Между Явью и Навью - Мазин Александр Владимирович

Леший от такого аж замер, не донеся до рта ложку с кашей.

– К кому душа лежит, тому и окорок несут, – ответила Яга, почему-то совсем не удивившись мертвяковому разговору. – Ты чего на богов злой? Перун к себе не взял?

– Перуну болотный утопленник ни к чему. – Мертвяк как будто сам опешил от своих слов. Замер с топором в руке, глядя куда-то за холм. – Я… помню, как тонул. Потом холод, и женщина, прекрасная и жуткая. У зеркала. А в зеркале не она, а что-то… Не знаю. Отмахнулась от меня красавица – пшел вон! Я и пошел. Обратно в болото. Как вылез – не помню. Как бродил – не помню. Тебя, хозяйка, увидел – будто прояснилось что-то. И дальше… проясняется. Вот… доктрину спасения вспомнил. Только не про меня она. Чужая.

– Охр-ренеть, – восхитился кот Мрак, обходя мертвяка. – Ты чего, мудрец? Как звать-то?

– Н-не знаю. – Мертвяк потряс головой. – Прости.

Яга была уверена – не врет. Слишком тесно связан мертвяк со жрицей. Пока от него большего не добиться. Ну и ладно, пусть дальше проясняется.

– После поговорим, – отрезала Яга. – Леший, дедушко, а ты полоцкого княжича не видал? Красивый такой, на сером жеребце.

– Разве ж за всем усмотришь? Вроде был такой. Давеча в Менск въехал, ночевать. А вчера с рассветом я… – Леший снова всхлипнул, и Яга, утешая, погладила его по шершавому плечу. Под рукой будто оказалась кора ракиты.

…Ракита горит жарко… – эхом отдалось в голове Яги.

– Не плачь, Леший, прошу. – Яга продолжила гладить его по плечу. – Мы с тобой живы, целы, перебедуем. Сейчас надо бы нам подумать, как Луке, монаху хитрому, который все это устроил, пару вопросов задать. И чтоб ответил. Он вроде в Киев собирался. Глянешь?

Леший вернулся к вечеру.

Яга чистила золой золото из клада – мало ли, где им сверкать придется, пусть кольца да ожерелья побогаче смотрятся. Мертвяк тушил в котелке принесенного Мраком зайца.

– Я в Менск-то зайтить не могу, птичек, – Леший с сомнением покосился на Мрака и кучку перьев у березы, – спроворил. Навела ты шороху, Ягинюшка… Воевода орет и велит всем тебя искать. Награду серебром назначил. Монах Лука не орет, зато молится. Завтра поутру пойдет по Свислочи на лодке в Киев, к митрополиту. И будет с ним еще пятеро охраны, больше воевода не даст.

– Пять воинов? Многовато, – покачала головой Яга. – Самим не осилить. Скажи, дедушко, мужики из Бордиловки на промысел вышли уже? Я б наняла. На стоянке ночью нападем…

– Дозволь, хозяйка, слово молвить, – вклинился мертвяк в разговор.

– Ишь ты, вежество наше проснулось, – фыркнула Яга. – Молви.

– У воеводы воины опытные. К ним ночью незаметно не подойти. Будет гвалт, свалка и неразбериха. А ну как кто монаха зарубит не разглядев? Лучше на реке подловить. Выберем место, где поуже. Поставим засаду. Охотники охрану монахову стрелами посекут. Если стрелять разом, с десятка шагов, да по глазам, как лесовики умеют – не спастись дружинным. А там и монаха тепленьким возьмем.

– Хорошо придумал, – обрадовался Леший. – Я и место такое знаю, на излучине, за Ясновкой… А чтоб другие не помешали, я в Свислочь пару больших ив уроню. Пока купцы ветки рубят, мы всё и обтяпаем!

Яга представила как наяву: лодка монаха подходит к излучине…

Из кустов вербы в дружинных летят стрелы. Одному каленый наконечник входит в глаз, он падает замертво. Второму перебивает жилу на горле, фонтан крови заливает все вокруг.

Монах ничком кидается на дно лодки. Выжившие бросают весла и хватают щиты – маленькие, с большим не развернуться. Лодку медленно несет течением – прямо на ветки старой раскидистой ивы, Леший ее только что уронил поперек узкой излучины.

Дружинники из-за щитов вглядываются в кусты на берегу, но оттуда снова летят стрелы – еще, еще! Вот и третий валится за борт, силится выплыть, но кольчуга тянет ко дну. И от стрел броня не спасла, и самому спастись не дает.

Монах Лука кричит что-то о Боге и выкупе. Неосторожный молодой охотник показывается в листьях и получает стрелу от дружинника. Треск веток, вскрик, снова стрелы… Последний дружинник, обнажив меч, с рыком прыгает на берег. Пусть со стрелой в груди, но хоть кого-то забрать с собой!

Мертвяк принимает меч давно остановившимся сердцем и с нечеловеческой силой сворачивает дружиннику шею.

Все будет очень быстро, жестоко и просто. Убить охрану и вытащить монаха за шкирку, как щенка. Нарезать мерзавца на ленты ножом Мораны…

«Так и сделаем», – хотела сказать Яга.

«По лесам много охотников, а у меня есть чем им заплатить», – подумала она.

Но язык не поворачивался. Яга не могла согласиться на убийство. Никак. Это чувство было настолько новым и диким для ведьмы, что от неожиданности она прикрыла глаза и стала глубоко дышать. Амулет на шее снова потеплел. Вокруг разлился запах сон-травы, весенней пашни и березовых почек.

Яга отчетливо, до хрустальной ясности яркого солнечного дня поняла Живодару-Софию. Слуга Живы спасала жизни. Ее предательство было продиктовано не страхом, нет! Это был жестокий и точный расчет лекаря на поле битвы – кого лечить, а кого оставить умирать, чтобы не тратить силы на бесполезную суету.

Жрецы были обречены. Яга, Бык, Перунов воин… Не в этот раз, так в следующий монах Лука с воеводой добрались бы до них. А Живодара, даже крещеная, могла вылечить от хворей еще массу народу.

Она сохранила себя; и собой – еще многих. Вроде бы все верно: спасая – спасай. Но почему же так больно?! Почему от злой обиды наворачиваются слезы?

И почему ты, Жива, теперь возложила эту ношу на меня?! Я не сумею, не выдержу, не…

Яга встала, отошла от костра и еле слышно, хотя хотелось кричать, спросила богиню:

– Зачем? Нас убивали как телят к празднику, а тебе все игра? Еще один заклад с Мораной?! Что станешь делать, когда твоих людей вовсе не останется?

Богиня не ответила. Яга не знала, чего ждала от своей невнятной жалобы. Давно пора привыкнуть, что для богов люди и правда игра. Развлечение. Они как старшие соседские дети – могут не заметить, могут ради смеха сосульку за ворот сунуть, а могут и помочь. Но чаще бросают в речку: выплывешь – молодец, утонешь – неудачник. И хохочут на берегу, кидаясь в тебя шишками.

С богами можно договориться, заплатить за помощь. Но вира будет немалой, и кто ж знает – получится ли? Захочет ли бог помогать?

Яга вытерла слезы. Что ж, богиня запретила убивать. Хорошо, что Яга об этом узнала не в разгар драки, а заранее. Хоть на том поклон тебе, Жива.

Яга вернулась к костру. Мертвяк встал ей навстречу. Амулет снова похолодел.

– Я… – Слова царапали ее горло как камни. – Я не могу убивать. И приказать убить не могу.

– Мр-р-ра? – удивился кот.

Леший просто вылупился на нее зелеными круглыми глазищами. Чтоб жрица Мораны убивать не могла? Где ж такое видано?

– Хозяйка, а чего ты хочешь? – неожиданно спросил мертвяк.

Яга остановилась, будто налетев на ледяную стену. Задумалась на несколько вздохов.

– Мести хочу, – тихо и веско сказала она. – Нас предали люди и не спасли боги, но мстить я хочу монаху Луке и воеводе Менскому Афанасию. Хочу узнать, кто за ними стоит, а после дойти до Великого князя Мстислава и убедить его взять Менск под свою руку. Пусть даст здесь жить людям и нелюдям, что чтят старых богов. Хочу новый дом.

– Тогда никак нельзя Луку казнить, – сказал мертвяк. – Убьешь – мучеником за веру станет. Будет, дрянь такая, петь с ангелами, своего бога славить. Какая ж это месть?

– И то правда. – Яга потерла шею, на которой, казалось, повисла вся тяжесть мира. – Иначе надо. И не на Менской земле, а на Киевской. Там княжий Знак поможет. А тут нас любой воеводе за награду сдаст. От всех не отмашемся. Дедушко Леший, отведешь тайными тропками к реке Березине за Бобруйском? И еще кое-каких травок по дороге собрать надо.

– Прости, Ягинюшка. Я только в Менском воеводстве силен, Березина уже не по моей земле течет. На любой бережок Свислочи мигом домчу, а дальше никак.