Тигры и земляника - Айрат Галиуллин

Юнг в «Тавистокских лекциях» писал: «Мы не знаем, как далеко простирается власть бессознательного, потому что просто ничего о нем не знаем. Что можно сказать о вещи, о которой не знаешь ничего? Сказать нечего».

Обнадеживающе.

«У нас есть только непрямые доказательства, что существует ментальная сфера, пребывающая по ту сторону сознания…».

По ту сторону сознания.

Весь следующий день я изучал литературу по теме, а вечером отключил телефоны и приготовился к погружению в транс.

Я сел в кресло и сделал глубокий медленный вдох. И еще раз.

Начали.

Блик на экране компьютера. Лист бонсая. Синее пятно книжной обложки. Хорошо. Звуки дыхания, музыка в колонках, шум машин за окном. Спокойствие. Рука на левом колене, я чувствую ее тяжесть… Мягкая ткань ворота рубашки… Ноги теплые… Очень хорошо…

Я закрыл глаза.

…блик… дыхание… приятная тяжесть… лист бонсая… музыка… такая спокойная… спокойная…

«Ты готов?» – спросил монах.

«Да» – ответил я.

«Тогда поехали».

Что-то глухо толкнулось в барабанные перепонки, в лицо пахнул горячий ветер, затем раздался длинный тонкий свист – и наступила тишина.

«Открой глаза».

Передо мной расстилался унылый пейзаж. Бесконечное ровное плато, покрытое травой и редким кустарником. В блеклом небе едва проглядывало слепое солнце. Почерневшая от старости хижина неподалеку выглядела нежилой, в окнах висели обрывки мутной пленки, ржавая лохань у входа наполовину вросла в землю.

Доски крыльца скрипнули, когда по ним спустился человек в черной монашеской рясе и резиновых сапогах. Он подошел, вытирая ладони о подол.

- Здравствуй, Фиш.

Я его никогда не видел.

- Кто ты?

Он приподнял брови.

- Ты знаешь, не прикидывайся.

- Ты похож на монаха.

Он усмехнулся.

- Да. Только у меня свой Орден.

Я огляделся по сторонам. Смотреть было особенно не на что.

- И где я?

- А ты как думаешь?

- Либо в глубоком трансе либо во сне.

- То есть, все это, – он повел рукой, – исчезнет, стоит тебе проснуться?

- Что-то вроде того.

Монах опять усмехнулся.

- Наивное объяснение, тебе не кажется?

- Мне – нет.

На крышу хижины сел ворон. Гнилая солома расползалась под его лапами, и он повозился, утраиваясь поудобнее.

- Ты получил ответное письмо? – спросил я.

- Да. Потому и решил встретиться с тобой.

- Может, все-таки объяснишь смысл твоей игры? Зачем я здесь?

Его тонкие губы растянулись в улыбке.

- Сам разберешься, Фиш, не в моих интересах тебе помогать. Хотя… небольшую фору дам. Слушай. Есть три особенности, присущие этой реальности, их нужно иметь в виду. Нелинейность, неконтролируемость и нелогичность.

Ворон на крыше вытянул шею и с натугой каркнул.

- Да, – сказал я. – Запомнил.

- Теперь иди. Выкарабкаешься до двадцатого октября – ты выиграл. А не сможешь… – Он пожал плечами и указал на крыльцо. – Ладно, иди, враг мой.

Зигмунд Фрейд выделил несколько характеристик бессознательного, отличающих его от сознания. Четвертым пунктом у него стоит: «Бессознательные представления не упорядочены во времени и не меняются с течением времени».

Это про нелинейность.

Ворон взмахнул крыльями и, тяжело оттолкнувшись, полетел прочь.

Я поднялся по скрипучим ступеням и взялся за ручку двери.

Жмуров в работе «Психопатология» пишет: «Бессознательные психические процессы протекают изолированно от ядра личности. Произвольный контроль за ними невозможен, усилием воли приостановить их нельзя».

Это про неконтролируемость.

Переход был быстрым. Толчок в барабанные перепонки, черная тень колеса обозрения легла на снег, лужица чего-то белого медленно поползла к ногам.

Фрейд утверждает: «Бессознательное функционирует, подчиняясь иной «логике», нежели сознание».

Это про нелогичность.

- …Фиш! – Мурзилка вскочил с кресла и бросился ко мне. – Фиш! Вот это да, чувак, вот это да!

- Здравствуй, Мурзилка.

Он обнял меня, и я бросил взгляд поверх его плеча. Мы находились в зале ожидания железнодорожного вокзала. Возле ряда желтых пластиковых сидений стояла Настя. Ее глаза сияли так, что казалось, меня собьет с ног.

- Привет, Фиш, – она подошла ближе. Мурзилка разомкнул объятия и начал оглядывать меня со всех сторон, похлопывая по плечам, словно удостоверяясь, что я не фантом.

- Привет, Настя.

Она прижалась щекой к моей груди, мои ладони скользнули по худеньким лопаткам. Я ощутил крупную вязку свитера, того белого уютного свитера, в котором она была в свой последний день, и на секунду у меня возникло чувство, что и не было этих лет – долгих, разных, пустых и полных… но уже без нее, без Насти.

- Ну, как вы тут? – спросил я, сглотнув комок.

- Все хоккей, чувак, – жизнерадостно сказал Мурзилка. – Все хоккей. Только это… ждать надоело.

- Ждать – чего?

Под сводами зала шелестел бесполый голос, объявляя что-то невнятное, но значительное. Людей было немного, они негромко переговаривались между собой или неспешно прогуливались. Казалось, никто не торопится уезжать.

- Ну, не знаю, – неуверенно сказал Мурзилка. – Должно же что-то произойти.

- Мы все ждем, ждем… и даже не знаем чего, – сказала Настя. Ее голос звучал глухо – она крепко прижималась ко мне, и это было приятно, и мне не хотелось ее отпускать.

- Понятно, – сказал я.

Им было по-прежнему двадцать с небольшим.

Они не постарели.

- Да нет, – спохватилась Настя, – здесь неплохо… Но лучше бы там, с тобой. С вами. А как поживает Алекс?

И они были очень реальными. Впрочем, здесь все казалось необычайно реальным – цвета, запахи, звуки и ощущение пространства, и это сбивало с толку.

- Нормально, – ответил я.

- Привет передавай, – сказал Мурзилка. – Вы там это… – он замялся. – В общем, живите и за нас тоже, ладно? Гуляйте, гужбаньте, отрывайтесь по полной!

- Ладно, – сказал я. – Хорошо.

Прошел носильщик с тележкой, доверху нагруженной сумками и чемоданами. Следом проплыла полная женщина с неподвижным напудренным лицом.

- Мне сейчас нужно идти… Но я вернусь, – сказал я.

- Хоккей, – сказал Мурзилка. – Раз надо… Ну до чего же я рад тебя видеть, чувак!

- Только возвращайся, Фиш, – сказала Настя, с трудом отстраняясь от меня.

- Конечно. Обязательно. – Я растер ладонями лицо. – Кажется, мне нужно пройти в какую-то дверь…

- А, так тебе сюда, – готовно откликнулся Мурзилка и указал на оцинкованную дверь рядом с турникетом служебного входа.

Я махнул ребятам рукой и направился к двери, стараясь не оборачиваться.

Толчок… Запах дыни. Темнота. Чей-то возмущенный тенор: «Представляете, господа, ему неважно какой температуры суп! Он даже может есть его хо-лод-ным!..»

Я очутился в пустой комнате примерно три на четыре метра. Осмотрел ее по периметру, но ничего интересного для себя не увидел. Кроме двери лифта.

Я подождал минуту, затем подошел и нажал кнопку вызова.

Тихо звякнуло, двери разъехались. Я вошел и посмотрел на панель. Обычные кнопки – два ряда с цифрами от 1 до 12. Помедлив, я нажал на 1 этаж. Лифт тронулся и почти сразу же остановился. Я посмотрел на табло, там светилась цифра 5.

Дверь открылась и вошел худой рыжеволосый мужчина.. Он мельком взглянул на меня шальными зелеными глазами и утопил кнопку первого этажа. Руки у него были длинными, с крупными обветренными кистями.

Я решил ждать. Всему свое время.

Ничего не происходило. Мужчина насвистывал что-то легкомысленное и искоса рассматривал меня. Перехватив мой взгляд, смутился и принялся свистеть громче.

Лифт опять встал. Мой попутчик выскочил и двинулся в глубь помещения. Я осмотрелся.

Небольшой холл, что-то вроде гостиной жилого дома. На диване в напряженной позе сидела женщина, она наблюдала за нами большими тревожными глазами. Увидев, что и здесь ничего интересного не происходит, я прошел через зал к выходу. Было понятно, что все двери ведут в разные пространства, непонятна пока была их система.

И опять толчок, темнота, я на мгновение прикрыл глаза…

Передо мной появился Алекс. Он шел по кеттлеровской беговой дорожке, справа и слева тянулись ряды тренажеров, но в зале больше никого не было.

Только он и теперь я.

«Бессознательное вырисовывается перед нами как нечто весьма зыбкое», – писал Карл Юнг.

- Привет! – Алекс поднял голову. Пот стекал по его вискам, влажные пятна темнели подмышками и на груди.

- Привет, Алекс.

«Все, что непроизвольно и не обращая внимания, я чувствую, думаю, помню, желаю и делаю…»

- Извини, что не за руку, – сказал он. – Я мокрый.

- Ладно, ничего.

- Да ты и не подашь мне руки.

«Все, что я знаю и о чем, однако, в данный момент не думаю…»