Фальшивая графиня. Она обманула нацистов и спасла тысячи человек из лагеря смерти - Элизабет Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Флорштедт не располагал даже обученными охранниками из эсэсовской «Мертвой головы» для установления безопасности и дисциплины. Некоторые его офицеры были опытными сотрудниками концлагерей, но в основном ему достались либо пожилые резервисты, либо – их было большинство – этнические немцы из Хорватии, Венгрии или Румынии, призванные в войска СС. В Майданек отправляли тех, кого считали не готовым к фронту, – их надо было немного «подхлестнуть» службой в лагере. В основном новобранцы были полуграмотные и говорили на диалектах, которые Флорштедт понимал с трудом[145]. Но даже таких СС поставляло ему недостаточно, поэтому в лагере служил еще и батальон литовских полицаев, практически не говоривших по-немецки. Правда, они разделяли ненависть немцев к полякам и евреям и славились среди заключенных своей жестокостью. Кроме того, чтобы ускорить процесс массовых казней в Майданеке, Глобочник предоставил Флорштедту своих людей из Травников, участвовавших в «Операции Рейнхард». Эти хмурые охранники, преимущественно украинцы, игнорировали правила и постановления, нарушали комендантский час, уходя в Люблин, где напивались и пользовались услугами проституток, а потом терпели порку кнутом – обычное их наказание[146]. Флорштедт понимал, что охрану Майданека раздирают внутренние противоречия и недовольство.
В начале 1943 года положение дополнительно осложнилось с прибытием тысяч польских политзаключенных. Среди них было много опытных участников Сопротивления, и их соратники за пределами лагеря, включая Янину, немедленно стали пытаться наладить с ними контакт и каналы помощи. Некоторые члены Сопротивления в Люблине устроились на работу строителями в лагерь, чтобы поддерживать связь с коллегами, проносить им еду и медикаменты, а также снабжать информацией. Женщины из двух подпольных ячеек по ночам прятали на лагерном огороде посылки, а потом забирали записки, которые заключенные оставляли там. Одна ячейка, базировавшаяся в Десяте, также предоставляла жилье членам семей узников и подкупала караульных, чтобы те смотрели в другую сторону, когда к заключенным, работающим на огороде, подойдут родные[147]. Сколько Флорштедт ни грозил охранникам наказаниями за взятки от заключенных или гражданских лиц, всегда находились те, кто не мог устоять перед искушением получить прибавку к скудной зарплате или унылому рациону в виде небольшой суммы денег или куска грудинки[148].
Хотя Флорштедт дал ГОС разрешение доставлять заключенным передачи и продовольствие, он подозревал, что доставки будут использоваться для поддержки и расширения сопротивления в лагере. Это действительно входило в задачи Янины. Когда до нее дошла информация о присутствии в Майданеке членов Сопротивления, она постаралась, чтобы они обязательно получали передачи от «членов семьи». Через АК она сотрудничала со многими женскими ячейками, собиравшими посылки для заключенных, – в том числе с сетью Сатурнины Мальм, обеспечивавшей лагерный лазарет едой и медикаментами. Другую группу возглавляла булочница Антонина Григова, женщина скромных средств, известная на весь Люблин своей щедростью и сердобольностью. Вместе с двумя дочерями она управляла пекарней, которая днем выпекала хлеб для суповых кухонь, организованных люблинским комитетом поддержки. По ночам они пекли еще хлеб – для передач, предназначенных узникам Майданека и Замека – тюрьмы в Люблинском замке.
С передачей хлеба вскоре возникла проблема: он плесневел еще до того, как заключенные получали его. Причина, как выяснила Янина, заключалась в попытке повысить его калорийность. Люблинский комитет поддержки посылал в лагерь куски хлеба, заранее смазанные жиром. Янина посоветовалась с Лопатинской и Григовой, чтобы придумать выход. Отправлять жир отдельно не имело смысла, потому что его сразу же украли бы. После нескольких проб Григова придумала рецепт булочек с дополнительным количеством маргарина, которые плесневели не так быстро. Поскольку жировые пайки были строго ограничены, Лопатинской пришлось пустить в ход всю свою магию, чтобы получить от немецких властей дополнительный паек для пекарни.
Когда в апреле 1943 года наконец началась доставка продуктов для лагерного супа, Янина смогла ездить в Майданек, чтобы получать запросы на продукты и товары, которых ожидали от ГОС. Обычно она отправлялась туда на повозке Красного Креста, кучер которой, Людвик Юрек, тоже был членом Армии Крайовы. В Майданеке ее не пускали дальше администрации, расположенной на главной дороге в удалении от лагеря строгого надзора. Однако Янина поклялась себе, что непременно получит доступ внутрь лагеря, где сможет лично пообщаться с заключенными. А до того она старалась при каждом посещении заговаривать с эсэсовскими охранниками на воротах и с сотрудниками администрации. Для тех, с кем она общалась, любезное внимание аристократки, говорившей на идеальном немецком, было желанным отдыхом от утомительной рутины.
При одном из посещений Майданека в начале мая 1943 года Янина увидела нечто, наполнившее ее ужасом: гигантский столб густого черного дыма, поднимавшийся к западу от лагеря строгого надзора. Она знала, что последних обитателей Варшавского гетто, несмотря на их героическое сопротивление, тысячами перевозят в Майданек. Запах паленых волос и горящей плоти, исходивший от дыма, не оставлял сомнений в его происхождении.
Родственники польских заключенных в Майданеке умоляли ГОС помочь в освобождении их любимых. В мае, путем переговоров с полицией безопасности, Скжинский добился освобождения нескольких десятков поляков, схваченных в ходе уличных облав или удерживаемых в качестве заложников. По освобождении их привозили в офис комитета поддержки или ГОС в Люблине, чтобы накормить и оказать медицинскую помощь, а также предоставить одежду и деньги для возвращения домой.
Янина обязательно расспрашивала освобожденных узников о том, что они видели и что пережили в Майданеке. Ответы превосходили ее самые мрачные фантазии. Ей говорили, что рацион заключенных состоит из горькой бурды, которую называют кофе, супа из гнилых овощей и ботвы, одной восьмой буханки хлеба в день с крошечным кусочком мармелада или конской колбасы дважды в неделю. Поскольку тарелок у них не было, узники ели суп, сидя прямо на земле, из немытых мисок, которые переходили от одного к другому, а мармелад им накладывали прямо в ладони. Они рассказывали, как заключенные, сходя с ума от голода, дрались за кусок заплесневелого хлеба, словно дикие звери. Рассказывали о телах, покрытых вшами, язвами от чесотки, грязью и испражнениями от хронической дизентерии; о том, как они месяцами не мылись и не меняли одежду. А еще они описывали тяжелые артиллерийские
