Бои местного значения - Василий Звягинцев

Шифротелеграмма такого же содержания ушла в адрес управлений и отделов внутренних дел на транспорте. Шадрин здраво оценивал шансы объявленного розыска. Прошло уже больше суток. Но теперь по крайней мере найдут хотя бы машину. Не иголка. Пользуется ею беглый нарком или давно бросил, появится хотя бы зацепка, определится район, где он может скрываться, а уж остальное – вопрос времени. Каждый дом и двор наизнанку вывернем, все окрестные леса прочешем.

Убедившись, что шифровка ушла, старший майор приступил ко второй части задачи.

Уже к вечеру он смог предъявить Заковскому плоды своих трудов.

Не слишком сложно было отследить всю цепочку, имея на руках ордер и сопутствующие документы. Несмотря на то что обмен информацией между службами негласным образом приравнивался чуть ли не к измене Родине, Шадрин, ссылаясь на распоряжение первого замнаркома, частным образом намекал товарищам (большинство из которых не так давно заняли свои посты), что от их нынешней готовности к сотрудничеству может зависеть многое в дальнейшем.

И как мог бывший младший опер, неожиданно для себя ставший начальником отдела, сопротивляться волевому нажиму легендарного старшего майора, который носил на груди, кроме орденов, еще и значок «Почетный чекист» с номером из первой сотни, то есть врученный еще самим Железным Феликсом? И, что немаловажно, возглавляющего самое, пожалуй, страшное подразделение ГУГБ.

Каждый бюрократ помнил, что в один далеко не прекрасный момент сотрудники третьего спецотдела могут войти и в его кабинет.

Шадрин установил, что заявка на задержание наркома Шестакова поступила из секретариата предсовнаркома Молотова на имя начальника 7-го отдела ГУГБ (чекработа в системе оборонной промышленности) майора ГБ Рейхмана.

Оттуда, без дополнительных обоснований, которых никто и не требовал, особенно имея чье-то устное распоряжение, бумага ушла в контрразведку, потом в Генпрокуратуру за очередной закорючкой (без их визы наркомов и членов ЦК и ВЦИК не арестовывали) и наконец пришла в спецотдел Шадрина.

Тут он, нечего говорить, промухал. Пропустил мимо себя важную бумажку. Мог бы заинтересоваться, перепроверить, все ли положенные обоснования имеются?

Так ведь кто их читает, эти постановления, сотнями подаваемые на подпись.

Бывает, глянешь на сопроводительные реквизиты, а чаще и нет. В прошлом только месяце, шутка сказать, подмахнул больше семи тысяч постановлений на аресты (ордеров в просторечии). Что же, каждое читать да еще и задумываться, зачем да почему? Тогда и работать некогда будет.

А вышло – утрата бдительности.

Чем тут же воспользовались враги!

Их, врагов, развелось так много, что они уже и борьбу против себя превратили в борьбу против Советской власти!

И как теперь быть?

Шадрин ненадолго задумался. И решил, что ничего уж слишком особенного делать не следует. Заковский, сам того, возможно, не поняв, прикрыл его надежно.

Осталось доложить комиссару о результатах расследования, и пусть делает что хочет.

Выясняет конкретно, кому помешал Шестаков, кто принимал решение и откуда прошла утечка. Шадрин не сомневался, что нарком был предупрежден о дне и часе ареста.

Но это – большая политика. А старшему майору нужен был результат. Пойманный, желательно живым и здоровым, нарком. Только как это осуществить?

Шадрин заведомо знал, что объявленный по схеме «Перехват» розыск – дело не слишком надежное. Для подстраховки нужно использовать какие-то другие методы.

Он представлял, какие именно. Однако в его отделе розыскников нет, таких, которые именно настоящих преступников по подлинным уликам искать могут.

Ребята Шадрина хороши, когда есть приказ, ордер и адрес. Другому не обучены. Да и в прочих службах ГУГБ сотрудники такие же.

Привыкли работать, как учили на курсах по марксистской философии – от общего к частному.

Сначала выясняем, что имеет место очередной заговор, устанавливаем пару ключевых фигур. А дальше уже дело техники. Причем в пределах одной конкретной статьи УК. 58-й, естественно. Как вон кировское дело.

Николаева взяли с поличным, товарищ Сталин объявил, что его руку направили троцкисто-зиновьевцы, – и пожалуйста, через неделю арестовали столько фигурантов, сколько требовалось. Кто признался, кто нет, а к стенке почти все пошли.

Вот так мы умеем. А чтобы – вот труп, вот пепел от папиросы, вот след ноги на подоконнике – извольте представить убийцу, причем настоящего, – нас не учили. Про Шерлока Холмса читали на переменах в церковно-приходском училище. Позже – не приходилось.

Но соображать тогдашние чекисты все-таки умели, невзирая на образование.

Раз нет собственных возможностей – нужно найти другие. В пределах своего же ведомства, но среди тех, кто умеет. А где умеют?

Известно. Даже тем гражданам, что читают только колонку происшествий на четвертой странице «Вечерней Москвы». А также и тем, кто вообще ничего не читает.

Шадрин пролистал внутренний телефонный справочник и снял телефонную трубку.

…Петровка, дом под номером 38. Московский уголовный розыск. В просторечии – МУР. Несколько кошачье название, удачно кем-то придуманная аббревиатура, прижившаяся не хуже, чем колхоз или комсомол. Имя собственное, можно сказать.

На втором этаже кабинет бригады оперуполномоченных по особо важным делам. Большая, на вид необитаемая комната. Четыре стола и четыре сейфа, симметрично расставленные по углам, странным образом только усиливают впечатление заброшенности и неуюта. Возможно оттого, что на столах ни единой бумаги, только круги от горячего чайника на выцветшем и потрескавшемся лаке да редко очищаемые пепельницы издают застарело-прогорклый запах.

Пол затоптан грязными сапогами: мало кто из посетителей снимает калоши в гардеробе, а ноги вытирать о мокрую тряпку перед дверью считается как бы не по-пролетарски.

Вечереет. И без того скучная обстановка усугубляется неприятным, болезненно-желтоватым светом из-под громоздящихся над голыми вершинами деревьев сада Эрмитаж туч, то и дело вываливающих на город очередной заряд снега. Тоскливо завывает ветер в проходящей рядом с окном водосточной трубе.

Однако в кабинете пусто и тихо лишь по редкому стечению обстоятельств. Вся бригада в разгоне, только ее начальник, Буданцев, на месте. Опершись локтями на стол, он наблюдает за огромной стаей ворон, как всегда в этот час, вдруг поднявшейся из парка в небо и устремившейся к неведомой цели. Обратно они прилетят завтра, тоже строго по часам, в половине восьмого утра. Проверено неоднократно.

Буданцеву как-то муторно на душе, раздражает все: мерзкие запахи остывшего табачного дыма, ализариновых чернил, отдающего блевотиной клейстера в стеклянной банке, кухонный чад из столовой на первом этаже.

Давно хочется есть, но как представишь себе бурые щи с обрывками мороженой капусты и подгорелые макароны по-флотски на машинном масле… Нет уж, лучше потерпеть еще немного.

Сейчас вот подошьет рапорты и протоколы в пухлую папку и отправится домой. С руководством согласовано.

Дело он сейчас ведет странное и жутковатое, даже и для привычного человека.

Жена известного театрального режиссера, недавно арестованного, она же – бывшая вдова еще более знаменитого поэта, давно покойного, одна из первых красавиц Москвы, найдена зарезанной в своей огромной и богатой квартире на втором этаже кооперативного дома в Брюсовском переулке. Горло перехвачено опасной бритвой от уха до уха, весь пол и стены в крови, а украдено удивительно мало. Не взяты ни драгоценные картины, ни ювелирный антиквариат, из-за которых как раз можно было пойти на убийство. Даже простенький потайной сейф, доверху набитый пачками денег, оказался в полной сохранности. Исчезла только наличность из сумочки и ящика буфета, а это едва ли тысячная часть от имевшегося в квартире. Для мелкого воришки немало, но мелкие так не работают. Преступление выглядело одновременно и тщательно подготовленным, и совершенным чуть ли не сдуру, «на хапок», как сдергивают узелок с воза на базарной площади.

Буданцев занимался этим делом вторую неделю, допросил массу свидетелей, облазил навроде Шерлока Холмса с лупой каждый сантиметр комнаты, где случилось убийство, коридоров, крыш примыкающих к дому сараев. Только сотрудников ГУГБ, которые вроде бы случайно (зимой!) оставили незапертой балконную дверь, когда арестовывали хозяина и опечатывали его кабинет, ему опросить не удалось. Вежливо, но как бы и с намеком они все откладывали встречу, ссылаясь на неотложные дела особой важности.

Отчего и появилась грустная мысль, что не все здесь чисто.

Может, действительно списать убийство на пока не выявленного маньяка, которого хлебом не корми, а дай зарезать знаменитого человека? Или на сына «потерпевшей», парня без определенных занятий, сильно выпивающего. Подобная мысль неявно уже прозвучала в одном из начальственных кабинетов.