Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - Виталий Федоров

В октябре трактора в МТС отогнали без моего участия. За работу учётчиком я получил 150 кг зерна и 300 рублей. Нашей семье этого хлеба было достаточно почти на год.

Закончив работу учётчика, я превратился в разнорабочего – куда пошлют. Ни каникул, ни отпусков, ни выходных в то время колхозники не имели. Как-то раз я решил не ходить на работу, устроив себе выходной. Так меня наказали за прогул! Вывесили в «нарядной» выписку из приказа: «Лишить Фёдорова Виталия трёх трудодней!» Я не очень-то и расстроился, так как по этим трудодням платили крохи.

Начало 1949 года ознаменовалось второй командировкой в моей жизни. В зимний период жителей деревни, в основном молодёжь, направляли на работу в Талицкий леспромхоз. Мне тоже пришлось участвовать, только не в роли лесоруба, а конюха. Из нашей деревни в леспромхоз послали две повозки и нас, троих недорослей: семнадцатилетнего Анатолия Конева, работавшего на Савраске, моего одногодка Бориса Черепанова – на Чалко, и вашего покорного слугу. Толик и Боря вывозили из леса брёвна, приготовленные лесорубами, к автодороге для погрузки на лесовозы. Моей же обязанностью был уход за лошадьми в нерабочее время, то есть ночью.

Жили мы в Талице в довольно большом доме у вдовы с двумя детьми. Спали на полатях, а хозяйка с детьми в другой комнате. Пищу нам готовила наша квартирная хозяйка. Продукты ей выдавали в леспромхозе, так что с питанием у нас проблем не было. А для коней выдали мешок овса и прессованное сено в тюках по 100 кг. В общем, лошади тоже от голода не страдали, а я уж старался их кормить, поить. Ночью вставал 2-3 раза, подсыпал овса, подкладывал сена, дважды поил, доставая воду из колодца. Всё сразу с вечера им давать нельзя – порассыплют, потопчут и к утру окажутся голодными. Стойло для коней было довольно просторное и относительно тёплое.

Днём я отсыпался или гулял по одноэтажному городу. Кстати, в этот приезд в Талицу я и искал своего семилетнего братика в детских домах города. Увы, безуспешно.

Однажды увидел солидный дом с высоким забором и красивой калиткой. А рядом с калиткой висел синий почтовый ящик с надписью, сделанной белой краской: «Почта». Я решил, что это почтовое отделение. И на другой день написал письмо одной девушке из нашей деревни по фамилии Волчихина и опустил письмо в этот красивый ящик. Проходя по городку в другие дни, я обратил внимание, что подобные почтовые ящики имеются и у менее солидных домов. Меня осенило, что никакое это было не почтовое отделение, а письмо я опустил в частный ящик!

Никто из нашей троицы не курил и не брал в рот спиртного. Но вот Толик захандрил и два дня не выезжал на работу. Ему тут же пришла повестка в суд. В назначенный день он туда отправился, и я пошёл сопровождать товарища. Впервые увидел, что такое «суд». Очередь Толика была третьей.

Первым судили рецидивиста, который был в бегах. Он рассказал, как сбежал из лагеря, прицепившись под кузов грузовой машины. Срок у него был десять лет, из них он отсидел три с половиной и сбежал. Попался повторно на воровстве из детского дома одеял, простынь и другого имущества. С одеждой и постельным бельём в те годы было туго, и продать его можно было легко, на что, видимо, он и надеялся. Суд ему дал 21 год 6 месяцев при максимально возможном 25 лет.

Суд над Толей прошёл довольно быстро. Когда его спросили о причине прогулов, он ответил:

– Был болен.

– А есть справка от врача?

– Я в больницу не ходил.

Во все времена получалось так, что «без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек». Я пытался со зрительского места сказать, что он действительно болел, но меня не стали слушать, пригрозив выставить из зала. А ведь он действительно два дня с полатей не слезал, кроме разве что поесть. Суд вынес решение: два года принудительных работ с вычетом из заработка 20 процентов в пользу государства.

Примерно в эту же пору на лесоповале произошёл несчастный случай с девушкой Таисией из нашей деревни. В то злополучное утро они ещё в потёмках ехали на работу в кузове грузовика. Зимняя дорога была узкой, и два встречных грузовых автомобиля не смогли разъехаться и ударились боковыми бортами. Таисия сидела как раз у борта, который от удара сломался и открылся, а девушка вылетела из кузова и получила перелом позвоночника. Целый год она пролежала в гипсе. Так на минорной ноте мы закончили «эпопею лесоповал».

Кстати, Таисия потом, после больницы стала ходить нормально и даже начала понемногу работать на легких работах.

Глава 22. НА ТРАКТОРА!

После работы в леспромхозе меня направили в МТС на курсы трактористов. Вместе со мной туда отправились Сашка Нехорошков и Феоктист Язовских, которого я видел в первый раз. Видимо, кто-то из наших жителей во время работы в леспромхозе сагитировал его приехать к нам вместе с семьёй. Язовских раньше жили в Талице, Феоктист и его мать там работали в леспромхозе. У Тисо, как мы звали его сокращённо, была сестра Зина и младший брат Вова. Тисо был толковый, обстоятельный, не по годам спокойный парень. А Сашка Нехорошков был недалёк умом, но любил прифрантиться. Оба они были немного старше меня и крупнее.

На курсах у нас было два предмета. Агрономию (полеводство) преподавал нам агроном МТС Чистяков. Вторым и главным предметом был «Устройство, эксплуатация и ремонт тракторов». Его вёл бригадир-практик с четырёхлетним образованием из села Горбуново. Кстати, фамилия его тоже была Горбунов. У него была простая манера общения со своими учениками. Например, рассказывая про работу магнето и объясняя, как взаимодействуют северный и южный полюса постоянного магнита, он пояснял, что они притягиваются друг к другу как мужчины и женщины.

– Поняли?

– Да, – отвечали мы. Половина из учеников, собранных со всего района, были несовершеннолетними и едва ли притягивались к женщинам или притягивали их к себе. Я в том числе. Но, тем не менее, метафора была доходчивой.

Мы ходили в МТС ежедневно, кроме воскресенья. На курсах была и практика в ремонтных мастерских. Там мы изучали материальную часть.

Я постепенно сдружился с Феоктистом. Жили они в доме бывшего председателя Конева, осуждённого за антисоветчину (его жена и дочь тоже покинули этот дом). Я часто бывал у Тисо дома. У него было ружьё с патронами, возможно, наследство отца. Был у него ещё наган – где-то нашёл, вполне исправный. Но к нему патронов не было. Мы иногда мечтали, что если бы найти патроны, то можно было бы с движущегося трактора палить по воронам, которые стаями слетались на свежевспаханную землю поклевать червячков. Конечно, это была дурацкая идея, которую мы и не пытались воплотить в жизнь.

Мы проучились два с половиной месяца, сдали экзамены и получили права трактористов. Через неделю после экзаменов нас всех вызвали в МТС принимать трактора и инвентарь. К тому времени не осталось ни одного тракториста, работавшего в прошлом году. Двоих призвали в армию. Один пошёл «на повышение» – стал секретарём партийной организации. Последним был Юрий Конев, сын бригадира полеводческой бригады. Про него я хотел бы рассказать подробнее, сделав небольшое отступление в предыдущий год.

Юра Конев дружил с Васей Комаровым, они работали всегда в одну смену. Я знал Юру как хорошего парня, работал с ним около семи месяцев в одной тракторной бригаде – я учётчиком, он трактористом. Они с Васей про меня даже частушку сочинили: «Утром, вечером и днём Витька Фёдоров придёт…» Остальные куплеты не помню. Как-то раз я немного опоздал, и они встретили меня в лесу, уже возвращаясь с поля. Мне же нужно было замерять сделанную ими работу и расход горючего. Они были веселы, приветствовали меня частушкой и сказали: «Завтра замеряешь, пошли домой!»

Коневы жили за глухим забором, двор был полностью скрыт от посторонних глаз. Что там творилось, никто не знал. Они были не то староверы, не то старообрядцы. Помню, что Андрей Конев – отец Юрия – произносил имена на свой лад, например, меня звал Витьша, Толю – Тольша, Петю – Петьша.

Однажды я вдруг услышал на улице крики, шум – и это в деревне, где всегда было спокойно! Я полюбопытствовал, что же там случилось. Глянул в окно, ничего не разглядел. Вышел на улицу – через дом от нас толпится народ. Подошёл поближе и увидел, как Юрий Конев, обнажённый выше пояса, отбивается от наседавших на него его же родителей. Время было холодное, октябрь, но снег пока не выпал. Юра держал в руках жердину и размахивал ею во все стороны. Он был в бешенстве, грозя пришибить любого, кто к нему подойдёт. А родители, не уступая ему в жестокости, швыряли в него всем, что попадало под руку: кирпичи, камни, палки – всё летело в его бренное обнажённое тело. Родная мать нашла в куче мусора ржавое ведро без дна и запустила сыну в голую спину; у того потекла кровь. Зрителями этого избиения были в основном женщины и дети. А если кто пытался урезонить разбушевавшихся, то им тут же грозили: «Не мешать, а то тоже получите!»