Стоп. Снято! Фотограф СССР - Саша Токсик

— В восемь у фабрики, — говорит.

Я против попутчика не возражаю. Вместе веселее.

Единственное, что меня огорчает — это интегралы. Судя по тетрадкам, Алик их щёлкал, как орешки. Прокрастинируя убираю в комнате. Расставляю книжки по цветам, потом по толщине. Потом по первой букве фамилии авторов. Пробую выжать гирю. Нет, это ещё хуже интегралов.

Наконец, нахожу себе нужное, и самое главное, срочное дело. Обхожу дом в поисках места для фотолаборатории. На первое время мне пообещал помощь Митрич, но я не буду нахлебничать вечно. Мне нужно собственное пространство, где я буду проявлять снимки, рассматривать их, кадрировать. Моя личная творческая мастерская.

Сначала забираюсь на чердак. Здесь низко, едва удаётся выпрямиться в полный рост. Из щелей в полу пробиваются острые лучи света. Доски под ногами скрипят. Можно сделать "светомаскировку" прожив что-нибудь по полу. Но мне в целом не нравится помещение. Кажется, что один неудачный шаг, и я окажусь посреди гостиной. Может, зря опасаюсь, но рисковать не хочу.

Гораздо лучше подошёл бы погреб, но у нас его нет. Зато есть летняя кухня. Это просторное помещение, похожее на веранду, но полностью закрытое окнами. Кухня пристроена к дому сзади и имеет отдельный вход.

Хозяйственные соседи в таких целое лето разделывают и перерабатывают дары садов и огородов, а у нас оно пустует и забито всяким хламом. Дверь закрыта на щеколду снаружи. Тяну на себя, и она неожиданно легко открывается.

Щелкаю выключателем, но ничего не происходит. Плафон пустой. Выкручиваю лампочку из своей настольной лампы и повторяю попытку.

Печально, но не безнадёжно. Обнаруживаю несколько стопок старых газет. Пять трёхлитровых банок. Два сломанных стула и мешок со строительной смесью, размокший а потом высохший до состояния камня. Всё покрыто толстым слоем пыли и паутины

Рядом с выключателем на стене вижу розетку. Проводка внешняя, она вьётся по стене, но по мне, даже выглядит стильно. Притаскиваю из комнаты магнитофон и врубаю первую попавшуюся кассету:

"Опять от меня сбежала… последняя э-лек-трич-каааа!"

Самым трудным оказывается вытащить цемент, остальное выношу и складываю горкой во дворе.

Мама целые дни проводит в Доме Культуры. Днём творческие коллективы готовятся к "гастролям" по полям и хозяйствам района, а вечерами она репетирует со своим самодеятельным театром. Только пообедать забегает в перерыве и спать ночью. Я целыми днями предоставлен сам себе.

Спрошу у неё завтра утром насчёт дальнейшей судьбы этого хлама. Газеты попробую сдать на макулатуру. Деревяшки в костёр. Терпеть не могу хлам. Как говорил герой Булгакова, разруха начинается в головах. И захламление жизни её, первый признак.

Беру ведро и тряпку и отдраиваю начисто пол и стены. Что только не сделаешь, лишь бы не садиться за математику. В завершение отмываю ещё и окна. Современных моющих средств у меня нет, так что остаются разводы. Но, по крайней мере, свет они начинают пропускать нормально.

Три стены у летней кухни глухие. Зато четвёртая, обращённая в сад лишь на метр поднимается над землёй, а выше представляет собой сплошное панорамное окно. Я открываю створки и в помещение врывается сладкий запах вечерних цветов.

В Берёзове почти нет комаров. Речка Берёзовка промыла своё русло среди известняковых плит и питается ледяными родниками. Она практически не образует ленивых тёплых заводей, где выводятся личинки кровососов. Даже вечером, когда в саду темнеет, вокруг лампочки крутятся только две большие ночные бабочки.

Чувствую себя здесь, в полностью пустом помещении куда уютнее, чем в крохотной комнате, среди вещей и памяти другого человека.

В результате снимаю с ненавистной провисшей панцирной сетки жёсткий матрас и перетаскиваю его в летнюю кухню. Кладу его прямо на пол, и засыпаю, едва голова касается подушки.

На утренней пробежке тело слегка болит после вчерашнего кросса наперегонки с Копчёным. Но это приятная мышечная боль, которая уходит на первом километре.

Намеренно сбавляю темп и бегу так медленно, как только могу. Моя цель не добиться рекорда, а двигаться без остановки как можно дольше по времени. Сначала надо укрепить дыхание и сердце, а потом скорость и сила придут сами собой. Результат приходит сразу. Организм требует кислорода, и лёгкие начинают раскрываться. Я дышу настолько глубоко и с таким удовольствием, словно до этого грудь стягивало железным обручем.

У поворота на прогонную ко мне присоединяется ещё один бегун. Младший лейтенант Степанов молча пристраивается рядом. На нём синий спортивный костюм с гордо вышитой буквой "Д" — Динамо. На ногах белые кроссовки с красной полосой. На "адидас" непохожи, наверное что-то из соцлагеря.

Мимо дома Подосинкиной мы движемся синхронно и торжественно как колонна трудящихся мимо трибуны Мавзолея на Первомай.

—Физкульт-привет! — няша прерывает свою разминку и машет нам ладошкой.

Улыбаюсь и машу в ответ. Степанов сияет как начищенный медный чайник. Почти сразу после этого он "врубает первую скорость" и уносится вперёд. Я не ведусь на провокацию и сохраняю размеренный темп. Степанову быстро становится скучно, он замедляется и ждёт меня.

Мы добегаем до райкома, делаем вокруг здания круг почёта и возвращаемся той же дорогой. На обратном пути он также молча сворачивает в свой переулок.

* * *

— Ты похавать захватил? — первым делом спрашивает Женька.

— Неа, — беспечно развожу руками я, — в кафе поедим.

— Буржуй, что ли? — изумляется он. — зачем деньги тратить, если своё есть?

Я до сих пор не понимаю ценности советских денег. С одной стороны, в копилке у нас было собрано всего семь рублей сорок пять копеек. Из них рубль шестьдесят я уже потратил в Белоколодецке.

С другой, товарищ Комаров весьма беспечно откупился от меня червонцем. Пока я чувствую себя как турист на отдыхе в чужой стране, который с глупой улыбкой смотрит на ценники, не понимая много это, или мало.

У Женьки бумажный свёрток судя по запаху, с бутербродами. Он несёт его прямо в руках. Я взял с собой брезентовый рюкзак, похожий по конструкции на армейский "сидор". Отсутствие элементарной мужской сумки вымораживает. Не саквояж же мне с собой таскать?

Со стороны фабрики выруливает грузовик. Обычный бортовой ГАЗон с синей крышей. Рядом с водилой уже сидит круглолицая девушка в пёстрой косынке. Женька отчаянно машет рукой.

— Там занято! — останавливаю его.

— Без разницы! — отмахивается он.

Девушка в кабине белозубо хохочет. Водила больше пялится на её коленки, чем на дорогу. Под громкий визг тормозов выдёргиваю кореша из-под самых колёс.

— Жить надоело?!