Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень медленно взгляд Тасянь-Цзюня соскользнул с мокрого от пота лба Чу Ваньнина к его нахмуренным бровям, а потом спустился вниз по прямой переносице к упрямо сжатым тонким губам.
Взгляд Тасянь-Цзюня стал холодным и мрачным:
— Жаль, что это только мечта!
Он вытащил липкий от жирной мази палец. Будь ты даже святой, сколько можно сдерживаться под воздействием сразу двух афродизиаков? Он знал предел Чу Ваньнина.
И он его переступил.
Когда горячая влага вытекла из чуть приоткрытого ануса, у Тасянь-Цзюня тут же пропало всякое желание пошлить и насмехаться. Никто не мог бы понять, какие чувства в данный момент обуревают императора. У того, кто познал вкус самых несравненных красавиц этого мира, сердце зашлось, как у впервые вкусившего запретный плод зеленого мальчишки. Он сожалел лишь о том, что нельзя прямо сейчас раз и навсегда целиком поглотить этого человека и полностью овладеть им, чтобы это тепло в его руках больше не могло исчезнуть навеки в холоде беспросветной ночи.
Он так боялся.
Он так сильно боялся, что Чу Ваньнин покинет его.
Поэтому не собирался зря тратить время и прижал огромную головку своего твердого, набухшего члена к влажному устью, медленно растянул складки, а потом резко ворвался внутрь.
— Ах! — глухо вскрикнул Чу Ваньнин. Сначала его тело напряглось до предела, но когда полыхающий жаром член одним махом вошел в него, оно вдруг резко обмякло. Чу Ваньнин тяжело дышал под Тасянь-Цзюнем, вся его голая спина была мокрой от выступившего холодного пота.
Удовлетворенный Тасянь-Цзюнь закрыл глаза, с головой погружаясь в наслаждение, что захлестнуло его подобно приливу. В этот момент ему вдруг показалось, что он никогда не проходил через смерть, возрождение и одиночество.
Словно все эти одинокие годы в этот момент были перечеркнуты одним росчерком пера.
Он ведь вернул своего Учителя, свою наложницу Чу, своего Ваньнина. Он вновь занимается с ним любовью, он в нем и на нем, он проникает в его тело, он берет, порочит, оскверняет и ласкает его.
Тасянь-Цзюнь чувствовал, как стенки кишки Чу Ваньнина туго обхватывают его пылающий желанием огромный член, и знал, что Чу Ваньнин любит и страстно жаждет его.
— Учитель, ты все такой же тесный внутри.
Глаза Чу Ваньнина были плотно закрыты, но все его тело била неудержимая дрожь. С головы до ног он сгорал от вожделения, кожа полыхала алым румянцем, словно он был сильно пьян. Он чувствовал стыд и печаль, но под воздействием афродизиаков эти эмоции были размыты. Словно чернила по бумаге, возбуждение и удовольствие от вторжения Мо Жаня медленно растекались по его телу.
Тасянь-Цзюнь запрокинул голову Чу Ваньнина и, обхватив его за шею, впился зубами в мочку уха, прижав к себе еще крепче. Его член был слишком велик, и теперь, когда он проник еще глубже, дыхание Чу Ваньнина сбилось, брови сошлись, а лицо исказилось в болезненной гримасе.
— Больно? — хрипло спросил прекрасно видевший его реакцию Тасянь-Цзюнь. — Потерпи немного, и я хорошенько тебя выебу. Учитель, я заставлю тебя вспомнить, как это приятно, когда ты делаешь это со мной.
Может быть из-за того, что афродизиак туманил разум, сознание Чу Ваньнина плыло, становясь все менее ясным. А может, дело было в том, что Тасянь-Цзюнь так увлекся, что забыл об обращении «этот достопочтенный» и говорил о себе просто «я», совсем как тогда, когда все это еще не случилось.
В глазах Чу Ваньнина промелькнула неясная искра и глаза, что половину жизни были острыми и холодными как нож, на мгновение стали мягкими и теплыми.
Этот взгляд так возбудил измученного жаждой ответной страсти императора, что он взял его на руки и, сев на заваленную подушками и выделанными шкурами постель, раздвинул его бедра и начал яростно двигаться, снова и снова глубоко пронзая его тело своим огромным членом.
Поначалу, намертво сцепив зубы, Чу Ваньнин изо всех сил сдерживался, чтобы с его губ не слетело ни звука, но по мере того, как движения Тасянь-Цзюня становились все быстрее и яростнее, слушая его тяжелое сбившееся дыхание, постепенно он начал терять контроль, и сдавленные низкие стоны и вздохи начали просачиваться наружу, слетая с его приоткрытых губ. Хотя эти тихие звуки были почти неразличимы, но Тасянь-Цзюнь, казалось, слышал самые развратные крики и стоны и, возбуждаясь все больше, наращивал темп, еще глубже и стремительнее вонзался в его тело.
— Кричи.
— …
— Зачем сдерживаешься? Разве в прошлой жизни ты не кричал, умоляя, чтобы этот достопочтенный трахнул тебя… обхватив ногами талию этого достопочтенного, ты умолял кончить в тебя и не вытаскивать…
Лицо Чу Ваньнина так сильно пылало от стыда, что казалось еще немного и брызнет кровь, а Тасянь-Цзюнь, энергично и неутомимо двигая бедрами, продолжал нашептывать ему о тех до невозможности грязных вещах, что были между ними в прошлом, да с таким удовольствием, словно хвастался драгоценностями из семейной сокровищницы.
Словно под влиянием какой-то навязчивой идеи, Тасянь-Цзюнь становился все более нетерпимым и свирепым. Наконец, он резко откинулся на спину и потянул Чу Ваньнина следом за собой. Уложив его к себе на грудь, он прижался влажными губами к его губам, и углубив поцелуй, резко и глубоко вошел в него под косым углом.
— Ах…
Пронзив его тело под этим углом, он задел ту самую чувствительную точку внутри Чу Ваньнина и сразу почувствовал, как напряженное тело мужчины в его объятьях вдруг расслабилось, и его задний проход стал еще более податливым и влажным от вытекающих из него телесных жидкостей. Словно хвастаясь своей мощью, Тасянь-Цзюнь тихо рассмеялся:
— Доволен? Твой муж по-прежнему самый лучший?
Он не ждал ответа от Чу Ваньнина и знал, что Чу Ваньнин ни за что ему не ответит.
Удовольствовавшись тем, что с таким трудом получил, с самодовольством, которое в этой ситуации выглядело почти жалко,
