Забирая жизни. Трилогия (СИ) - Бец Вячеслав

Ему хотелось спрятаться, но он продолжал следить за ними через щель в своём укрытии и боялся отвести глаза. Казалось, что если он это сделает, если отвернётся – эти существа сразу придут к нему, а этого ему сейчас хотелось меньше всего в жизни. Но, тем не менее, он чувствовал где‑то внутри, что если это произойдет, если они обнаружат его укрытие – ему конец. И чувствовал совершенно правильно.

Следя глазами за одним из существ, он в какой‑то момент потерял его. Оно просто перестало размывать окружение и банально исчезло, слилось с листвой и стволами деревьев. Сколько Толя ни моргал, как ни напрягал зрение – ничего не менялось. Но потом оно так же внезапно снова зашевелилось на своем месте, как до этого исчезло, и Толя понял, что оно просто останавливалось.

Невероятно! Остановившись, оно стало совершенно невидимым! Черенко больше не сомневался в том, что видел, но очень сомневался, что с ним самим всё в порядке. Дрожь внутри тела стала такой, что Толя с трудом мог сдерживаться, чтобы не ринуться из своего укрытия куда глаза глядят. Напряжение в теле заставило его медленно положить голову обратно на ветки, полностью укрывшись от любого наблюдения, и даже заткнуть рот ладонью.

Нереальность того, что он увидел повергла его в шок. Ему казалось, что даже его дыхание способно выдать его, и он в оцепенении лежал и прислушивался к происходящему. В какой‑то момент Толя услышал, как шаги минимум одного существа стали приближаться. Шаг за шагом оно подходило всё ближе, медленно и неумолимо.

«Вот дерьмо… неужели услышали? Увидели?», – такие мысли крутились в голове у Черенко, пока существо приближалось к его укрытию.

Оно остановилось внизу, почти под ним, и притихло, напоследок издав какой‑то странный, искусственный звук. Всё, что делало это существо, было необычно, нестандартно, нехарактерно для человека. Толя не слышал голосов, не слышал шуршания одежды или позвякивания амуниции, не было ни дыхания, ни каких‑либо ещё звуков – эта штука просто замерла всего в каких‑то паре‑тройке метрах от него и долго стояла так, не менее минуты, не издавая ни малейшего звука. Да любой нормальный человек пошевелился бы хоть как‑то, банально перенёс бы вес с ноги на ногу… Человек… Неужели это и правда НЕ человек?

Черенко успел прокрутить в голове несколько вариантов развития событий, самым лучшим среди которых ему показался ход с использованием последней боевой гранаты и попытки сбежать. Всё это осложнялось тем, что бронежилет вместе с разгрузкой и самой гранатой был снят и лежал в стороне. Если Толя соберется исполнить этот план, то ему нужно будет показаться в своём укрытии, снять гранату с разгрузки, бросить вниз… реально ли это вообще? Что могут эти штуки? Учитывая то, что Толя успел увидеть, а это было фактически ничего, их возможности казались ему безграничными.

Снизу донёсся какой‑то странный звук, будто заработал какой‑то механизм, и через мгновение Толя снова услышал медленные, размеренные шаги, которые постепенно удалялись от него. Через минуту к этим шагам присоединились и остальные, а ещё через пару минут все они разом стихли вдалеке.

Но это не помогло Толе прийти в себя. Он ещё несколько часов недвижимо пролежал в своём схроне, боясь даже пошевелиться. И плевать, что тело все затекло и хочется отлить – если он хоть на миг почувствует, что лучше будет притаиться ещё на пару часов, то он не задумываясь так и сделает. И он сделал, тем самым, вероятно, сохранив свою жизнь.

Эти хрени… Зачем они пришли сюда? Кто такие? Откуда? Похоже, они каким‑то образом заметили его костёр, но как? Они искали именно его? Нет, вряд ли, скорее наткнулись на него случайно… Что было бы, если бы они его нашли? А если бы обнаружили удящим рыбу на озере? К чёрту такие мысли. Есть вещи, о которых лучше не думать.

Когда уже совсем стемнело, ночной воздух принёс издалека звуки активной стрельбы и почему‑то Толя не сомневался чьих рук это дело. Это событие послужило для Черенко выстрелом стартового пистолета. Совсем не задумываясь о том, что его могли караулить, Толя собрал свои вещи и стремглав понёсся в сторону, противоположную звукам ночного боя.

Разговор с Третьяковым впоследствии обернулся для Ани большим стрессом. Начиная его, она и не думала, что этот человек может быть таким… Опасным? Нет, это не то слово. Опасный это само собой, но этого ничтожно мало, чтобы описать, что она чувствует, только вспоминая о нём. Помимо опасности там есть что‑то большее, какая‑то ужасающая, тёмная аура, сильнейшая воля, которую излучают его поза, движения, манеры и взгляд. Находясь с ним в одном помещении, Аня не чувствовала себя в безопасности. Создавалось впечатление, что он одним только взглядом может и избить её, и раздеть, и даже поиметь. Полнейшая непредсказуемость.

Да, безусловно, он ничего не может ей сделать, не может причинить никакого вреда, потому что тронь он её хоть пальцем, подойди чуть ближе, чем она того хочет, и он будет очень долго сушиться, подвешенный за яйца где‑нибудь, где захочет её отец. Но всё равно… Аня несколько раз прокрутила в голове их последний разговор с Третьяковым и нашла много чего, что посчитала странным.

Но больше всего её беспокоили два момента. Во‑первых, она теперь сильно переживала, что снова пошла на поводу у своей самоуверенности и стала играть с ним, надеясь его поддеть на сексуальной почве. Да, это было очень опрометчиво и импульсивно, потому что этот страшный человек определённо заинтересовался её словами, и Аня не могла с уверенностью сказать, что знает, как разыграть эту карту дальше. В тот момент ей очень хотелось сместить чашу весов на свою сторону, утереть нос этому зарвавшемуся ублюдку, который вёл себя с ней надменно. К тому же, она хорошо помнила, что пережила Таня, и понимала, что всё то, чему она стала свидетелем, произошло не без ведома Третьякова, а, может, даже специально было организовано именно так. И за это ей тоже хотелось хоть как‑то ему отплатить.

Во‑вторых, открытым оставался вопрос об участии в том представлении её отца. Он‑то, конечно, отрицал своё отношение, но привёл он её туда именно для того, чтобы она собственноручно убила Таню. По крайней мере, Аня была уверена, что всё обстояло именно так. Отец хотел знать степень её решимости, увидеть грань её возможностей, силу характера. Она могла поступить только одним способом, и Аня была даже рада, что, несмотря на потрясение, смогла сделать то, что сделала. Смогла выстрелить. Таким образом она и прекратила дальнейшие страдания подруги, и исполнила задуманное отцом. Знать бы только, что он на самом деле об этом думает: сделала она так, как он хотел, или нет? Эта непредсказуемость отца в последнее время беспокоила Аню куда больше, чем раньше.

Гауфман, как обычно, был внимателен и заботлив, но сегодня всё шло как‑то иначе. Его обаяние не действовало так, как до этого ‒ Аня была рассеянной и думала о чём‑то своем. Марк быстро это заметил.

– Аня, – он обращался к ней на «ты», как они договорились ещё вечером первого дня. – Ты в порядке?

– Д‑да, – ответила она, запнувшись.

«Чёрт, нужно взять себя в руки и перестать думать о Третьякове. Ничего он не опасен. Это всё его понты, желание быть крутым», – решила она.

Но он заложил в её душу зерно сомнения. Она всё утро думала о том, что её безопасность на самом деле зиждется только на имени и авторитете отца, но здесь, в этом городе никто не знает, что она его дочь, и на слово точно не поверит. Третьяков очень грамотно подметил – ей нужно оружие. И у неё уже был план, как его добыть.

– Слушай, так не хочется сейчас ничем заниматься. Настроения совсем нет, – вяло продолжила Аня.

– Ты будто заболела. Хочешь, я позабочусь о тебе?

Возможно, в чужих устах намёк звучал бы пошло, но Марк сказал это так нежно и тепло, с таким искренним участием, что уличить его в грязных мыслях не повернулся бы язык, даже если на самом деле они там были.