Время воды - Виталий Щигельский

Первую неделю я провел в крошечной персональной кают-компании, скрючившись в коконе гамака, подвешенного на крючья, торчащие прямо из стен. Без сна, без подушки, без одеяла. Сердце бешено стучало в груди, настойчиво и ритмично отсылая кровь к печени за спиртом, но в печени была только желчь. Тело лихорадило и дрожало, бунтуя без выпивки. Герметичность конструкции обеспечивала тишину и темноту, в которой растворялись стены каюты. Легкое покачивание подлодки вкупе с кромешным мраком вызывало устойчивое ощущение невесомости, бесконечности времени и пространства. Мира, в обычном его понимании, не существовало. Я и сам не существовал. Я был совокупностью тремора, изжоги, тошноты, бессонницы и головной боли. Не раз я вываливался из гамака, опрокидывал ведро с собственными отходами. И все пил и пил чуть подслащенную теплую воду, зачерпывая из бака мятой алюминиевой кружкой.

Наконец боль утихла, перестала грызть мое тело (или это перегорели рецепторы), и я заснул. Там, во сне, я столкнулся с еще большей проблемой. Моя истощенная психика подверглась нападению неизученных, не поддающихся сепарации сил со стороны подсознания. Я слышал обрывки собственных реплик, перед глазами мелькали картинки, взятые из памяти и склеенные в произвольном порядке. Я плакал, я смеялся, я бредил. Я видел себя со стороны, и мне было ужасно жалко себя.

Единственный отрезок жизни, который можно было назвать абсолютно счастливым, был короток, темен и покрыт слизью, он проходил в утробе матери. Во всех прочих местах я чувствовал себя неуютно, как на чужбине. Я выглядел либо жалким, либо глупым, либо жалким и глупым одновременно, что было совсем отвратительно. Иногда я пытался вмешаться в воспоминания, чтобы исправить что-то важное, преодолеть то, что в свое время не преодолел. Пытался из последних сил и в результате вываливался из гамака.

Иногда я кричал, приказывал, просил и умолял, чтобы поток воспоминаний прекратили или хотя бы дали передышку. Но тщетно. Меня никто не слышал.

К счастью, я все еще был способен делать примитивные выводы. Это свойство помогло мне заметить, что воспоминания не бесконечны и подаются в определенной последовательности, словно записаны на некую пленку, начало которой склеено с концом. Повторения давали мне возможность привыкнуть к себе, смириться с самим собой.

Какое-то время спустя краски стали тускнеть, амплитуда эмоций снижаться, наверное, я стал уставать. Жалость к себе прошла — ее вытеснило отвращение. К жалости, разумеется. Оно же сообщило мне силы. Я выбрался из гамака и принялся молча и сосредоточенно бить ботинками в задраенную железную дверь.

Мне открыл Косберг, в одной руке он держал свечу, в другой — бутылку пива. Каперанг внимательно смотрел на меня, лицо его казалось невозмутимым и неподвижным.

— Будешь? — спросил он, показывая на пиво.

— Нет.

— Молодец, — сказал он. — А я выпью.

Ловким движением кортика каперанг содрал пробку, в четыре заглота выпил пол-литра, а затем высосал пену.

Самолюбие требовало разъяснения манипуляций, но вместо этого у меня вырвалась фраза, присосавшаяся во время скитаний по Ботаническому саду:

— Бутылочку можно взять?

— Сам пью, сам сдаю, — не разрешил Косберг, спрятал пустую тару в боковой карман пиджака и вытащил сигареты. — Кури.

— Бросил.

— Давно?

— Давно.

— Молодец, — похвалил он меня, закуривая. — А я вот не могу себе отказать. Нет силы воли…

Я не подозревал, что это была проверка. Первая проверка из многих, или поверка, как выражался Косберг. Отказавшись от пива и курева, я был зачислен в личный состав «Родины». Можно сказать, случайно. Можно сказать, из-за пустяка. Но можно также сказать, что именно пустяки и случайности играют решающую роль в истории стран и личностей, ибо редко кем-либо учитываются всерьез. Слишком много случайностей и пустяков окружают нас в хаосе нашей жизни. Одна одинокая воля теряется в их суммарном количестве. Воля, собранность и целеустремленность — ничто в сравнении с волей случая. И если какой-то самовлюбленный придурок утверждает, что в жизни всего добивался сам — не нужно прислушиваться к его словам. Он нагло, цинично врет. Хотя эту ложь очень часто принимают за правду, особенно те, кто плохо живет и много работает.

Перефразируя деклассированного классика, произнесем и запомним: лесть и ложь — опиум для народа…

Я проснулся от звука будильника. Под тягуче-тяжелые медные звуки гимна «Родины-6». Слова были заимствованы из гимна страны Советов, с поправкой на злобу дня. И мотив был все тот же: под него вытягивались в стальную струну мой отец и мой дед… Музыка — тоже опиум. Опиум для грязных ушей.

Ледяной душ — лучшее средство от пережора. Другие методики либо приводят к запою, либо имеют эффект плацебо. Меня этим не прошибешь. Слабонервные начинают мерзнуть, едва взглянув на холодную воду. А с будуна слабонервные все, поэтому надо закрыть глаза, глубоко вдохнуть и резко крутануть кран.

— Ох, бля!..

Из душа я вышел живой и наглый. Ничто так не придает уверенности, как мелкие и мелочные победы.

Бриться я не стал. Мне бриться необязательно, как и укладчику асфальта. Только по разным причинам. Асфальтоукладчик фигура незаметная, он безымянен, невыразителен, одет в оранжевую накидку, чтобы его ненароком не переехал каток… За мной наблюдают многие. Некоторые оценивают степень влияния, потенциал, границы возможностей. Некоторые — копируют жесты, манеры, целые фразы, чтобы затем подражать, дабы добиться успеха. Мы животные социальные, с ограниченным восприятием.

В нашей структуре бреются ежедневно все чины, от рядового до подполковника. Это дисциплинирует и снижает эпидемиологическую опасность. Эпидемоопасность среди кадровых военных на порядок выше, чем у гражданских. В мирное время от военных вообще больше вреда, чем пользы. В мирное время армия находится на иждивении общества, как великовозрастный тунеядец, сидящий на шее матери. Кадровый вояка, лишенный воображаемого противника и связанного с ним чувства опасности, разлагается и деморализуется с чудовищной скоростью, теряет бойцовские качества, становясь источником инфекции, агрессии и угрозы. Чтобы солдат не превратился в животное, его необходимо изнурять непосильными марш-бросками и строевой подготовкой.

Последнее не относится к элитным войскам. Любая элита сильна за счет чувства собственного превосходства над прочими. Самомнение элиты поддерживается за счет поблажек и льгот, игнорирования законов и правил, принятых в обществе. Поэтому «скунсы» и «выдры» имеют жилплощадь в городе. А воины спецподразделения «БОБР» расквартированы за «кольцевой», в Колтушах, под Металлостроем, на станции Броневая — на всех стратегически важных, но не престижных для проживания направлениях. Чувствовать себя людьми «бобрам» помогают телевизоры, встроенные в стены казарм, жирная холестериновая еда, неограниченное количество боеприпасов и ночные самоходы по деревням, как местная разновидность секс-джогинга. За «кольцевую» «бобрам» самостоятельно проникать запрещено, разве на экскурсии в «БДТ» или «Эрмитаж», хотя я о таких не слыхал. «Бобры» не отягощают свои крепкие головы представлениями о культуре и потому не знакомы с понятием нравственного тупика. Долгие рассуждения приводят «бобров» в замешательство. Смерти они не боятся, многие из них даже не осознают факта своего бытия. Ограничение свободы перемещения и ряда других свобод сполна компенсируется правом носить оружие, камуфлированную одежду и подкованные ботинки.

Желающих вступить в отряды «родин» с каждым годом становится больше, при том что население страны сокращается. Чем меньше население страны — тем больше оно нуждается в сохранности и охране. Популяция вооруженных людей сократится путем естественного отбора, когда одна из «родин» поглотит все остальные.

В свое время у чиновников «родин» появилась мода рядиться в камуфляж и возить с собой спецотряды для защиты чести и достоинств, которыми оно (чиновничество) по определению не обладало. Мода сошла на нет после ряда крупных боестолкновений в клубах и ресторанах. Источниками конфликтов служили водка, деньги, шлюхи и нечестный, с точки зрения потерпевшей стороны, их дележ. В результате разборок обычно страдали не рядовые бойцы, а люди зажиточные и покладистые. Неискушенные в жизни высшего света, солдаты принимали за шлюх жен и подружек уважаемых и почтенных персон. Не обладая должной тонкостью восприятия, солдаты не отличали гомосеков от педерастов и часто колотили тех самых уважаемых и почтенных персон. Количество и качество физического ущерба VIP-лицам позволило их носителям на некоторое время забыть о противоречиях естественных монополий. Тихой безлунной ночью уполномоченные представители тех «родин», интересы и бизнес которых так или иначе проходили через Санкт-Петербург, встретились в рощице, примыкающей к Южному кладбищу, где пришли к соглашению о демилитаризации центра города…