока нет.

— А зачем доктор положил ей под мышку стеклянную палочку? Я помню, в Провидении такую палочку положили одному чукче и он умер.

Я попытался объяснить Тагъю назначение термометра, но он продолжал волноваться и наконец выпалил:

— Наверное, на той стороне острова живет черт!

— Почему ты так думаешь? — удивился я.

— Все, кто туда ходил, — болеют. И ты, и Ивась, и Етуи, и я, а Иерок умер. Мы думаем, там злой черт живет. Как мы туда пойдем, так он сердится, ветер делает, пургу.

Слова Тагъю меня сильно встревожили. Суеверие эскимосов, подогреваемое заболеваниями людей и падежом собак, может сорвать наметившийся переезд нескольких семей на северную сторону, наиболее богатую зверем.

А заболеваний действительно много. Как раз сегодня Савенко подал мне очередной рапорт о состоянии здоровья колонистов. «Скудное питание, — писал он, — проявляется в анемии с сопутствующей инертностью, в растущем числе желудочно-кишечных заболеваний, обострении старых и возникновении новых заболеваний, вызываемых слабостью организма».

Все это понятно: двухмесячное отсутствие солнца, недостаточные запасы мяса, частые и резкие изменения погоды сделали свое дело. Правда, через несколько дней появится солнце, но надеяться на сколько-нибудь удачную охоту можно не раньше, чем через месяц, А тут еще смерть Йерока эскимосы расценили как месть этого проклятого черта — «туг'ныг'ак'а». Ведь они верят, что этот хитрый, изворотливый злой дух насылает непогоду, мешает охоте, похищает тень человека, вселяется в него и приносит болезни и даже смерть. Бороться с «туг'ныг'ак'ом» эскимосы считают невозможным, они ублажают его жертвами, разбрасывая по земле крошки табаку, сахара, чая и жира.

Да, паника может заставить эскимосов не только отказаться от переселения на северную сторону острова, но и вообще покинуть остров, уйти на собаках вместе с семьями на материк. Возможно, они только и ждут, пока немного потеплеет. Им это грозит верной гибелью в морских льдах, а делу создания на острове советского поселения— крахом.

Я собираю эскимосов, которые плотным кружком усаживаются рядом с моей постелью, и начинаю беседу.

— Почему вы не едете на охоту?

— Боимся.

— Чего?

— Туг'ныг'ак'а! Он не хочет, чтобы мы жили и охотились на его земле. Он не дает нам зверя! Он нас всех заберет! — сыплются ответы.

— Почему вы так думаете?

— Как почему? Разве ты не понимаешь? Кто поедет — тот болеет. Злой дух посылает болезни. Мы боимся его. Он недоволен, что мы приехали на его землю!

— Но со мной же вы ездили, не боялись?

— Да ведь ты — большевик!

— Ну так что же?

— Как что? Сам знаешь! Большевика дух боится. После минутного колебания я заявил:

— Хорошо! Я встану, поедем вместе.

Наступила долгая пауза. Потом эскимосы встали, отошли от моей постели и стали тихо обсуждать мое предложение. Наконец старший объявил приговор:

— Нет, умилык! Теперь мы с тобой не поедем. Злой дух боялся тебя, когда ты был здоровый и сильный. А теперь ты слаб. Ходишь с палкой, шатаешься, когда нет ветра, не можешь согнуться. Ты слаб, умилык, очень слаб! Туг'ныг'-ак' не испугается тебя. Он убьет тебя и нас.

Для убеждения времени не было. Выход надо было найти немедленно. Риск большой, но решиться на него необходимо.

Я приказал запрячь моих собак. Когда все было уложено на нарту, оделся, взял карабин, патроны и пошел к упряжке.

Эскимосы оторопело стояли поблизости.

— Ты куда, умилык?

— Поеду драться с вашим «туг'ныг'ак'ом».

— Ты слаб! Он убьет тебя!

— Неправда! Его не существует, поэтому он не может причинить мне вреда. Даже больной я привезу мясо. Вам будет стыдно! Женщины будут над вами смеяться!

Видя, что меня не остановить, они, опустив головы, разошлись по ярангам. Там воцарилась мертвая тишина.

Поселок скрылся из виду. Я был один среди снежных просторов. Не то от лучей медленно ползущего у самого горизонта солнца, не то от слабости рябило в глазах. Мучительная боль грызла поясницу. Усталость охватывала все тело. Тянуло лечь.

Когда и где я найду зверя? Неужели придется пересечь весь остров? Хватит ли сил на несколько суток?

Но на ловца и зверь бежит. Через четыре часа пути собаки подхватили и, распалясь охотничьим азартом, понесли по свежему медвежьему следу. Через час огромный зверь лежал у моих ног.

Но торжествовать было еще рано. Предстояло самое трудное: надо было освежевать зверя. Лежа на снегу, корчась от боли, кусая губы, чтобы удержать стон, обливаясь холодным потом и поминутно вытягиваясь во весь рост, чтобы отдохнуть, я освежевал уже коченевшую на морозе тушу медведя, втянул на нарту шкуру и Немного мяса. Но на большее я был уже неспособен. Голова кружилась. Силы иссякали. Направив собак на пройденный след, я лег на нарту и привязал себя ремнями. Последняя мысль была о том, чтобы собаки не встретили нового медведя и не потеряли свой след…

Очнулся я на третий день в своей постели. В комнате опять сидели эскимосы. По-видимому, они пришли давно: все были без кухлянок и обнажены до пояса.

Заметив, что я пришел в себя, охотники сгрудились около постели. Радость и ласка смягчили их суровые лица. Они заговорили об охоте, стали высчитывать, сколько надо заготовить мяса и жира, чтобы их хватило… на следующую зиму. Появились женщины и ребятишки. Махлютай — восьмилетний сынишка Кивъяны — притащил своего любимого трехмесячного щенка и под одобрительный смех окружающих положил мне его прямо на грудь…

Уже через неделю на нескольких упряжках мы неслись на северную сторону. Я был еще слаб, но уже не боялся остаться один, а эскимосы со мной не боялись злого духа.

Кризис миновал. Советское поселение на острове стало укрепляться.

Глава X

Первые лучи солнца. — Ледяные маски. — Бесславное возвращение. — Пожар снежных полей. — На севере. — Аналько ублажает черта. "Туг'ныг'ак'и"

Все обитатели острова с нетерпением ждут появления первых лучей солнца. Аналько уже второй день дежурит на возвышенном берегу — так он скорее увидит солнце. Сегодня к нему присоединилась Скурихина. Да и все остальные то и дело выскакивают из помещений взглянуть, не появился ли этот всемогущий бог — Солнце.

С первых чисел января узкая полоска бледно-розовой зари постепенно начала шириться и окрашиваться в желтые и, наконец, в пурпурные цвета. Но до вчерашнего дня и берег, и снег, и лед все еще сохраняли мертвенный пепельно-серый оттенок.