Роман, написанный иглой - Вали Гафуров

Полковник присел на табуретку, сделал знак своему ординарцу, такому же приземистому, с простецкой физиономией, — до удивления похожему на своего хозяина, только моложе раза в два. Ординарец метнулся вон из землянки и тотчас же вновь объявился, нагруженный пакетами и, сверх того, держа в руках две немецкие фляги, обшитые сукном, с чёрными пластмассовыми стаканчиками, прикрывающими горлышки.

Не успели разведчики глазом моргнуть — их самодельный стол, сработанный из дверной створки, положенной на козлы, оказался уставленным всякой снедью: корчажка кислой капусты, буханка серого хлеба, добрый шмат сала, жареная баранья ляжка, две банки «Второго фронта» (американская тушёнка).

— Располагайтесь, герои, — Белоусов радушно повёл короткими руками. — Как видите, полное изобилие военного времени. Заслужили!

Разведчиков дважды приглашать — только время понапрасну терять. Живо расположились вокруг стола. Во фляжках оказался чистый спирт. Разлили по кружкам. Подполковник сказал тост — короче не придумаешь:

— За Победу!

Выпили, закрякали — уж больно забористое питьё, жидкий огонь. Навалились на еду. Некоторое время ели молча, только за ушами трещало. Командир полка спросил лейтенанта Исаева и Рустама с хитрой усмешечкой:

— Что же это, вы, товарищи мусульмане, свиное сало трескаете? Грех ведь, кораном запрещено.

Исаев и Рустам с набитыми едой ртами промычали что-то нечленораздельное. За них ответил Туманов:

— Они, товарищ подполковник, даже гитлеровских свиней превращают в смирных барашков, так что обыкновенных свинок вполне даже уважают.

Чтобы очень остроумно сказал Туманов — вряд ли, однако все расхохотались.

Распахнулась дверь землянки, вплыл клуб морозного пара, и из него, как сказочный дух из бутылки, возник замполит командира полка старший батальонный комиссар Шевченко. Был он высок ростом, сутуловат, висячие запорожские усы, нос картошкой. А очки профессорские, с позолоченной оправой. Он до войны и был профессором, докой по части политической экономии. Бойцы в ном души не чаяли. Простой, душевный человек. Трусам и паникёрам, правда, крепко от него доставалось.

— Ага, вот вы где, голубчики! — воскликнул замполит хрипловатым баритоном и с притворным ужасом схватился за голову. — Горькую гложете! Да ещё во главе с командиром. Нехорошо, хлопцы, зело нехорошо… замполита забывать!

Все бросились усаживать Шевченко. Налили но второй. Шевченко разгладил запорожские свои усы.

— Добрые времена наступают, хлопчики. Хорошо начался сорок третий год. Бьют немцев под Воронежем, лупят па Северном Кавказе, в районе Ладоги прорвана блокада Ленинграда, на нашем участке Сальск освобождён. А уж что делается в самом Сталинграде! Уму не постижимая красота. Гарно усадили фрицев в два котла. Скоро им там совсем капут будет.

— И в этих великих победах есть крупица вашего ратного труда, — добавил Белоусов. — Спасибо за доблестную службу, орлы!

Разведчики вскочили, в землянке загремело:

— Служим Советскому Союзу!

— И к орденам вас, всех участников последней операции, представили.

— Служим Советскому Союзу!

— Вы уж извините нас за то, что по прежним представлениям наград не получили, — Белоусов прищурился, подмигнул разведчикам, развёл руками. — Тяжёлые времена переживали. В отступлении с наградами туго.

Шевченко хмыкнул, пояснил популярно:

— Учёные штабисты рассуждают: «Кто отступает? Известное дело — солдаты! А раз так, о каких наградах может быть речь? Другое дело — генералы. Берут генералы города и сёла. Герои!»

Шутка замполита вызвала громовой хохот. Белоусов сделал знал, призывая к тишине.

— Повеселились, и баста. А насчёт орденов — это уж я твёрдо обещаю.

Распрощавшись с разведчиками, командир полка и замполит вышли из землянки. И тут, словно в награду за ночной тяжёлый бой, пожаловал другой дорогой гость — Ермилыч, пожилой солдат-почтальон с чёрной повязкой вместо левого глаза. Разведчики с шумом и гамом окружили Ермилыча, а он не спеша, с чувством, с толком провозглашал:

— Туманов!

— Здесь Туманов.

— Карпенко!

— Раненый Карпенко.

— Эх!.. — вздохнул Ермилыч. — Исаев.

Рустам с замиранием сердца ждал… Будет письмо? Не будет… Чудесный старик — Ермилыч, Медкомиссия давным-давно отчислила его из кадров, по ранению и по возрасту. А он взял и нахально остался. «Только через мой труп выгоните! — говорит. — Да и какая корысть гнать меня? Должен же кто-нибудь письма разносить?»

— Шакиров!

— Я!.. Я Шакиров!

Рустам, как голодный — хлеб, схватил письмо вздрагивающими руками. Она! Её почерк.

Разорвал конверт…

Письмо скользнуло на пол, а сам Рустам, потемнев лицом, на чужих ногах побрёл к постели и упал ничком.

Разведчики притихли. Лейтенант Исаев поднял листок, стал читать.

Рустам-ака!

Зачем, зачем вы так зло посмеялись надо мной? Разве я виновата в том, что люблю вас? Считала вас честным, откровенным человеком, не способным на обман. И вот расплата! В вашем доме живёт ваша невеста. В кишлаке люди меня жалеют, а кое-кто и посмеивается.

Мне нет дела до людской молвы. Но как вы, как вы могли обмануть?

Вы так бессердечно со мной поступили! Стыдно людям в глаза смотреть, горько слушать слова утешения, жить не хочется.

Но вы не пугайтесь, слабодушный человек. Я буду

жить, Любовь — великое счастье. Даже если она и без взаимности.

Желаю вам, Рустам-ака, живым и здоровым вернуться домой.

Всего вам доброго.

Мухаббат

ДО ЧЕГО ЖЕ ВСЁ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ПРОСТО!

Странный народ — влюблённые. От великих чувств забывают они о еде и сне, впадают в рассеянность, невинная реплика может вызвать у них уйму подозрений: уж не появился ли соперник или соперница? Сколько тому классических примеров! Ну хотя бы Отелло. Полководец, умница. А из-за какого-то ничтожного платка обезумел от ревности.

И нередко так бывает: запутаются влюблённые, как говорится, в трёх соснах, терзаются муками ревности, ночей не спят — и всё-то зря, без причины. Недаром в народе говорят: «Входит соперница в дверь — входит сумятица в щель! Соперницы нет — всё равно сумятица: а вдруг появится соперница?!»

Мухаббат считала Светлану соперницей. Сделали своё дело ядовитые речи Мирабида и старика Максума. Казалось бы, чего проще: пойти Мухаббат к Светлане, объясниться, и всё бы мгновенно прояснилось. Но не тут-то было. Все словно умышленно запуталось. «Что толку ходить, объясняться? — думала Мухаббат. — Она всё равно не откроется. Вот если бы тётушка Хаджия пришла!.. А она не идёт. Можно, правда, самой к ней наведаться. Только не пойду я, не буду навязываться И так ясно. Рустам перестал писать. Всё понятно».

Тётушка Хаджия была в растерянности. Её тоже смутили коварные речи хромого продавца Мирабида и старика Максума. Пойми нынешнюю молодёжь. С виду любят друг друга, а прошло немного времени, глядишь — они уже и врозь ходят! Может, и вправду Рустамджан гостей без всякого умысла прислал, а может… Светаджан девушка красивая, глаза прямо огнём горят. Такой околдовать пария — пустяк, всё равно что персик проглотить.

Что касается Светланы, то и она не оставалась в неведении. Хоть и не знала ещё узбекского языка, однако и до неё дошли слухи: мол, с какой стати Рустам поселил в своём доме приезжую красотку? Здесь дело тёмное.

И ещё заметила девушка, что Мухаббат её всячески избегает. Дважды Света заходила к Мухаббат домой, и дважды говорила ей тётушка Санобар, неприязненно глядя в глаза: «Нету моей дочери дома. Она ведь не бездельница у меня. Работает, дай бог каждому».

Светлана не бездельничала. Работала вместе с матерью в медпункте. Однако намёк насчёт бездельничания почему-то задел девушку, и она решила: коли не хочет меня видеть гордячка Мухаббат — пусть сама на себя пеняет.

А Рустам не писал вот по какой причине. Получив «прощальное» письмо от любимой, он сперва чуть умом не тронулся. Немного погодя, поостыв, засел было за письмо, чтобы развеять все сомнения Мухаббат, да на его беду подвернулся один солдат, «знаток женской души», как он сам о себе говорил. Солдат тот популярно рассказал Рустаму о «страшном женском коварстве», а в заключение сказал:

— Судя по всему, девушка твоя другого жениха подыскала. А признаться в этом духу не хватает. Вот она и сваливает с больной головы на здоровую. Так что, брат, ты лучше о ней забудь.

Послал Рустам «знатока женской души» ко всем чертям, даже чуть по шее не съездил. Но циничные слова «знатока» отравили душу парню ядом сомнения. Сколько примеров женского коварства описано в художественной литературе. Да что там литература! Взять хотя бы наш гвардейский полк. От одного лейтенанта жена ушла. Так и написала ему: «Ухожу к другому». Сержанту из химзавода письмо от девушки пришло: «Разлюбила. Прощай». Или, например, Валентны Карпаков. До сих пор страдает бедняга. Взяла и написала ему «Любушка-голубушка»: «Не могу больше ждать. Молодость проходит. Вышла замуж. Извини и прости».