Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль» - Василий Звягинцев

Щербатый невероятно быстро выхватил из-под ремня свой «наган» и несколько раз выстрелил, сначала от живота, а потом и с вытянутой руки.

Свистевший споткнулся, упал ничком и по инерции сколько-то проехал на животе по влажному и скользкому булыжнику. Рысак извозчика, под которого должен был залететь парень, взвился на дыбы, пролётка развернулась, в неё врезался тарахтящий таксомотор «Рено» на рахитичных колёсах. Закричали и завизжали сразу много голосов. С разных сторон заливались всё новые свистки.

Человек в английской кепке схватил Воловича за ворот френча и поволок в переулок, а второй остался прикрывать отход, стреляя так быстро, будто в руках у него не «наган», а «стечкин».

Почти тут же с противоположной стороны Арбата захлопал пистолет ещё одного гражданина в штатском, то ли из следящих за Воловичем чекистов, то ли случайно оказавшегося на месте происшествия сотрудника.

От ресторана «Прага» бежал постовой, придерживая рукой шашку, тоже бешено свистящий и одновременно тянущий из кобуры свой револьвер.

Сразу за углом стоял развёрнутый носом в сторону Сивцева Вражка чёрный автомобиль с кузовом «кабриолет», довольно высокого класса. Тент на блестящих хромированных, коленчатых рычагах поднят. Мотор работал на малых оборотах, попыхивая из трубы скверно пахнущим дымом. Понятное дело, бензин здесь, наверное, вообще безоктановый. Шофёр сидел за рулём, ещё один человек высунулся из задней дверцы, поднимая большой чёрный автомат с круглым диском величиной с хорошую сковороду.

«Томпсон», – вспомнил Волович фильм «В джазе только девушки».

– Если кто погонится – стреляй! – крикнул «англичанин», с размаху вталкивая Михаила в салон, так что он сильно ударился коленом о подножку и взвыл от боли.

Автомобиль рванулся вперёд, дверцы захлопнулись. С Арбата никто не успел появиться. Щербатый своё дело сделал. И его не ждали. Или у него был свой план эвакуации, или – расходный материал. Это, конечно, вряд ли. Вооружённый человек, знающий проходные дворы, имел в арбатских лабиринтах хорошие шансы уйти, не слишком и рискуя. Если пуля не догонит, конечно.

Немного придя в себя, Волович с удивлением осознал, что мёртвой хваткой сжимает ручку своего драгоценного саквояжа, кроме которого у него опять ничего в этом мире не осталось. Ни койки в общежитии ОГПУ, ни заботы комиссара первого ранга госбезопасности[69] Агранова.

Ехали достаточно долго, сначала – несколько кварталов – на предельной скорости, а потом, выскочив переулками на Волхонку, водитель сбросил скорость. Вокруг Кремля, в весьма жиденьком потоке машин, но мощном – пролёток и телег, покатился по Ильинке до Покровских Ворот, а там, опять переулками, – к Курскому вокзалу и дальше.

Трое его похитителей, включая шофёра, молчали, ну и Михаил не высовывался, сидя на полу между сильно пахнущими ваксой сапогами. В этом мире тип и качество обуви значили для определения статуса даже больше, чем в близких Воловичу креативных кругах. Если не актёр, иной какой интеллигент вроде вузовского профессора, а из руководящих товарищ, партийный, советский, хозяйственный (о военных само собой речи не идёт), то носил он обычно сапоги. Даже и при хорошем шевиотовом костюме. Вот у этих сапоги были явно дорогие, из тонкой шевровой кожи, стачанные по хорошим колодкам.

То и дело утыкаясь в них лбом и носом, оценить товар[70] было несложно. Где-то на подъездных путях вокзала кабриолет остановился, и Михаила без злобы, но и не церемонясь, пинками направили к жёлтому пассажирскому вагону, с накладными бронзовыми буквами «Международный» вдоль борта.

Внутри вагон оказался салонного типа: за тамбуром и купе проводника – просторное помещение с большим продолговатым столом посередине, жёсткими стульями вокруг, кожаным диваном и деревянным буфетным шкафом в дальнем углу. Люстра на шесть рожков с матовыми колпаками под потолком.

А рядом с тамбуром сохранились два обычных одноместных купе, с дверьми не сдвигающимися, как Волович привык, а нараспах открывающимися в проход. И много дуба, красного дерева в отделке вагона и начищенной то ли бронзы, то ли меди вокруг, в избыточном даже количестве.

Волович опять вспомнил информацию из во множестве и бессистемно прочитанных книг. Всё время ему теперь приходилось вспоминать всякие никчёмные вроде бы детали и подробности, разбросанные по совсем не научно-популярным, а самым обычным художественным книгам, и особенно – злободневным фельетонам, Михаила Кольцова например. После Гражданской войны возможности с комфортом перемещаться по стране практически не было. Самолёты, кажется, регулярно летали только по трём маршрутам из Москвы – в Ленинград, Нижний Новгород и Минеральные Воды. Автодорог с твёрдым покрытием – считаные километры. Да и куда в тогдашних автомобилях без риска доберёшься, кроме соседнего уездного города? В Ленинград из Москвы поездка на отечественном «НАМИ-1» или даже роскошном «Паккарде» превратится в очередной сиквел радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву». И по срокам, и по впечатлениям. Заправок нет, автосервисов нет, а нормальный пробег шины по здешним просёлкам – вёрст сто, да и то едва ли.

Поэтому все сплошь достаточно ответственные работники[71] обзаводились персональными вагонами. Даже поэт Демьян Бедный имел собственный классный салон-вагон, на котором мог месяцами разъезжать по стране с максимальным комфортом. Совсем уже высокие чины вроде членов Политбюро или председателей Коллегий пользовались личными поездами (!), где имелись и салоны, и вагон-баня, и вагон-ресторан, вагоны для обслуги и охраны, а бывало, что и передвижная типография. Чтобы какой-нибудь декрет в пути принять, тут же его распечатать и на станциях по ходу следования распространять.

Поэтому, оказавшись в аналогичном салоне, Волович сразу сообразил, что оказался в руках кого-то из товарищей, оппонирующих ОГПУ, но недостаточно сильных, чтобы законным образом переместить объект в сферу своих интересов. Большого ума не требовалось догадаться – ничего хорошего такая перемена участи ему не сулит.

Но, с другой стороны, Агранова он не слишком заинтересовал, если всё ограничилось переселением из тюрьмы в курятник общежития и трёхрублёвым вспомоществованием. А эти товарищи, возможно, предложат что-то поинтереснее. Причём игра, похоже, затевается непростая, раз в самом начале уже пошли трупы. Из «Томпсона» на Арбате десяток-другой человек положить беспорядочным огнём – нечего делать!

В салоне, кроме похитителей Воловича, оказалось ещё два человека. Гораздо более серьёзного вида. Оба возрастом около сорока лет или слегка «за». Один – вроде как научный работник, если судить по выражению лица и пенсне, другой – да чёрт его знает! Фуражка и китель железнодорожные с непонятными Михаилу петлицами и нарукавными нашивками, а лицо и особенно взгляд могли принадлежать хоть практикующему экстрасенсу, хоть сотруднику контрразведки. Впрочем, на железной дороге в то время и своя прокуратура была, и вооружённые силы – «стрелки НКПС», значит, скорее всего и какие-то особые отделы.

Ох и попал ты, Михаил, ох и попал! Расплачиваешься теперь за невинное желание за границу сбежать от своих благодетелей, прихватив с собой валюты, как в солдатской поговорке про патроны: «Мало, но больше не унести». А ведь мог бы сидеть сейчас на Столешниковом и развлекаться болтовнёй с барышнями, которые вне боя всё же девушки со всеми положенными (и очень занимательными) частями тела, на которые смотреть – не насмотреться.

Или отправился бы прогуляться по бульварам, в окружении соратников и почитателей, выживших в заварухе последних дней, естественно, регулярно подкрепляя силы во встречных кафешках и барах.

А вместо этого думай со страхом, не подведёт ли снова вегетативная нервная система. Уж больно неприятно всё вокруг выглядит. Словно заседание выездной «тройки».

И, от страха собрав в кулак остатки врожденной наглости, Волович спросил, обращаясь к «англичанину», как к лицу более остальных знакомому, если этот термин здесь уместен.

– Это и есть ваше «более подходящее» место? И вправду неплохо. А мы куда-нибудь поедем или так, для конспирации?

Он подвинул к себе ближайший стул и сел, поскольку не видел оснований стоять. Не перед судом же, действительно.

– И скажите мне наконец, в чём причина этой, как бы выразиться, эскапады?

Слово показалось ему подходящим и по времени, и по обстоятельствам.

– Нас же просто убить могли. Тщательнéе бы следовало…

– Ишь ты! – удивился «железнодорожник». – Соображает. Вас, простите, товарищ Волович, как по отчеству?

– Иосифович…

– Ну вот, Михаил Иосифович, считайте, что вы на самом деле у друзей. А то ведь Агранов – действительно страшный человек. Удивляюсь, как вам вообще позволено было одному на улицу выйти…