Камрань, или Последний 'Фокстрот' - Юрий Николаевич Крутских

Должен сказать, что с отдалённой перспективой я несколько перестарался – ровно через пятнадцать лет (наверное, это какой-то переломный рубеж в семейных отношениях) я в точности повторил судьбу командира. Причём даже в деталях. И сегодня, подходя к вопросу с разумной долей цинизма, я мог бы значительно охладить пыл некоего восторженного молодого максималиста и дать множество полезных советов себе тому, пятнадцатилетней давности. Есть мне что сказать и нынешнему поколению беззаветно и пылко влюблённых… Хотя… Надо ли тут что-то говорить? Стоит ли приоткрывать завесу? Да и кто меня будет слушать? Пусть наслаждаются хрупким счастьем, пока оно само идёт в руки. Блаженны не ведающие…

– Эх, благодать-то какая! И на что нам это всё дано?

Эти – с чувством какой-то обречённости – прозвучавшие слова вывели меня из состояния задумчивости. Их произнёс командир. Откинувшись корпусом, запрокинув голову, он смотрел расширенными, какими-то зачарованными глазами на звёздное небо и мечтательно, совсем по-детски улыбался. Непривычно было видеть командира в таком лирическом расположении. Куда делась его непоколебимая суровость? От холодной сдержанности тоже не осталось и следа.

– Да, минёр… жизнь… Такая канитель тут у нас вьётся… А там… – покрутившись на жёсткой сидушке, устроившись поудобнее, командир вновь заговорил, следуя течению каких-то своих мыслей, продолжая прерванный разговор и как бы мне что-то доказывая.

– Ты, минёр, глянь на это... Вот она, бесконечность! Я, конечно, коммунист, материалист и всё прочее, но когда смотрю на небо, мне чего-то в марксизме не хватает. Вот он – чёрный провал бесконечности! Ты представь. Бесконечность времени и пространства. Во все стороны, куда ни глянь. Всё это, что над нами, было всегда… и всегда будет. У меня уже от одного этого мурашки по коже. Представляешь? Всегда! Пусть в другом виде, распавшись на атомы и опять соединившись. И так – бесконечное количество раз. Но будет! Ты можешь себе представить цифру – триллион? Единица и двенадцать нолей… А если не цифрой, а годами? Человек существует на земле миллион лет. Сама земля – четыре миллиарда, это четыре тысячи раз взять по миллиону. А представь себе триллион лет, сто триллионов, триллион триллионов! А ведь эти даты когда-то были. Было такое мгновение в истории вселенной. И с тех пор где-то там, – командир сделал неопределённый жест, – летает материя. Тонны, миллионы тонн, миллиарды… те же самые триллионы. И будет летать ещё столько же, вечно… Этого я своими материалистическими мозгами осмыслить никак не могу. Бесконечность массы, времени, энергии, пространства… Всего… А вот ещё – скорость света конечна… Почему? Зачем? Кем задумано? Благодаря этому вселенная не только бесконечна, но ещё и недоступна. Никому, никогда… Кроме одной какой-то высшей силы… Которая существовала всегда, находится одновременно здесь и везде…

Командир вздохнул и, как мне показалось, печально улыбнулся.

– А мы суетимся, морды бьём, ругаемся. Планету делим. Мгновенье – и всё быльём поросло! Ещё мгновение – и даже атома от нас и от мира нашего не останется, всё пылью разлетится по вселенной. Бетховен, Моцарт, Чайковский… Величайшие произведения, города, памятники архитектуры. Весь этот пласт… вся незыблемость нашего бытия… Исчезнет, растворится в вечности… Навсегда! И вот тут-то не могу я с Марксом согласиться. Пусть не останется атома на атоме после очередной трансформации вселенной, пусть все материальные носители – ноты, диски, книги, компьютеры, человеческий мозг – развалятся на молекулы и атомы и разлетятся в разные стороны бесконечности. Но как может исчезнуть безвозвратно дух, мысль, создания ума человеческого? Музыка, литература, искусство? Как может пропасть навсегда

«Лунная соната» Бетховена? Как может перестать существовать «Адажио» Альбинони? Ты слышал эту музыку, минёр? Мне кажется, это то, что было всегда и будет вечно. Бетховен, Чайковский, Моцарт свою музыку не сочинили. Невозможно такое создать смертному… Она была всегда, они её восприняли, поймали, настроившись на волну, как радиоприёмники, и только записали…

Командир ещё долго говорил – восторгаясь, недоумевая, объясняя и не находя объяснения таинственным парадоксам бытия, а между тем в неумолимом движении к рассвету таяла и истончалась эта волшебная ночь. Причудливыми всполохами, возникающими в таинственных глубинах, беспокойное море подмигивало чёрному мягко искрящемуся над головой небесному океану. Звёздные сложносочетания медленно перемещались по своим астрономическим дугам, и полная Луна, яркая, как корабельный прожектор, выпукло серебрила неуёмную водную рябь.

Спустились вниз и завалились спать последние самые стойкие курильщики. Прекратилась подача забортной воды в импровизированный душ. Смолкли голоса в отливающей красноватым светом пещере центрального поста. И если бы не мерные вибрации, чуть сотрясающие корпус подводной лодки, не утробное урчание дизеля и не сочное хлюпанье его подводных выдохов, в мире воцарилась бы полная и нерушимая тишина.

Глава 18 Командирское бремя

Командир сидел в прежней позе в пол-оборота ко мне и, блаженно щурясь на лунный диск, почти неуловимо чему-то улыбался. Похоже, мысли о вечном принесли ему умиротворение, и он совершенно справился с нахлынувшими воспоминаниями. Не требовалось ему никакой моей сопливой жалости и слюнтяйского сострадания. Что толку горевать о невозвратном и грезить о несбывшемся? В жизни и так хватает забот, а в жизни командира подводной лодки – в особенности. Её, эту командирскую жизнь, если честно, и жизнью-то трудно назвать – сплошная служба, до тошноты обыденная и экстремальная одновременно. Даже в отпуске не расслабишься. В любой момент могут вызвать, привлечь, озадачить. И ради чего всё это? Что там – льготы, почёт или зарплаты особенные? Если кто-то думает, что командирами кораблей становятся так же, как высокопоставленными чиновниками на берегу – по блату, за деньги или путём плетения грязных интриг, то сильно ошибается. Для занятия должности командира боевого корабля всех этих универсальных средств и навыков не требуется. Не требуется, потому что не предоставляет она, эта должность, ровно никаких привилегий и благ. Так кто же и ради чего идёт в командиры? Не выгоднее и не спокойнее ли будет подыскать тёплое местечко на берегу? Я не раз об этом думал, но умнее того, что в командиры идут – исключительно – святые люди, ничего придумать так и не смог. И пусть святость свою они старательно скрывают и с первого взгляда не бросается она в глаза (не бросается, кстати, и со второго), но смею вас уверить, что это именно так.

Моя уверенность зиждется не на пустом месте. Путь к командирским высотам достаточно тернист. Невозможно стать командиром