Цветок в пустыне - Джон Голсуорси

— Я — не Черрел.

— Верно. Вы — Тесбери, а эти ещё почище. Сельские приходы, кавалерия, флот, индийская гражданская администрация, — разве они теперь идут в счёт?

— Да, идут — для тех, кто связан с ними. А он связан, и Динни тоже.

— Ни один по-настоящему любящий человек ничем и ни с кем не связан. Много вы раздумывали, когда выходили за Хьюберта? А ведь над ним тяготело обвинение в убийстве!

— Это совсем другое дело. Хьюберт не совершал ничего постыдного.

Флёр улыбнулась:

— Вы верны себе. Застану ли я вас врасплох, как выражаются в судебных отчётах, если скажу, что в Лондоне не найдётся и одного человека из двадцати, который не зевнул бы вам в лицо, если бы вы поинтересовались у него, заслуживает ли Уилфрид осуждения, и не найдётся даже одного из сорока, который не забыл бы обо всём этом ровно через две недели.

— Я вам не верю, — решительно отпарировала Джин.

— Дорогая, вы не знаете современного общества.

— Современное общество в счёт не идёт, — ещё решительнее отрезала Джин.

— Допустим. А что же тогда идёт?

— Вам известен его адрес?

Флёр расхохоталась.

— Корк-стрит, напротив картинной галереи. Уж не собираетесь ли вы сцепиться с ним, а?

— Посмотрим.

— Уилфрид умеет кусаться.

— Ну, мне пора, — объявила Джин. — Благодарю.

Флёр восхищённо посмотрела на неё. Молодая женщина вспыхнула, и румянец на смуглых щеках придал ей ещё большую яркость.

— Что ж, дорогая, до свиданья. Заезжайте рассказать, чем всё кончилось. Я ведь знаю, — вы дьявольски отважны.

— Я не уверена, что пойду к нему. До свиданья! — попрощалась Джин.

Она промчалась мимо палаты общин, кипя от злости. Темперамент так сильно увлекал её в сторону непосредственных действий, что светская мудрость Флёр лишь привела её в раздражение. Однако ясно, что отправиться к Уилфриду Дезерту и сказать: «Уйдите и оставьте мою золовку», — совсем не так просто, как казалось вначале. Тем не менее Джин доехала до Пэл-Мэл, оставила машину на стоянке у Партенеума и пешком вышла на Пикадилли. Встречные, в особенности мужчины, оборачивались и смотрели ей вслед, поражённые её грацией, гибкостью и цветом лица, которое словно светилось. Джин понятия не имела о Корк-стрит и знала только, что это по соседству с Бонд-стрит. Когда она всё-таки добралась туда, ей пришлось промерить улицу из конца в конец, прежде чем она обнаружила картинную галерею. «Его квартира, видимо, в подъезде напротив», — решила она, вошла и в нерешительности остановилась перед дверью без таблички с фамилией. Вслед за ней поднялся мужчина с собакой на поводке и остановился рядом с Джин:

— Чем могу служить, мисс?

— Я миссис Хьюберт Черрел. Здесь живёт мистер Дезерт?

— Да, мэм, но я не уверен, может ли он вас принять. Фош, к ноге! Ты умный пёс! Если вы подождёте минутку, я выясню.

Минутой позже, решительно глотнув воздух, она предстала перед Дезертом. «В конце концов, не страшнее же он приходского комитета, когда из того нужно выколачивать деньги», — подумала Джин.

Уилфрид стоял у окна. Лицо его выразило недоумение.

— Я — невестка Динни, — представилась Джин. — Прошу прощенья, что беспокою, но мне хотелось увидеться с вами.

Уилфрид поклонился.

— Фош, ко мне!

Спаниель, обнюхивавший юбку Джин, повиновался только после второго окрика. Он лизнул Уилфриду руку и уселся за его спиной. Джин вспыхнула.

— Это страшное нахальство с моей стороны, но я надеялась, что вы не обидитесь. Мы на днях вернулись из Судана.

Взгляд Уилфрида остался, как прежде, ироническим, а ирония всегда выводила Джин из равновесия. Она запнулась и выдавила:

— Динни никогда не бывала на Востоке.

Уилфрид снова поклонился. Дело оборачивалось серьёзно, — это не заседание приходского комитета.

— Не соблаговолите ли присесть? — предложил он.

— О нет, благодарю вас, я на минутку. Видите ли, я хотела сказать, что Динни пока ещё не представляет себе, какое значение приобретают там некоторые вещи.

— Я, знаете ли, так вас и понял.

— О!

Наступило минутное молчание. Румянец Джин стул ярче, улыбка Уилфрида — ироничнее. Наконец он сказал:

— Благодарю за визит. У вас ко мне ещё что-нибудь?

— Н-нет… До свиданья!

Спускаясь по лестнице, Джин острее, чем когда-либо в жизни, чувствовала себя маленькой и жалкой. Однако первый же мужчина, с которым она разминулась на улице, отскочил в сторону, потому что её взгляд тряхнул его, как электрический ток. Однажды в Бразилии этот прохожий дотронулся до электрического угря, но и тот произвёл на него меньшее впечатление. Как ни странно, возвращаясь к машине, Джин не злилась на Уилфрида, хотя он и нанёс ей поражение. И, ещё удивительнее, — рассеялось чувство, подсказывавшее ей, что Динни в опасности.

Джин добралась до машины и после лёгкой перебранки с полисменом повернула обратно в Кондафорд. Ведя автомобиль с угрожающей прохожим скоростью, она поспела домой к завтраку. Она не обмолвилась ни словом о своём приключении, объявив, что вернулась с дальней прогулки. И только вечером, лёжа на кровати с пологом в лучшей комнате для гостей, сказала Хьюберту:

— Я виделась с ним. Знаешь, Хьюберт, теперь я уверена, что у Динни всё будет в порядке. В нём есть обаяние.

— Боже мой! — удивился Хьюберт, приподнимаясь на локте. — Какое это имеет отношение к делу?

— Самое непосредственное, — ответила Джин. — Поцелуй меня и не рассуждай…

Когда странная юная посетительница ушла, Уилфрид бросился на диван и уставился в потолок. Он чувствовал себя как генерал, одержавший победу, то есть пребывал в полнейшей растерянности. Жизнь его сложилась так, что, прожив тридцать лет в атмосфере всеобщего эгоизма, он не привык к чувствам, которые пробудила в нём Динни с первой же минуты их знакомства. Старомодное слово «поклонение» выражало их весьма неполно, а более подходящего выражения не находилось. В её присутствии Уилфрид испытывал такое спокойствие и умиротворённость, что, когда она уходила, он сам себе казался человеком, вынувшим из себя душу и отдавшим её в заклад. Вместе с этим не изведанным до сих пор блаженством в нём крепла уверенность, что его собственное счастье не будет полным, если она не будет счастлива. Динни не раз говорила ему, что бывает счастливой, лишь когда он рядом. Но это абсурд! Он не может заменить ей все житейские интересы и привязанности, которые предшествовали их знакомству у памятника Фошу. А если не может, что он даст ей взамен? Именно об этом спрашивали Уилфрида глаза молодой женщины, продолжавшие сверкать перед ним и после её ухода. Ему удалось обратить её в бегство, но вопрос остался и носился в воздухе.

Спаниель, чуявший присутствие незримого острее своего хозяина, положил длинную морду на его колено. Даже собакой он обязан Динни! Он отвык от людей. Эта история, нависшая над ним, отрезала его от мира. Женившись на Динни, он обречёт на одиночество и её. Честно ли так поступать?

Но тут он вспомнил, что через полчаса у него назначена встреча с ней, и позвонил:

— Я ухожу, Стэк.

— Хорошо, сэр.

Уилфрид вывел собаку и направился к парку. У памятника кавалерии он сел в ожидании Динни, стал раздумывать, рассказать ли ей о посетительнице, и в этот момент заметил девушку.

Она торопливо шла со стороны Парк-Лейн, но ещё не видела Уилфрида. Динни казалась стремительной, прямой и, по излюбленному в романах выражению, «воздушной». Она была как весна и улыбалась так, словно узнала что-то очень приятное для себя. Девушка не подозревала о его присутствии, и первый же взгляд, брошенный на неё Уилфридом, успокоил его. Пока она может быть такой довольной и беспечной, ему не о чём тревожиться. У бронзового коня, которого Динни окрестила «норовистым пузанчиком», она остановилась, высматривая Уилфрида, весело повертела головой из стороны в сторону, но на лице её выразилась некоторая тревога. Уилфрид поднялся. Девушка помахала ему рукой и перебежала через дорожку.

— Позировала перед Боттичелли, Динни?

— Нет, перед ростовщиком. На всякий случай рекомендую — Феруэн, Саут-Молтон-сквер.

— Ты — у ростовщика?

— Да, милый. У меня теперь в кармане столько собственных денег, сколько за всю жизнь не было.

— Зачем они тебе? Динни наклонилась и погладила собаку.

— С тех пор как я встретила тебя, я знаю, чем хороши деньги.

— Чем?

— Тем, что позволяют не расставаться с тобой из-за их отсутствия. Широкие бескрайние просторы — вот что теперь нам нужно. Спусти Фоша с поводка, Уилфрид. Он и так побежит за нами.

XIX

В таком литературном центре, как Лондон, где чуть ли не каждый день на прилавки выбрасываются добрых полдюжины книг, появление тоненького томика стихов обычно проходит незамеченным. Однако обстоятельства сложились так, что выход в свет сборника «„Барс“ и другие стихотворения» превратился в «литературное событие». Это была первая книга Уилфрида после четырёхлетнего молчания. Его одинокая фигура привлекала к себе всеобщее внимание редким в среде старинной аристократии поэтическим талантом, горечью и силой прежних стихов, постоянным пребыванием на Востоке и отчуждённостью от литературных кругов, а в последнее время и слухами о переходе его в мусульманство. Четыре года тому назад, когда вышла его третья книжка, кто-то прозвал его «Байроном в пелёнках», и определение стало крылатым. Кроме того, он сумел найти себе молодого издателя, который владел искусством «запускать машину», как он выражался. Немногие недели, прошедшие с момента поступления к нему рукописи Уилфрида, он только и делал, что завтракал и обедал с разными людьми, настоятельно советуя всем прочесть «Барса», который станет самой сенсационной поэмой со времён «Пса небес»[24]. На вопрос «почему?» он отвечал кивками, подмигиванием и улыбкой во весь рот. Правда ли, что молодой Дезерт перешёл в ислам? О да! Он в Лондоне? О да! Но он, конечно, самая неуловимая и редкая птица в литературных кругах.