Снежинск – моя судьба - Борис Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Света приняла нас очень радушно. Почти ежедневно уделял нам внимание и её муж Алексей Шевцов, с которым мы съездили к началу легендарной Дороги жизни, а затем посетили и другие знаменательные места Ленинграда: Эрмитаж, Русский музей, Исаакиевский собор, Невский проспект, Александро-Невскую лавру, Пискарёвское кладбище. Я был в Ленинграде уже второй раз: впервые это произошло в 1972 году во время экскурсионной поездки, организованной Челябинским обкомом партии для лучших идеологических работников области на поезде «Челябинский пропагандист». Тогда мы посетили также Псков, Смоленск, Минск, Вильнюс, Ригу и Таллин. Поэтому в свой обратный маршрут из Ленинграда мы включили и эти города.
Впечатления от увиденного нами, особенно от архитектурного облика Ленинграда, его музейно-исторических и культурных памятников, передать словами невозможно. Неожиданное открытие ждало нас в Александро-Невской лавре, куда мы попали по инициативе Алексея Шевцова. Знакомясь с захоронениями знаменитых людей, мы остановились у невысокого, но довольно массивного постамента из чёрного мрамора с надписью на китайском языке. Алексей пояснил, что здесь захоронен отец Иакинф, в миру – Никита Бичурин, интереснейший и незаурядный человек, о котором мало кто знает. Так сложилось, что он в тридцатилетнем возрасте возглавил первую официальную российскую миссию в Китай, где пробыл 13 лет, быстро познал язык и даже его наречия, изучал китайскую историю, сделал множество переводов неизвестных европейским учёным китайских источников. Им было написано большое количество уникальных трудов, часть которых осталась неопубликованной. По возвращении домой он приобрёл известность и огромное уважение за свой титанический труд в кругах востоковедов.
Алексей рассказал, что случайно приобрёл книгу В. Кривцова о Никите Бичурине, которую затем я на время взял с собой в Снежинск и с удовольствием прочитал.
Обратили мы внимание и на то, что в поле нашего обзора только на памятнике Бичурину лежала свежая красная роза.
Немало интересного мы увидели и в других городах. Особенно запала в душу каждого из нас Хатынь. Я знал, что этот мемориальный комплекс было доверено создать молодым белорусским архитекторам, и они справились с поставленной перед ними задачей блестяще. До сих пор не выветривается из памяти простой до гениальности облик мемориала и берущие за душу печальные звуки колоколов. Неизгладимую скорбь вызывает огромная, необыкновенно выразительная фигура старика Иосифа Каминского, держащего на руках чудом выжившего внука. А в конце комплекса на возвышенном прямоугольнике земли – три берёзки. Недостаёт четвёртого деревца, что говорит о том, что в Белоруссии в годы войны погиб каждый четвёртый житель.
Великая Отечественная война очень полно и ярко была представлена в Минском музее, где особое место занимает тема партизанской борьбы против захватчиков, в которой нередко участвовали и подростки. Выходя из этого здания, невольно проникаешься уважением к белорусскому народу, проявившему необыкновенную стойкость в борьбе за свободу…
После отпуска я вновь погрузился в партийные дела. Мне нравилась работа, доброе отношение ко мне людей, с которыми приходилось общаться, внимание и поддержка со стороны горкома партии и непосредственно В. Д. Тарасова, проявлявшего ко мне полное доверие. Хотя обычно он не делился со мной какими-либо личными переживаниями, с некоторого времени я почувствовал, что живётся ему не просто, а однажды увидел на его столе книгу по организации материально-технического снабжения промышленных предприятий. Владимир Дмитриевич раскрыл секрет: он подумывает о том, что ему пора сменить работу. Он уже говорил об этом с директором предприятия Ломинским, который предложил ему, в случае ухода из горкома, должность своего заместителя по общим вопросам. Было заметно, что Тарасову не по душе такая перспектива, но он понимал, что другого варианта просто нет.
Вскоре после нашего разговора произошло событие, ставшее роковым для Владимира Дмитриевича.
Он уже давно планировал откровенно поговорить с первым секретарём обкома Михаилом Гавриловичем Воропаевым, со стороны которого стал ощущать явное охлаждение.
15 декабря 1978 года (это была пятница) Тарасов поехал на совещание в обком партии, после которого решил зайти к Воропаеву. В приёмной Владимир Дмитриевич просидел больше часа, но тот его так и не принял. Это был из ряда вон выходящий случай! Тарасов был потрясён: он понял, что его работа в горкоме закончена.
Вернувшись уже довольно поздно, он зашёл в свой кабинет и пригласил заведующего орготделом горкома Ю. Л. Тыщенко, который был ещё на работе. В понедельник утром я зашёл в горком партии, и Юрий Лукьянович рассказал мне о трагедии, очевидцем которой он оказался. Владимир Дмитриевич был сам не свой. Рассказывая о злополучной поездке, он никак не мог понять, в чём «провинился» перед Воропаевым. В какой-то момент Тарасова неожиданно повело на левый бок. Тыщенко не сразу осознал случившееся, полагая, что вскоре Владимир Дмитриевич выпрямится, но он продолжал оставаться в том же положении. Юрий Лукьянович вызвал скорую помощь. Оказалось, что Тарасова поразил тяжёлый инсульт…
Сердце его почти две недели поддерживало угасающие силы: 28 декабря, не приходя в сознание, Тарасов скончался. Многие в городе знали этого человека и искренно сожалели о его неожиданной смерти. Особенно уважали его фронтовики, так как он был для них свой: окончив в мае 1941 года Оренбургское училище зенитной артиллерии, он с первых дней Великой Отечественной войны участвовал в боевых действиях против фашистских частей.
Я продолжал исполнять свои обязанности, хотя особой активности, как и другие секретари парткомов, в это время не проявлял: мы ждали решения руководства Обкома партии по кандидатуре преемника Тарасова. Работа наша продолжалась в привычном ключе, но, как оказалось, лично меня ждал неожиданный сюрприз: в конце первой недели нового года в наш партийный комитет приехал заведующий орготделом Обкома Ю. В. Бабайлов. Я не понимал цели его визита, хотя официально он появился у нас для ознакомления с работой партийного комитета. Рассказывая о том, чем мы занимаемся, я вскоре заметил, что Юрий Владимирович не очень-то вникает в мои слова. Странное посещение было недолгим: высокий гость, не отягощая меня какими-либо расспросами, и сказал несколько одобрительных слов и уехал.
Через несколько дней заведующий общим отделом горкома Ю. С. Каюров сообщил, что меня приглашают в орготдел обкома партии. Во время поездки в Челябинск давний водитель горкомовской «Волги» Иван Шатунов неожиданно сказал: «А ведь мы не просто так едем: Вас наверняка будут рассматривать как кандидата на первого секретаря нашего горкома». Я такого поворота событий не ожидал, и выразил Шатунову сомнение, но он был уверен в своей догадке: «Зачем же с Вами решили переговорить именно в эти дни, когда вопрос о преемнике Тарасову давно назрел!».
По прибытии в обком я сначала зашёл в оборонный отдел, к В. В. Меренищеву, но тот не стал раскрывать карты, хотя наверняка знал причину моего приглашения. Всё прояснилось лишь в кабинете Ю. В. Бабайлова. Он сказал, что через 15 минут я вместе с ним пойду к первому секретарю Обкома Воропаеву, который обдумывает сейчас, кто будет возглавлять наш горком. Затем Юрий Владимирович объяснил, как следует вести себя с Воропаевым: не смущаться, отвечать на вопросы откровенно, чётко и лаконично. Несмотря на неприятный осадок, оставшийся после случая с В. Д. Тарасовым, я воспринимал Воропаева как опытнейшего партийного руководителя, но о его чисто человеческих качествах практически ничего не знал, так как на пленумах он редко когда позволял себе какие-то отвлечения от текста доклада, и всегда казался «застёгнутым на все пуговицы». Возможно, это было не совсем правильное о нём впечатление, и со своим ближайшим окружением он вёл себя более раскованно, но таким я его никогда не видел. Беседа с Михаилом Гавриловичем оказалась совсем не трудной, а к концу её я ощутил с его стороны явно благожелательное отношение ко мне.
Через несколько дней мне стало известно, что в обкоме принято решение рекомендовать меня на пост первого секретаря горкома. Хотя я уже был готов к этому, меня не покидала тревога: смогу ли справиться с такой непростой работой: ведь, по существу, мне придётся теперь отвечать за весь город! Знал я и то, что директор объекта Ломинский хотел бы иметь на этом месте не меня, а второго секретаря горкома А. В. Кесарева, что, конечно, добавляло мне и сомнений, и переживаний. Тем не менее, отступать было некуда. Я понимал, что в моей жизни начинается новый, чрезвычайно ответственный период.
Глава 4. Секретарь горкома