Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин

Надо валить, подумал он. Валить срочно, далеко и надолго. И – как можно скорее. Ощущение, что упырь в темных очках играет с ним, как кошка с мышью, достигло верхнего предела, сделавшись нестерпимо острым. Вопрос «за что?» не имел смысла. Дереву, в ствол которого с торжествующим воем вгрызается бензопила, тоже, очень может статься, интересно, за что ему такая напасть. Но его участие в дискуссии не предусмотрено планом лесозаготовок, и все, что оно может, это при крайне удачном стечении обстоятельств исхитриться и рухнуть на голову зазевавшемуся лесорубу.

Но этот лесоруб не зевал, и все, что мог майор Бурсаков, это использовать данные ему природой преимущества перед деревом – конкретно выражаясь, ноги. О служебном долге он больше не вспоминал – то есть вспоминал, конечно, но мимоходом, как о чем-то несущественном. Потому что служебный долг не может послать человека с завязанными глазами драться с разъяренным тигром. Драка слепого со зрячим – вот чем в конечном итоге обернулась его миссия в радиационном заповеднике. А раз так, ее пора сворачивать, пока к впечатляющему списку трупов не добавился еще один – его, майора Бурсакова, труп.

Вместо того чтобы направиться к выходу, он свернул в еще один коридорчик, который вел в устроенный в цокольном этаже гараж. Здесь было уже по-настоящему темно; нащупав на стене выключатель, он включил свет сначала в коридоре, а потом и в гараже. Там, в гараже, стояли машины – настоящие, быстроходные и надежные иномарки, не чета его рассыпающейся на ходу «Таврии». Стеценко ездил на «лендровере», а для редких поездок жены в ближайший райцентр держал «ауди», которой Галина Дмитриевна почти не пользовалась. Ключи, насколько было известно Струпу, постоянно торчали в замках зажигания: угона с проникновением в запертый изнутри гараж Михалыч не боялся. Да и вообще, чего может бояться полновластный хозяин округи? То-то, что ничего – до тех пор, пока не явится призрак-убийца в темных очках и не пальнет в затылок из «Стечкина» с глушителем…

Эти машины, особенно «лендровер», представлялись Струпу даром небес, путем к спасению души и тела. Будто наяву, он видел, как мчится по разбитому шоссе за рулем мощного британского внедорожника, и стрелка спидометра все дальше и дальше отклоняется вправо: сто, сто десять, сто двадцать, сто сорок километров в час… А если кому-то в Москве это не понравится, майор Бурсаков с удовольствием положит на стол рапорт об увольнении. Глаза и уши… Приезжайте сюда сами, смотрите и слушайте, сколько влезет, если нужда подперла! Только разберитесь сперва, чьи это глаза и уши сидят прямо у вас под носом, в отделе, и кому они регулярно сливают оперативную информацию…

Он толкнул железную дверь, спустился по трем бетонным ступенькам и успел по инерции сделать три или четыре шага, прежде чем то, что видели глаза, проникло в сознание. Тогда он остановился, не слыша ничего, кроме тока крови в ушах и бухающего, как сваебойная машина, сердца.

Машин в гараже было три – три, а не две, как полагалось. Сверкающий, любовно вылизанный серебристый «лендровер», красная, как плащ тореадора, «ауди А6», а чуть в стороне, поставленный немного наперекосяк, явно впопыхах, – черный, забрызганный грязью и густо, до самой крыши, запыленный «БМВ» с московскими номерами.

Впервые в жизни майор Бурсаков почувствовал, что по-настоящему сильно, почти до обморока, напуган. Выброс адреналина был таким мощным, что он едва не пальнул по «БМВ» из пистолета. Сдержать панический вопль тоже оказалось нелегко, но он справился. Левая передняя дверца «БМВ» была чуть приоткрыта; взяв ее на прицел, пугливо озираясь, майор скользящим шагом двинулся вперед.

В салоне «БМВ» никого не оказалось. Выдвинутая до упора пепельница под приборным щитком была полна смятых окурков дорогих сигарет и тихо смердела, отравляя атмосферу, с зеркала заднего вида свисал, слегка покачиваясь, веселый пластмассовый чертик в больших солнцезащитных очках. Это многозначительное, со смыслом, украшение почему-то сильно задело самолюбие майора; вспыхнувшее бешенство отодвинуло испуг на задний план, и, выпрямившись, Бурсаков процедил сквозь стиснутые до звона в ушах зубы:

– Играешь? Ну-ну. Гляди, доиграешься!

Четко понимая, что убийца где-то рядом и вполне возможно, прямо сейчас наблюдает за ним через прорезь прицела, он подошел к воротам и ударил кулаком по кнопке электрического подъемника. В ответ взвыл оживший электромотор, сдержанно залязгало железо, и пластинчатая стальная штора ворот начала с рокотом наматываться на укрепленный под потолком вращающийся вал. Оставаясь начеку, с ушками на макушке и с указательным пальцем на спусковом крючке, Бурсаков подошел к «лендроверу», открыл дверь и забрался в водительское кресло.

Ключ торчал в замке зажигания. Переложив пистолет в левую руку, майор запустил двигатель. Ворота поднимались с томительной медлительностью, в ширящейся щели под их нижнем краем синели теплые летние сумерки. Наконец, эта щель стала достаточно широкой, чтобы сквозь нее могла пройти машина. Подняв глаза, Бурсаков поправил зеркало, мягко передвинул рычаг коробки передач, плавно отпустил сцепление и дал газ.

И почти сразу, чертыхнувшись, ударил по тормозам: он совсем забыл про ворота в заборе, которые тоже были закрыты.

Ворота были заперты на массивный железный засов. Ни о какой автоматике тут не было и речи, и, если майор хотел покинуть владения покойного начальника заставы, ему надлежало выйти из автомобиля и по старинке, вручную, отодвинуть эту хреновину и открыть тяжелые створки. Что и было сделано.

Бурсаков подогнал машину к самым воротам, включил нейтралку, затянул ручной тормоз и выпрыгнул из кабины, чувствуя себя голым и беззащитным несмотря на зажатый в руке пистолет. Он ждал выстрела, который не рассчитывал услышать, но выстрела все не было, и слабенькая поначалу надежда крепла с каждой секундой. Возможно, у киллера случился запор – с кем не бывает, человек ведь, в конце-то концов, а не ангел мщения! Сидит себе в сортире и злится: надо бы поработать, ан нет, не выходит!

Но это вряд ли. Скорее всего, у него имеются какие-то свои, непонятные простым смертным планы на контрабандиста и браконьера по кличке Струп – попавшего в переплет, напуганного до смерти и так далее. Но это его планы, его личные проблемы. Что бы ни нафантазировал себе этот маньяк, майор Бурсаков впредь в его играх участвовать не намерен. Нет уж, слуга покорный!

Он понимал, что находится под сильным, направленным, очень профессионально созданным психологическим давлением, но это мало что меняло, да и вряд ли имело значение. Гораздо более важным сейчас казалось поскорее отодвинуть тугой засов, как будто, очутившись за воротами, он мог разом избавиться от всех своих проблем и страхов.

Майор Бурсаков был полностью, окончательно деморализован. В данный момент он просто прекратил свое существование как боевая единица, и его можно было с чистой совестью отпустить на волю – сушить подштанники и ставить богу свечки за чудесное избавление. Это было очевидно, но тот, от кого сейчас зависела судьба майора, не привык отступать от своих планов.

Засов, наконец, уступил его усилиям и, лязгнув, переместился в крайнее правое положение. Торопливо, почти бегом, разведя в сторону створки ворот, Бурсаков вернулся к машине и прыгнул за руль. При этом он по свойственной каждому нормальному водителю привычке опять посмотрел в зеркало заднего вида и оцепенел, увидев там отражение полузнакомого, никогда прежде не виденного на таком малом расстоянии лица с блестящими темными линзами на месте глаз.

– Привет, стукачок, – сказал подполковник Молчанов.

Сквозь мягкий рокот работающего на холостых оборотах дизельного мотора пробился короткий, резкий хлопок, ветровое стекло вмиг украсилось сложным, оплывающим узором красных брызг с вкраплениями комковатого белесого вещества, и майор Бурсаков, успев все понять, но не успев ничего почувствовать, уткнулся лицом в ступицу рулевого колеса.

Глава 8

Дождя не было уже целых два дня, в небе светило по-летнему яркое солнце, и соскучившийся по натуральному, природному, никак не связанному с расходованием не возобновляемых запасов углеводородного сырья теплу генерал Тульчин поднял глухие римские шторы и даже распахнул (естественно, руками референта) окно кабинета. Окно выходило во внутренний двор, шум машин, непрерывным потоком катящихся вокруг площади, долетал сюда в виде смутного отдаленного рокота, напоминающего приглушенный звук морского прибоя. За окном, скрежеща коготками по жестяному карнизу и утробно воркуя, прогуливались голуби – то ли сексуально озабоченные, хоть был уже и не сезон, то ли просто одуревшие от нежданного тепла. Еще бы им не одуреть: на дворе конец июня, а тут – гляди-ка – тепло!

Подполковник Федосеев сегодня выглядел усталым. Его хищная мужская красота как-то поблекла, под карими глазами, составлявшими выгодный контраст с белоснежной шевелюрой, набрякли темные мешки, и при ярком солнечном свете было особенно хорошо заметно, какие они тяжелые и морщинистые. Время не щадит людей, особенно таких, как подполковник Федосеев, обладающих яркой, с резкими чертами, наружностью. В данный момент смотреть на него было довольно-таки неприятно, поскольку, явно перетрудившись, Игорь Степанович вплотную подошел к незримой черте, отделяющей красоту от уродства.