Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Да как-то все совсем нерадужно, Мариша. Я ее видела всего пару раз по пять минут и пока ничего хорошего сказать не могу. Плохого? Да этого как раз сколько угодно. Рефлексия через два раза на третий, эмоций нет, эмпатии нет, и можно бы сказать, что ничего нет и населено роботами, но аффекты очень грубые и резкие, и вот они-то и выдают, что жизнь здесь есть, только совсем не социальная. И в казарме ей пока и правда лучше. Сослуживцы и командир ее хоть как-то держат в берегах. А что мне больше всего не нравится - ни при одной встрече она ни словом не обмолвилась о Лелике, а ведь пятнадцать лет вместе были, не баран начихал. Знаешь, невозможно столько времени изображать любовь, а потом отряхнуться и забыть. Да она и не изображала, такое не перепутаешь. Ну и Манифест ведь тоже не на ровном месте появился. Ну как это - что делать. Как есть всяко не оставлю. Насколько я поняла, условие моей отсрочки - как раз она, а не этот их интернат для забракованных к вывозу. И не только в этом дело. Так что делать буду все, что могу. И все, что позволит ситуация. Мариша, ну конечно подохли, они ведь не выносят нерегулярного полива. Странно еще, что вообще хоть что-то выжило. Нет, не трать время, их уже не оживить, выноси к чертовой матери на мусорку. Или я когда-нибудь вынесу, если отпустят. Сама отнесешь? Спасибо тебе, дружок. Спокойной ночи.

   В крыле замка, отведенном для аристократии, пресветлый князь, наместник края, вице-император и прочая, и прочая, ворочался, пытаясь заснуть, и не мог погрузиться в сон. Небо из-за окна смотрело на него сквозь шторы то прозрачным темно-золотым взглядом Хайшен, настоятельницы замка Белых Магнолий, то холодными зелеными глазами Полины Бауэр, его врага и наставницы. И это небо проливало в его сознание безжалостный свет, состоящий, казалось, из одних вопросов, колких и неудобных, как ветки горного леса в окрестностях столицы Аль Ас Саалан. И князь думал, ворочаясь в постели, что даже на этих ветках ночевать было удобнее когда-то, чем теперь держать в голове вопросы, не дававшие заснуть. То, что мешало ему спать, не было ни стыдом, ни страхом - он бы знал, что делать и с тем, и с другим. А слова "совесть" в языке саалан не было, и Димитри не сумел его вспомнить на русском в белесом сумраке летней бессонной ночи, не проявившей к князю ни сочувствия, ни жалости.

   Четвертого июня достопочтенный засобирался в северные поселки совсем серьезно. Лета на севере, в отличие от столицы, оставались считаные недели, и все оставшиеся теплые дни он хотел провести там, чтобы быть уверенным в благополучной подготовке к зиме. Уходя, Вейлин предупредил своих новообращенных, что с ними захочет поговорить высокопоставленная дама из метрополии, ее будет интересовать, насколько они приняли Путь и готовы ему следовать. Поэтому появление Хайшен они восприняли как должное и охотно рассказали ей не только о принятой ими религии, но и поделились мыслями о происходящем в крае.

   Тинг в городе они не поняли, как и причины, побудившие людей выйти на улицу. Несправедливые приговоры? Репрессии? Откуда такому взяться, среди лично их друзей задержанных не было, а если кому и задавали вопросы, то речь шла о банальном, таком, как нарушение торговых контрактов и обман. Они, конечно, допускали мысль, что, может быть, за приговорами некромантам и стоят чьи-то личные интересы, но ведь Святая стража проводила свое расследование, и будь казненные невиновны, их отпустили бы, разобравшись в деле. "Правосудие не ошибается", - говорили они. Особенно на этом настаивал пойманный на ставках в гладиаторских боях и одним из первых принявший Путь. Он говорил, что ему было очень стыдно получить должное наказание, но именно благодаря строгости, проявленной Святой стражей, он смог увидеть всю ошибочность своих заблуждений и прийти к достопочтенному Вейлину за помощью. Саалан смогли быстро справиться с такими бичами общества, как проституция и торговля людьми, казавшимися неизбежным злом. И этот успех должен был навести некромантов на мысль, что они ошибаются, споря с достопочтенными о правильности отношения к любым старым костям. "Беречь что-то хорошее лучше, чем не беречь. Но проблема Петербурга в том, что у нас слишком строгое законодательство, которое не позволяет делать даже целесообразное. Достопочтенный Вейлин разобрался в этом клубке, и нам, людям бизнеса, реалистам, стало намного легче жить", - сказал он в конце встречи.

   Вопросы, с которыми оппозиция пришла на тинг, этих людей тоже удивляли. С самой крупной ошибки саалан, аварии на ЛАЭС, прошло восемь лет, империя поменяла наместника, молодежь, вышедшая на улицы, не могла помнить жизнь до присоединения края к империи Белого Ветра, но все равно требовала, вслед за своими лидерами, чтобы саалан ответили за сгоревшие Эрмитаж, цирк и филармонию. Кому они нужны, эти старые камни? Конфликт вокруг музея еще был им понятен, это место привлекало туристов и приносило доходы в казну. Но в пожаре они винили неисправность техники и считали, что связывать его с присутствием саалан в крае как-то глупо. Для подопечных Вейлина особой ценности музей не представлял. Они смотрели на собранные в нем сокровища исключительно как на выгодное вложение капитала, считали, что нормальным людям делать там нечего, а на случай визита иностранных партнеров всегда можно нанять гида и провести экскурсию по городу с посещением экспозиции. Хотя, конечно, лучше отдохнуть иначе. И ни цирк, ни дом музыки, филармония, в варианты их выбора тоже не входили. Первый они считали развлечением для детей или не очень умных людей, а музыка в их представлении существовала в тысячах хороших записей, так что не было смысла куда-то специально идти, чтобы ее послушать. Жаль, конечно, что эти здания сгорели, но город не так уж сильно пострадал от их отсутствия. Они вспоминали и перечисляли другие площадки, где могли выступать артисты цирка. Называли и концертные залы города, ссылаясь на то, что если уж этим ретроградам так хочется слушать музыку вживую, даже если ее исполняет не заезжая звезда, то на самом деле возможность не закрыта для них, и им не стоит драматизировать ситуацию. От них Хайшен узнала о развлечении, ускользнувшем от глаз Вейлина. В Озерном крае лицедеи не развлекали толпу на ярмарках, а собирались в постоянные труппы и играли под крышей. Один из новообращенных сказал, что как раз готовил Вейлину представление о репертуаре одного такого театра, на его взгляд, грубо попиравшего приличия и раздвигавшего границы приемлемого. И даже там, где оценки этих людей не совпадали, они все сходились в одном: саалан очень много сделали для края. Они вспоминали защиту от оборотней и разработку вакцины от них, говорили о сельской глубинке, в которую вдохнули жизнь переехавшие в край дворяне саалан, хвалили восстановление фельдшерских пунктов и архангельскую сеть порталов скорой помощи, восхищались мурманскими теплицами. Пятнадцать лет назад о таком и мечтать не приходилось.

   Выслушав новообращенных, Хайшен снова говорила с графом да Айгитом. Он как раз успел подготовить к беседе с ней оценку ситуации от его местных коллег. По их данным получалось, что мнение подопечных досточтимого разделяло меньше половины горожан. Ей довелось беседовать с наиболее активными из принявших присоединение: часть из них искала потенциальных выгод из сотрудничества, другие уже успели их получить. Более умные поддерживали саалан делом, но молчали в публичном пространстве, отделываясь обтекаемыми фразами. Эти, как подозревал Дейвин, при любом намеке на плохой исход просто забудут о своих договорах с саалан и присоединятся к любой противостоящей им силе, как только та убедительно покажет, что власть в крае теперь она. Их более болтливые и менее дальновидные друзья тоже захотят платы за свою лояльность, и ею станет возможность покинуть край, чтобы избежать вопросов от сторонников Аугментины или Медуницы. Как граф понял из местной истории, расстрел зачастую оказывался очень мягким решением по отношению к коллаборационистам, как уже целый век называли здесь таких людей. И если до этого дойдет, факт продажи Московией края империи значения иметь не будет.