Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов

— Братцы, я тоже хотел в деревню. Однако не поеду теперь…

Мужчины и парни сгрудились вокруг Мироновны и Варьки, гоготали, дымили папиросами, отпускали шуточки, пока Мироновна не замахнулась на них половником:

— Хватит вам… Разоржались, как жеребцы! Варюшка, вон с того котла дай им горячей воды помыться.

…После ужина некоторые действительно укатили на мотоциклах по деревням. Две группы мужиков при свете от аккумуляторов долго стучали по столам костяшками домино.

Варька лежала в вагончике с открытыми глазами, слушала, как хохочут за стенкой мужчины, что-то рассказывая друг другу.

В каком-то вагончике работал батарейный радиоприемник, далеко оглашая тайгу веселыми песнями.

Уснула она почти перед рассветом. Но утром поднялась бодрая, не ощущая никакой усталости. Незнакомый парень в майке, видимо из какого-то другого села, колол для поварих дрова вместо физзарядки.

Дня через два-три Варька все-таки пошла поглядеть, как корчуют тайгу. Оказалось, очень просто. Небольшие сосенки и ели захватывают стальными канатами и тащат тракторами прочь. Могучие же деревья сначала спиливают, затем пни выворачивают корчевальными машинами и заравнивают бульдозерами образовавшиеся ямы.

Растопыренные корневища деревьев валялись всюду. «Ну да убрать их уже пустяки», — подумала почему-то Варька и пошла назад.

А еще через день в тайгу приехал верхом на низкорослой лошаденке Егор Кузьмин.

— Покорми, Мироновна, — попросил он. И, поглядев на Варьку, прибавил: — Езжу вот по лесу, ищу, где какой клочок можно хоть литовками выкосить. И Захар тоже ездит, и все бригадиры. Да что…

— Варвара, налей мужику, — сказала Мироновна, перетирая чашки.

Егор года три назад овдовел. С тех пор ходил всегда какой-то мятый, сумрачный и немного растерянный. И Варьке было его всегда жаль.

Ел Кузьмин не спеша, склонив крупную, угловатую голову над чашкой, словно раздумывал над каждой ложкой — отправлять ее в рот или нет? «Однако не нравится ему наш суп», — решила Варька. Он еще не выхлебал и полчашки, а она подставила ему миску с мясом и картошкой.

— Ага… Ну да, — встрепенулся виновато Егор, торопливо отодвинул суп. Но и второе ел тоже будто с неохотой.

«Все о ней думает. О жене», — решила про себя Варька и неприметно вздохнула.

Детей у Егора не было. Все эти три года Кузьмин жил в одиночестве, и, проходя иногда вечером мимо его дома, Варька всегда глядела на светящиеся окна и думала: «Тоскливо, поди, одному-то в пустых стенах».

Каким-то образом Егор узнал, что ли, про эти ее взгляды (может, иногда видел) и при случайных встречах несколько раз пытался заговорить. Она испуганно убегала.

— Скажи-ка, Варвара, чего ты пугаешься меня? — спросил он ее однажды, загораживая дорогу.

— Вот еще! — опустила она голову. — Пусти давай, еще чего… Не дай бог, увидит кто…

Егор посторонился.

Потом еще встречались на улицах, перекидывались тремя-четырьмя ничего не значащими словами. В деревне это, конечно, незамеченным не осталось. И пошел слух, что у них с Егором любовь.

Никакой любви не было, и вообще ничего не было. Но Варька, кажется, хотела, чтоб была.

Хотела и знала, что ее желание пустое, несбыточное вовеки. Никогда, ни за что мать не разрешит ей выйти замуж.

— Корчуют, значит, — услышала Варька голос Егора и вздрогнула. — Ишь какой треск идет!

Варвара привыкла уж к реву тракторов, к шуму и треску выдираемых из земли деревьев, к крикам колхозников, не обращала на них внимания.

— Ага, корчуют…

И вдруг что-то случилось с ней, захотелось убежать от этого шума и рева, от внимательно разглядывающих ее светло-зеленых глаз Егора, от самой себя.

— За свежей водой… сбегаю! — крикнула она и схватила ведро.

— Куда нам! — проговорила Мироновна. — Вон еще полная бочка.

— Все равно…

Варвара остановилась на берегу ручья, прислонилась спиной к дереву, бросила ведро в траву и закрыла горящие щеки руками. «Так лучше, так лучше, — лихорадочно колотилось в ее голове. — Пусть уезжает скорей, скорей! Потому что все равно ничего, ничего… Не разрешит мать, не разрешит… А без благословения как можно? Грех, грех… Испепелит Христос. А раз так — зачем?…»

Понемногу она успокоилась, опустилась на колени в траву, сложила руки на груди, запрокинула голову и начала шептать молитву. Косы ее упали на землю.

Когда встала, увидела: Егор в пяти шагах поит из ручья коня, держа повод в руке. Когда он привел лошадь — она не слышала.

Варвара во время случайных встреч в деревне каждый раз опасалась, что Егор заговорит с ней о Боге, как заговаривали с ней многие, насмехаясь над ее верой, не вызывая в ней ничего, кроме холодной неприязни, смешанной с некоторой долей жалости к заблудшим, обреченным рано или поздно на погибель людям. Однако Егор не заговаривал. Но сейчас, проходя мимо, он, конечно, видел, что она молилась. И уж сейчас, она чувствует, обязательно что-нибудь скажет богопротивное. «Ну и пусть. И пусть…» Это даже к лучшему, даже поможет ей замкнуться в привычную холодную скорлупу.

Но Егор, напоив коня, сказал совсем о другом:

— Я, между прочим, Варвара, ради тебя ведь завернул сюда.

— Вот уж… — От неожиданности девушка растерялась.

— Оно, конечно… — усмехнулся Егор. — Я сейчас вон в ближайшую балку загляну — нельзя ли там копешку-другую наскрести. А как сосмеркается, подъеду сюда, а? Выйдешь?

— Да… зачем?! — прошептала Варька, чувствуя, что опять вся вспыхивает.

— Я и говорю — оно, конечно… — опять повторил Егор. — Мне уж сорок лет. По свиданиям-то вроде и неловко шастать. Засмеют мужики, коли узнают… Так выйдешь?

— Нет, нет, что ты! Ночью?!

Егор подтянул подпругу.

— Что ж ночью… Днем-то мне и вовсе стыдней. Я не баловник какой-нибудь. — Егор вскочил в седло.

— Я же в Бога верю! — почти простонала Варька. — А ты…

Егор вынул кисет, свернул папиросу.

— Чего — я? Отец вон твой безбожник, да ведь всю жизнь прожил с твоей матерью. Ты слышь — подъеду.

Варька стояла, опять прислонясь к дереву, дрожащими пальцами то заплетала, то расплетала косы. «Нет, нет, не приезжай!» — кричали ее черные, как у отца, глаза.