Самый приметный убийца - Валерий Георгиевич Шарапов

Пропал Ворона. Все вещи на месте, никому ничего не сказал, у мастера не отпрашивался, как выходил из общаги – никто не видел и не слышал.

Колька ходил мрачнее тучи: полный самых нехороших ощущений. И снова, получается, он, Пожарский, крайний, снова виноват… Кто знает, где теперь Воронин?

И сколько он ни пытался уговаривать свою совесть заткнуться, ссылаясь на то, что не мог он, Колька, ничего сделать. Так-таки не мог? Не мог сообщить о том, что товарищ по ремесленному предлагает налет на продбазу? Недосуг было просигналить, что у него полон карман патронов?

«Все, что я мог – сделал, – стиснув зубы, убеждал он сам себя, – я предупредил Тамару, с ящиками помог, спас от ревизии. Герой, твою мать».

Простаивал «хаузер», сиротливо поблескивали покинутые, недоделанные заготовки – к Ворониной чести, их было всего ничего. Колька попробовал было предложить мастеру: давайте, мол, доделаю, но тот лишь отмахнулся, морщась и потирая живот. Никак снова язва, лучше держаться подальше от старика.

«Да в конце концов, какое мне дело? – психанул Колька, свирепо настраивая станок для очередного прохода. – Мальчик большой и бывалый, сам бы кумекал…»

Краем глаза он увидел знакомую фигуру – внутри все оборвалось. Вот именно сейчас появление Палыча, к тому же с такой смурной физией, ничего хорошего не сулило. Перекинувшись с мастером вполголоса, Акимов кивнул. Семен Ильич кликнул:

– Пожарский, поди на минутку.

Акимов протянул руку, Колька пожал.

– Пойдем, Николай, пошепчемся.

Они зашли за угол. Некоторое время курили молча. Видно было, что ночью Акимову спать не пришлось, а то и досталось: глаза красные, кругами обведенные, вчерашняя щетина и подворотничок серый.

– Случилось что, Сергей Палыч? – осторожно спросил Колька.

Акимов хмыкнул, недовольно осматривая папиросу:

– Мастер говорит, ты с Ворониным дружил, так?

– Не друзья, но пересекались. – И, не выдержав, спросил прямо: – Арестовали его?

– Убит он.

Два слова упали на голову, как дубинка, обмотанная одеялом, – мягко и насмерть. Колька не выдержал, отвернулся:

– Как это?

– Сидел за рулем автомобиля, на котором было совершено ограбление продбазы…

– В области? – глухо уточнил Колька. – Масло, сгущенка?

Акимов вздохнул:

– Я даже не сомневался, что ты знал. Эх, Николай, Николай…

Но Колька, уже заведенный разговором с собственной совестью, червяком неутихающим, налился желчью и черной злобой:

– Я, между прочим, не нянька и не стукач ваш. У меня своих болячек – выше крыши! Своими делами заниматься надо!

– …ну да, моя хата с краю. Нет, Николай, уж будь любезен послушать. Мне малоинтересно, что у тебя там за понятия – стукач ты мой или чей-то, важно другое: по твоей вине – в том числе по твоей, – произошло преступление.

– Это по моей? Не по вашей? – зло процедил Колька.

– И по моей. Оба виноваты. Я знал, кто он, ты знал, что он задумал, я легкомысленно решил, что он поумнел, а ты – что стучать западло. Так?

– А кто… он?

– Скажу так: сын врага народа, командарма…

– Не было такого командарма – Воронов!

– Много ты знаешь, образованный, – оборвал Палыч, – тонкости ему… фамилию поменяли, обычное дело. Неважно теперь.

Закурили еще. Колька упрямо смотрел в землю. Перед глазами прыгали Воронины ловкие пальцы, работающие споро и красиво, умные глаза, на дне которых – прорва, черная тоска и злоба… «Много несправедливости видел, не могу терпеть, не могу и не стану».

– Он стрелял? – спросил Колька.

– Нет, стрелял не он, а почему ты спрашиваешь?

Колька, глубоко вздохнув, мерно, не подбирая слов, пересказал историю и с дракой, и с ящиками Тамариными, и с предложением идти на дело. И о том, как ящики эвакуировали в дровницу, что сообразил первым Ворона; как звенели в его кармане патроны – тоже рассказал. Акимов слушал, отводя глаза, и Кольке почему-то казалось – нет, он был уверен, что Палыч до боли разочарован в нем.

«Ну и пусть, – с отчаянием думал он, – я не целковый, чтобы всем нравиться…»

Он закончил. Акимов молчал. Закурили по третьей.

– Патроны на «вальтер», значит, – повторил лейтенант, – интересное кино… Стало быть, ты отказался, они Маслова взяли.

– Кого?! Витьку?!

– Его. Так, тихо, без истерик. Этот жив, что ему сделается. В шоке только, плачет и по мордасам размазывает. Николай, припомни: точно никаких имен не называл Матвей? Мало ли.

Колька послушно подумал: нет, имен вроде бы… хотя стоп. Он отмотал в памяти разговор: «База продуктовая», «Треть тебе», «Втроем…», «Козырный». Вот оно, малюсенькая, чуть заметная, но заминка. Едва не проболтался тогда Матюха, совершенно очевидно на полуслове заткнулся.

Может, и ерунда, ну а вдруг?

– Сергей Палыч, я, может, ошибаюсь, но, кажется, он назвал кличку – Козырь.

– Ну Козырь, что Козырь, – устало, безразлично отозвался Акимов. В самом деле, смертельно устал лейтенант, еле голову держит. – Хотя спасибо, поищем все-таки. А ты, Николай, на будущее усвой, что недонесение о готовящемся преступлении – это тоже преступление, усек?

– Да уж понял, – кивнул угрюмо Колька и все-таки попытался оправдаться: – Так я ж не со зла, Сергей Палыч. Мало ли, сообщишь, а вдруг все не так на самом деле…

– Так ты сообщи, а разбираться-то не тебе. Ответ нам держать, случись что. Ладно, дружище, пошел я. Еле на ногах стою. Бывай.

Пожав ему руку, Акимов отправился к воротам, Колька долго смотрел ему вслед, тупо, по-бараньи, и внутри было черно и выжжено, больно-пребольно, и все равно свербело что-то, покою не давало.

И тут его осенило. Он бросился следом за опером и нагнал его уже на улице:

– Сергей Палыч, я что сказать-то хотел.

– Чего опять?

– Когда тогда тетку в кустах нашли, помните?

– Какую тетку?

– Ну ту, что обкраденная, у платформы. Помните? Я с обмундированием шел, а там…

– Ну?

– Я когда в центр ехал с утра, кажется, видел ее, тетку эту. И с ней другая была, они разговаривали…

– Кто с кем разговаривал? Толком говори.

Колька глубоко вздохнул, точно собираясь в воду прыгать. «Спокойно. Раз уж начал, заканчивай, сколько раз оставаться в виноватых?»

– На платформе я видел, как с теткой разговаривала другая, в форме военврача. Объяснила что-то ей, показала какие-то бумаги. Пришла электричка, и тетка, которая до того, совершенно понятно, собиралась ехать на этом поезде, не поехала…

– Тетка не поехала… – эхом повторил Акимов, но когда до его затуманенного мозга дошли первые крупицы информации, он немедленно проснулся: – В смысле – не поехала? Она куда пошла?

– В том-то и дело, – пояснил Колька, – пошла она вместе с этой военврачом вниз с платформы, и отправились они обратно к домам, через лесок. Ну, где все мы ходим, ясно?

– Ясно,