Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Карен Хорни

Но чаще гордость привязана не к воображению, а ко всем сознательным процессам – интеллекту, рассудку, силе воли. Бесконечное могущество, которое невротик приписывает себе – это, в конечном счете, могущество его разума. Не удивительно, поэтому, что он очарован и горд им. А идеальный образ – продукт его воображения. Но это не то, что создается в мечтах перед сном и во сне. Непрерывная работа интеллекта и воображения, в основном бессознательная, идет ради поддержания личною вымышленного мира, осуществляясь через рационализации, оправдания вынесения вовне, совмещение несовместимого – короче говоря, теми путями, которыми можно заставить вещи казаться не такими, какие они есть. Чем более человек отчуждается от себя, тем более его рассудок становится высшей реальностью («Люди не существуют вне моих мыслей. Я сама вне их не существую».). Как и Леди из Шалотта, невротик не умеет видеть реальность непосредственно, он видит ее только в зеркале. Скажем точнее: он глядит в зеркало только своих мыслей о мире и себе. Поэтому гордость интеллектом или, скорее, верховенством рассудка не ограничена теми, кто занят интеллектуальным трудом, а распространяется на всех невротиков.

Гордость связывается также с возможностями и привилегиями, на которые невротик, по его мнению, имеет право. Таким образом, он может гордиться иллюзорной неуязвимостью, которая, в физическом плане означает претензию никогда не болеть и всегда оставаться невредимым, а в психическом – никогда не чувствовать себя задетым. Бывает, гордость удачливостью для «любимца богов» становится вопросом чести: не подхватить заразу в охваченном малярией районе, выиграть в азартной игре или не попасть под дождь во время экскурсии.

Предмет особой гордости невротика – умение провести свои требования в жизнь. Те, кто претендует получить нечто ни за что, гордятся, если им удалось вынудить других дать им денег, быть у них на побегушках, бесплатно лечить их. Другие, «имеющие право» распоряжаться чужой жизнью переживают как удар по своей гордости, если подопечный не следует немедленно их совету или делает что-то по собственному усмотрению, не спросив сперва их мнения. Иные претендуют на полное оправдание ссылаясь, что они были чем-то расстроены. Эти люди гордятся тем, что добились сочувствия и прощения, и чувствуют себя оскорбленными, если другой человек остался недовольным.

Невротическая гордость, основанная на внутренних предписаниях, может показаться на первый взгляд более устойчивой, но, на самом деле она столь же шаткая, как и другие виды гордости, поскольку неизбежно переплетена с претензиями на что-то. Мать, которая гордится тем, что она идеальная мать, обычно идеальна лишь в своем воображении. Человек, гордящийся своей уникальной честностью, не говорит, может быть, очевидной лжи, но пропитан бессознательной и полусознательной нечестностью. Те, кто гордится отсутствием эгоизма, могут не предъявлять открытых требований, но мучить других своей беспомощностью и страданиями, принимая свои Нельзя на здоровое самоутверждение за добродетель смирения. Кроме того, Надо сами по себе не имеют объективной ценности, а могут иметь только субъективную, служа невротическим целям. Таким образом, например, невротик может гордиться тем, что не просит и не принимает никакой помощи, даже если разумнее было бы поступать иначе – хорошо известная социальным работникам проблема. Одни гордятся тем, что провели трудную сделку, другие – тем, что никогда не торгуются, все зависит от того, Надо ли им всегда выигрывать или Надо никогда не стремиться к собственной выгоде.

И наконец, может быть гордость самой высотой и суровостью компульсивных норм. Тот факт, что ему известно «добро» и «зло» уже делает человека богоподобным, как Змий обещал Адаму и Еве. Очень высокие нормы невротической личности позволяют человеку чувствовать себя чудом нравственности, которой стоит гордиться, неважно, каков он на самом деле и как себя ведет. Находясь в анализе, он может признать у себя яростную тоску по престижу, слабое чувство справедливости, мстительность, но все это не делает его ни капли скромнее, не заставляет чувствовать себя менее возвышенно нравственным существом. Для него эти действительные недостатки – не считаются. Его гордость не в том, чтобы быть нравственным, а в том, что бы знать, каким ему Надо быть. Несмотря на то, что временами он признает тщетность своих самоупреков, и даже иногда ужасается, насколько они ошибочны, он так и не смягчается в своих требованиях к себе. Ну и что, если он страдает? Разве его страдания не доказывают лишний раз его возвышенную нравственную чуткость? Следовательно, эта цена по карману его гордости.

Когда мы спустимся от этого обобщенного взгляда к особенностям индивидуальных неврозов, мы сначала придем в замешательство. Оказывается, нет ничего, чем нельзя было бы гордиться. То, что кажется восхитительным достоинством одному, позорная помеха для другого. Кто-то гордится своей грубостью, другой стыдится всего, что могут принять за грубость, и гордится своей чувствительностью. Кто-то гордится своей пробивной способностью, другой стыдится и намека на нее. Этот гордится тем, что верит людям, а тот столь же горд своей недоверчивостью и т.д. и т.п.

Но это разнообразие удивляет нас лишь до тех пор, пока мы рассматриваем особые виды гордости вне контекста личности в целом. Как только мы посмотрим на общую структуру характера личности, у нас появится общий принцип: потребность невротика гордиться собой столь настоятельна, что он не может вынести мысли о себе как о существе, находящемся в тисках потребностей; поэтому он использует свое воображение, чтобы превратить эти потребности в добродетели, трансформировать их в качества, которыми можно гордиться. Но проходят эту трансформацию только те компульсивные потребности, которые служат его влечению воплотить свое идеальное я в действительность. Напротив, те, которые мешают этому влечению, он склонен подавлять, отрицать, презирать.

Его способность к такому бессознательному выворачиванию ценностей наизнанку совершенно удивительна. Лучше всего впечатление от нее передал бы мультфильм. В этом жанре наиболее живо можно изобразить, как человек, огорченный нежелательной чертой, берет кисть, закрашивает это место яркими красками и показывает нам с хвастливой гордостью картину своих достоинств. Таким образом, непоследовательность превращается в безграничную свободу, слепой бунт против существующих норм морали – в намерение «быть выше предрассудков», табу на то, чтобы сделать что-нибудь для себя, – в святое отсутствие эгоизма, потребность кого-то ублажать – в чистую доброту, зависимость – в любовь, использование других – в силу, мстительность – в справедливость, техника фрустрации – в разумную самозащиту, отвращение к труду – в успешное сопротивление «ужасной привычке работать» и т.д.

Эти бессознательные процессы часто напоминают мне о троллях из «Пер Гюнта» Ибсена, для которых «черное белым слывет, уродство слывет красотой, великое – малым, а грязь – чистотой». Самое интересное, что Ибсен объясняет это извращение ценностей сходным путем. Пока ты живешь в самодостаточном мире сна, как Пер Гюнт, говорит Ибсен, ты не можешь быть верен себе. Между двумя мирами нет моста. Они слишком разные, чтобы позволить какое-то компромиссное решение. И если ты не верен себе, а живешь эгоцентричной жизнью воображаемого величия, то проматываешь и свои истинные ценности. Твоя шкала ценностей становится такой же перевернутой, как у троллей. И в этом действительно главный смысл того, о чем говорится в этой главе. Как только мы пускаемся в погоню за славой, мы перестаем заботиться о верности себе. Невротическая гордость, во всех ее формах, – это ложная гордость.

Уяснив общий принцип, что предметом гордости служат только те склонности, которые помогают воплощать идеальное я, аналитик легко проследит скрытую гордость в любой позиции пациента, за которую он упорно держится. Связь между субъективной ценностью черты и невротической гордостью ею представляется мне постоянной связью. Увидев один из этих факторов, аналитик спокойно может заключить, что здесь, по всей вероятности, присутствует и другой. Иногда один, иногда другой появляется в фокусе внимания первым. Таким образом, пациент в начале аналитической работы может гордиться своим цинизмом или своим умением фрустрировать других. И хотя на этом этапе аналитик не понимает значения, которое данный фактор имеет для пациента, он может быть уверен, что роль этого фактора в данном неврозе весьма значительная.

Для терапии необходимо, чтобы у аналитика постепенно сложилась ясная картина, какие именно виды гордости присутствуют у данного пациента. Естественно, что пациент не рассматривает влечение, установку или реакцию в качестве проблемы, которую надлежит устранить, до тех пор, пока он бессознательно или сознательно гордится ею. Пациент, например, может сознавать свою потребность перехитрить других. Аналитику может быть очевидно, что это проблематичная склонность, за которую следует взяться и в конце концов преодолеть, поскольку он отстаивает интересы подлинного я пациента. Он понимает компульсивный характер потребности, нарушения, создаваемые ею в межличностных отношениях, потери энергии, которую можно было бы направить в конструктивное русло. Но пациент-то как раз считает, сам того не сознавая, что именно эта способность (всех перехитрить) делает его высшим существом; и он тайно гордится ею. Следовательно, он заинтересован не в анализе тенденции перехитрить остальных, а в анализе внутренних факторов, мешающих ему делать это в совершенстве. Пока различие подходов аналитика и пациента скрыто, у них различные планы и цели их анализа скрещены, как шпаги.