Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

На пути в Абвиль, в Айи-ле-О-Клоше, дорогу перебегала упитанная хрюшка, и карета на полной скорости врезалась в нее. Лошади споткнулись, и экипаж ударило о камень, скрытый кустистой порослью. Одно колесо сломалось, его необходимо было починить и заменить лошадь, вывихнувшую ногу. Каретник и кузнец оказались занятыми в соседнем доме, так что пришлось ждать. Утомившись ожиданием возле конюшни, более напоминавшей хранилище навоза, нежели стойло для лошадей, и желая избавиться от окружившего карету любопытствующего сброда, Николя решил остановиться в местной харчевне и по совместительству почтовой станции. На улице смеркалось, пошел снег, а починка грозилась затянуться на несколько часов.

За сбитую насмерть свинью, владельцем которой оказался хозяин постоялого двора, пришлось заплатить большие деньги, ибо, по утверждению хозяина, хрюшка содержалась в загоне, никогда не бегала без присмотра, и хозяева возлагали на нее большие надежды. В ответ на щедрость Николя трактирщик засуетился и, разбудив слуг и служанок, приказал им приготовить для путешественника комнату и все необходимое.

Тотчас развели огонь, поставили столик поближе к очагу, подали ужин, и скоро Николя решил, что во Франции любой путешественник может считать себя счастливым. Даже в самом жалком трактире всегда найдется блюдо, сделающее честь самой изысканной кухне. Здешняя стряпня его также не разочаровала. Ощущение вкуса и аромата поданного ему в горшочке паштета он сохранил на всю жизнь, однако попытка выяснить рецепт приготовления успехом не увенчалась. Хозяин сказал, что это семейный секрет, передающийся по наследству, и происходит эта передача тогда, когда владелец секрета находится при смерти. Жареная требуха несчастной свиньи приятно дополнила его трапезу, состоявшую, помимо паштета, из капустного супа. Не испытывая угрызений совести, Николя с аппетитом проглотил хрустящие останки своей жертвы. Кувшин горьковатого пива с роскошной белой пеной оросил неурочный пир, завершившийся несколькими яблоками-падалицами и стаканчиком бодрящей можжевеловой водки.

Комната, которую ему отвели, уверяя, что это самый шикарный номер в заведении, оставляла желать много лучшего. Впрочем, в провинциальных французских трактирах путник чаще всего встречал именно такую обстановку: колченогая мебель, выбеленные известью стены, прикрытые жалкими лохмотьями, некогда именовавшимися коврами, а теперь превратившиеся в пристанище для пауков, затянувших их паутиной, где виднелись запутавшиеся и наполовину съеденные ночные бабочки. Дверь не запиралась, а петли скрипели так жалобно, что сердце кровью обливалось. Ледяной ветер задувал в огромные щели в ставнях, заменявших стекло. Открыть такие ставни непросто, но еще труднее — их закрыть. Простыни на кровати были столь грязны, что он решил не ложиться на них. Ужас, внушенный ему ползучими кровососами, обитавшими в этом ложе, прогнал его на кресло, обитое вытертым до основания утрехтским бархатом. Он сел, закутался в плащ и, вытянув ноги, вскоре заснул; на рассвете его разбудил скрип двери. Неужели кто-то проник к нему? Затаив дыхание и пытаясь сдержать биение сердца, он про себя поблагодарил Господа, что выбрал для сна самый темный угол. Какая-то фигура приблизилась к кушетке, взмахнула рукой и дважды нанесла удар; затем раздался возглас изумления, убегающие шаги и хлопанье дверей. Он вскочил и, схватив шпагу, бросился в погоню за неизвестным. Выскочив на круговой балкон, откуда можно было попасть во все комнаты второго этажа, он остановился и прислушался. Ни один звук не нарушал плотную вязкую тишину, воскресившую в нем былые страхи. Первые лучи зари разогнали сумрак. Внезапно он подумал, что постояльцы из трех соседних комнат могли что-то видеть или слышать, и осторожно, друг за другом, принялся открывать двери; три комнаты оказались пусты, в четвертой спал хозяин дома. Напуганный ранним вторжением гостя, он проводил Николя вниз. Слуги развели огонь, зажгли свечи, а хозяйка поставила разогревать остатки вчерашнего супа. Открыв входную дверь, комиссар уже на пороге понял, откуда взялась поразившая его всеобъемлющая тишина: ночью выпало много снега, замедлявшего движения и гасившего звуки. В бледном свете зарождающегося дня он заметил следы, которые сначала шли к порогу, а потом от него. Он пошел по ним, и они привели его в небольшую рощицу. Прислушиваясь к каждому шороху, он осторожно обогнул рощицу и вышел на опушку; там следы исчезали среди множества отпечатков копыт; очевидно, здесь, возле большого дуба, человека ожидал конь. Далее конский след вел в сторону Абвиля. Неожиданно продрогший до костей Николя отчетливо осознал, что его пытались убить, и он чудом избежал смерти.

Вернувшись к себе в каморку, он увидел картину полнейшего разорения. Его чемодан валялся открытым, вещи в беспорядке раскиданы по полу, словно в них что-то искали. Несколько книг, взятых им с собой в путешествие, оказались изрезаны, а переплеты оторваны и валялись рядом с испорченной писчей бумагой с павлиньим глазом. Однако ничего не украли; мародер, явно успевший удрать подальше, видимо, искал что-то другое. К счастью, золото, векселя и верительные грамоты Николя всегда носил с собой. Попытка ограбления доказывала, что удар направлен не столько против него лично, сколько против его миссии, а посему нападавшие вряд ли отступят; скорее они продолжат вставлять ему палки в колеса. Вряд ли это обычные разбойники с большой дороги, гроза деревенского безлюдья. Увидев, что ставни распахнуты настежь, он высунулся из окна, однако ничего не смог разглядеть — ни на земле, ни в синеющей дали. Он вспомнил, что, возвращаясь, он обнаружил еще одну цепочку следов, уводивших в соседний лесок, где, видимо, ожидал второй конь. Он, как мог, свернул белье и фрак, уложил их в чемодан и рассчитался за ночлег и ужин с хозяином постоялого двора, чья физиономия сегодня показалась ему отвратительной. Кучер ждал его по соседству, в доме каретника. В карете сменили колесо, и он расплатился за оказанные услуги. Привели лошадей, и кучер начал запрягать. Как только Николя сел в берлину, кучер щелкнул кнутом, и кони, в облаке вздыбленного ими снега, вылетели на дорогу в Абвиль.

VI

ЛОНДОН

Мы единственная нация, которую англичане не презирают. Взамен они оказывают нам честь тем, что ненавидят нас от всего сердца.

Ветер гнал на восток утренний туман и тучи, освобождая дорогу медленно просыпавшемуся солнцу. Устремив взор к горизонту, Николя предавался невеселым мыслям, созерцая унылый плоский пейзаж, кое-где оживляемый купами деревьев. Решив больше не спать, он велел кучеру пускать лошадей в галоп при малейшем подозрении на погоню. Продолжая размышлять о том, какие причины двигали неизвестными, пытавшимися его убить, он вспомнил напутствия Сартина. В деле, невольным участником коего он стал, были задействованы столь могущественные интересы, что сохранить в секрете его миссию оказалось невозможно. Секрет, переставший быть секретом, висел над его головой, словно дамоклов меч. По роду своих занятий ему приходилось сталкиваться с некоторыми могущественными кланами, обладавшими тайным влиянием в государстве, но он не мог понять, какая связь существует между смертью Жюли де Ластерье и травлей, жертвой которой он стал. Отныне его жизнь и успех его миссии зависели от его способности предугадывать опасности и умения избегать их. Кто-то пытался навредить ему, обесчестить и бросить в когти правосудия, а правосудие, как он прекрасно знал, рубило с плеча и редко задумывалось над человеческими судьбами. Он чувствовал, что ловушка на улице Верней и попытка убить его в Айи являются звеньями одной цепочки, но не понимал, где кроется порочная связь причин и следствий. Общая канва этих двух событий от него ускользала. В голове мрачным предупреждением прозвучали пророческие слова Ноблекура: «Подобно реке, вбирающей в себя воды впадающих в нее ручейков, в этом преступлении сходятся концы многих запутанных интриг».

В Абвиле он остановился сменить лошадей. Город удивил его своим замшелым обликом, ветхими покосившимися домами, деревянными или из саманного кирпича. Близилась ночь, однако он приказал ехать дальше; дорога пролегала вдоль торфяных болот, напомнивших ему окрестности его родного Геранда. На почтовой станции в Монтрее пришлось задержаться: какой-то путешественник, соривший золотом направо и налево, захотел забрать себе единственную свежую упряжку; чтобы получить этих лошадей, Николя пришлось пригрозить смотрителю. Незнакомец также не промолчал, но станционный смотритель решил уступить тому, кто требовал лошадей именем короля. От этого случая у Николя остался неприятный осадок: подобно цветку, теряющему при увядании свои лепестки, он, продвигаясь к цели, утрачивал свое инкогнито.