Неизвестный фронт Гражданской войны: конфликт между властью большевиков и крестьянской массой в Пермской губернии - Анжела Валерьевна Долгова

его в околоток. Там находится лишь фельдшер, который прослушал в три недели лекции – более чем краткий курс, и этим исчерпывается вся его медицинская подготовка. Он подписывает свою фамилию… Главное внимание приходится обращать на раненых и тяжело больных: симулянты пользуются этим и проскальзывают вглубь, в дивизионный госпиталь… верст за полтораста. Проделав, таким образом, верст двести, конечно он уже устает. Нов госпитале через неделю его выписывают и отправляют к этапному коменданту для отправления в свою часть. После выздоровления подводы даются только слабым, но он здоров. Ему подводы не дают, и это ему на руку. Пока он добрался до госпиталя, прошло дней 10, неделю минимум он пробудет в госпитале, а за 17 дней армия прошла уже… 300–400 верст вперед. Ему нужно пешком ее догонять, а он проходит по 10 верст в день. Пока одолел все расстояние до своей части, наши еще прошли вперед, и симулянту идти еще дальше. И так он месяца два тащится за частью вдогонку. Когда же он проходит такое расстояние, он уже действительно начинает ослабевать и, догнав часть, опять настаивает на эвакуации в лазарет…»82.

Распространение такого изощренного способа уклонения от службы говорит о том, что красноармейцы опасались прибегать к членовредительству, прежде всего методом «самострела»: в Красной армии к этому относились куда суровее и нетерпимее, чем в дореволюционной русской армии83.

Тем не менее «самострелы», как один из способов дезертирства, имели место и в Гражданскую войну. Так, в «Известиях Наркомвоена» в ноябре 1919 г. отмечалось: «За последнее время среди эвакуированных с фронта раненых красноармейцев обнаружен ряд лиц с несомненными признаками умышленных саморанений, причем особенно часты случаи ранений в пальцы или ладонь левой руки»84. Приказом РВСР за № 1811 от 30 октября 1919 г. за подобные преступления была введена смертная казнь85.

Пытались таким способом дезертировать даже с «трудового фронта». 22 октября 1920 г. военный следователь Пермского отделения военно-революционного трибунала 1-й армии труда Жухарев расследовал дело о Воробьеве Сергее Васильевиче, умышленно нанесшем себе ранение. Обвиняемый – красноармеец 1-й саперной роты 7-го запасного инженерного батальона. Находясь на посту у склепа Грибушинской дачи, он в 2 часа ночи 29 июля 1920 г, обдумав заранее план нанести себе увечье, зарядил в винтовку все 5 патронов, поставил таковую на камень, а большой палец правой руки положил на дуло. В результате выстрела палец был поврежден, и в Советской больнице его ампутировали. Боец был признан врачебной комиссией негодным нести строевую службу86. Воробьев не признал вину и объяснил происшедшее случайностью: «Когда держал правой рукой за штык винтовки и, повертываясь в сторону, ложа винтовки скользнула с камня, затвор же пуговки задел за кромку означенного камня, а поэтому и произошел выстрел»87.

Вместе с тем бывшие военнослужащие дореволюционной русской армии нередко пытались избежать мобилизации, ссылаясь на слабое здоровье вследствие участия в войне против Германии и ее союзников. Поэтому частым явлением стали жалобы подлежащих мобилизации на состояние здоровья, особенно среди тех, кто прошел мировую войну, но также и тех, кто в ней не участвовал. Об этом свидетельствуют заявления мобилизованных в военкоматы.

Так, житель Бердышевской волости Оханского уезда Пермской губернии Е.И. Бахарев писал: «Прошу разобрать мое заявление, так как мобилизационной тройкой меня назначили в строй. Я служил в инженерном саперном батальоне при 60-й дивизии 28-го корпуса в русско-германскую войну и в 1917 году 8 августа был травлен газами и попортил зрение на ветру… Застилает пелена и грудью свободно не могу дыхать, при ходьбе запирает дыхание. Не могу скоро ходить, а при эвакуации в Вятку-то был назначен в губернский военный комитет по агитации, где и служил 4 месяца, потому прошу назначить меня не в строевые части, так как я к строю не пригоден»88.

Из заявления С.П. Томилова явствовало: «Настоящим прошу разобрать мое заявление, так как я назначен в ряды Красной армии, но совсем не способен, так как во время Германской войны я был контужен, из-за чего и попортилось мое зрение. Я находился в германском плену и потерял все свое здоровье от тяжких германских побоев. Уже я пожилой… 39 лет»89.

Житель Чистоперевалочной волости Охаснкого уезда И.М. Худанин жаловался: «Решением тройки я назначен на командную должность, это назначение для себя я нахожу ошибочным по следующим соображениям: хоть я и был за Германскую войну на командной должности – младшего унтер-офицера и [занимался] фельдфебельской работой, то тут я был произведен лишь только за боевые отличия, никакой теоретической подготовки к командной строевой службе я не имею. Будучи в рядах Красной армии две недели взводным… с этой должности был снят, как не соответствующий этому назначению, а также и потому, что слаб зрением и немного глух»90.

Подобные заявления были и от иностранных граждан. Так, 21 ноября 1919 г. в Пермский общегородской комитет РКП(б) (он находился по адресу: Пермь, ул. Петропавловская, д. 63, кв. 1) обратился Б.Я. Мартинсон: «Вчера 20 ноября 1919 года в газете „Красный Урал“ был опубликован список товарищей мобилизованных партией, среди которых я и встретил себя… Я – шведский подданный, уроженец города Стокгольма, несколько раз раненный на австро-германском фронте, и с марта 1918 года до 23 декабря того же года участвовал в гражданской войне, в первом Уральском стрелковом полку. При отступлении из Перми 23 декабря 1918 года был взят в плен белыми. От колчаковцев после взятия в плен получил 25 шомполей. Вследствие моего слабого здоровья, то есть утерянного на войне и состоящего на службе… отдела социального обеспечения я занимаю должность заведующего хозяйственной частью, прошу вас освободить меня от партийной мобилизации»91.

Одним из способов дезертирства было бегство во время пути следования к месту службы со сборных пунктов в запасные части. При этом количество ушедших и сбежавших варьировало от 2 до 50 %. Командиры запасных частей усматривали причину этого в недобросовестном выполнении своих обязанностей лицами, которые сопровождали эшелоны, а также конвойных92.

Еще одним из способов уклонения от мобилизации, как и в 1918 г., являлась служба в советских учреждениях. Доступен этот способ был прежде всего лицам образованным, имеющим дореволюционный опыт службы в государственном учреждении или общественной организации. Среди таких людей имелось немало противников большевиков и критиков их политики, однако они, несмотря на это, поступали на советскую службу во избежание попадания на фронт. Характерный пример – продовольственный работник Шестаков, излишне разоткровенничавшийся в разговоре с тайным агентом, занимавшимся выявлением дезертиров: «Из разговора было выяснено, что он не советский служащий, а шкурник, спасающийся от призыва в ряды