Легенды квилетов - Оливия Невельсон

Кваху показывается над склоном, спускающимся к реке.

– Жива?

– Жива, но не просыпается! Рукой на меня махнула…

Из-за спины Кваху бьет солнце, и Мизу не может видеть его лица, но слышит в голосе улыбку.

– Узнаю нашу Аяш. Мэхпи здесь неподалеку, позову его. Один ты ее не дотащишь.

Он убегает, а Мизу снова пытается разбудить Аяш. Наконец девочка распахивает глаза.

– Мизу? Ты мне снишься?

– Где ты пропадала?

– Я видела Даскию. Больше она никого не заберет.

Мизу тяжело вздыхает. Он мог бы рассказать Аяш, что видела она вовсе не Даскию, а Винону на плечах у Лайза. Еще мог бы добавить, что всем им, включая Кэсу и Лилуай, вождь Окэнзи чуть головы не оторвал.

Винону так и вовсе решили услать в соседнюю деревню, к тому самому дяде, сыновья которого действительно заблудились и давно нашлись. Мать Аяш поклялась придушить ее, если с дочерью что-то случится. Окэнзи на это тяжело покачал головой и велел убрать девицу с глаз долой. Напоследок он прямо при всех подошел к Виноне и бросил ей на прощание: «Не думай, что я тебя, дуру, спасаю. Вот только не стоишь ты того, чтобы жить с клеймом убийцы. Может статься, тебе с ним ходить до самой могилы».

Не ходить. По крайней мере, не из-за Аяш.

Но слова застревают у Мизу в горле. Вернутся в деревню – сама все узнает. А пока он говорит:

– Ты наша спасительница, Аяш.

– Ты очень добрый, Мизу. Мама сильно волновалась?

– Кваху сейчас разыщет Мэхпи, и сразу пойдем в деревню. Твоя мама будет очень рада. Все будут очень рады. А вечером мы устроим праздник.

– Праздник… Только я до деревни не дойду, я ноги обожгла.

Аяш иногда странные вещи говорит, Мизу им давно не удивляется. Понятное дело, по лесам да горным дорогам носиться, все ноги собьешь. Не переломала себе ничего – уже чудо.

– Мэхпи тебя отнесет. А когда ты выздоровеешь, мы пойдем искать оленя.

– Не нужно, Мизу. Он больше не придет.

– Что ты такое говоришь, Аяш?

– Он действительно наш друг и давно простил Гекека. Не из-за рогов он приходил, а нас предостеречь хотел, доброе дело сделать. Сделал.

Мизу видит, что она устала и снова начинает засыпать, снимает с себя рубаху и накидывает ей на плечи. Девочка того уже не чувствует – спит.

Поет свою звонкую песню спокойная лесная река. В разводах рыжего от глины песка бегают крохотные рачки. Солнце пускает блики по воде и ласково гладит хрупкие спины серебристых мальков. Издалека доносится песня – это выходит из лесу Мэхпи.

Улыбается Мизу сам себе, и так светло у него на душе, так радостно, будто и правда Даскию победили.

Костяной нож

Молод Лута, кровь в нем кипит так, что тень на глаза бросает. Карие они у него в отца, а по самому краю зрачка красные искры. В детстве его дразнили Хладным – вот уж чего не бывало.

Кожа у Луты горячая, как камень в костре, для жарко́го согретый. Да и сам он как камень – жесткий, ребристый, не глядя схватишь – порежешься. Таким и горло перерезать можно, если уметь правильно ударить.

Лута умеет. Он хороший воин, для которого не случилось войны. Нет в нем терпения ходить по звериному следу да рыбацкие сети плести. Не лежит у него душа и к дереву. С самого детства в его голове живут истории о сражениях и убитых врагах. Больше всего жалеет Лута, что явился на свет в мирные времена. Не сражаться ему с чужими захватчиками, не обращаться в волка, чтобы сокрушать Хладных. Времена великих героев давно прошли, настали времена рыболовов да собирателей. Опоздал Лута родиться, а потому ни отца, ни мать не любит. Про братьев и говорить нечего.

Все ему враги, каждый – соперник, одна беда – бой никто принимать не хочет.

Сторонятся люди Луту. Слова доброго никто от него не слышал, как скажет чего – лучше б пощечину дал. Посмотрит – кровь в жилах стынет. Звериный взгляд у Луты, отец говорит – память о предках, что в волков превращались. Люди за спиной шепчутся, что он сам – волк, в человека превращенный.

Льстит ему этот злой шепоток.

Дни и ночи Лута проводит в лесу. Дичь приносит, но изредка, сам с другими не ест. Вождь на него давно рукой махнул: хорошо хоть на людей не бросается. Изгонять из племени Луту не за что, но был бы у вождя повод… Беспокоит его красноглазый юноша, только и жди от него беды. Соплеменники негласно вождя поддерживают и против отлучек Луты не восстают. Хорошо им без него, а ему без них.

Лишь один человек не будит в Луте гнева – Донома, подружка сестры его младшей. При виде нее кровь у него тоже кипит, но иначе.

Иногда он подмечает, что и она на него смотрит. Собой юноша хорош, ему и это известно. Потрудились бы другие его рассмотреть, тоже заметили бы, но ему, как медведю, дорогу заступать боятся и лишних взглядов вслед не кидают.

Нравится Луте быть медведем и самому себе хозяином. Даже вождь ему не указ.

Может, и стоило бы поговорить им с Дономой, да он медлит. Нет в его планах женитьбы и собственного дома. Детей он не любит, говорить с ними не умеет. С какой-нибудь другой девушкой Лута бы быстро сговорился, но Донома иначе скроена. Ей нужно, чтоб как у всех, со свадьбой. Она, в отличие от него, людской молвы боится.

Вот и любуется ею юноша издалека. То к сестре его Донома зайдет, то на речку искупаться сходит. О последнем Луту мысли чаще всего посещают, но подобного вождь точно не потерпит, хотя и девку возьмет, и повод подраться будет. Жаль, однако покидать племя в его планы пока не входит – надеется он на скорую войну. Говорят, люди макка все чаще нарушают границы. Вдруг Луте повезет?

Нет, о Дономе ему лучше не думать.

Куда интереснее Винона.

* * *

Винона слывет красавицей, и даже Лута с этим не спорит. Хороша. Волосы черны, глаза, как у хищной птицы, ясные, ноги длинные и ровные – видно, хорошая бегунья.

Да только нет юноше никакого дела до ее красоты, его другое интересует.

Винону прогнали из родной деревни, едва она вошла в цвет. Сама говорила, что из зависти, а люди шептались – сделала что-то. Что