Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть основания полагать, что разговор Николая с Алексеевым не ограничился лишь обсуждением событий в столице и неразумного поведения Михаила Александровича. Очевидно, узнав об отречении Михаила, Николай II предпринял последнюю попытку повернуть колесо истории вспять. Только к этому моменту может относиться подтвержденная как минимум двумя источниками информация о том, что Николай объявил Алексееву о своем намерении изменить текст манифеста об отречении и передать корону сыну, а не брату. Первый источник, чья точность редко вызывает сомнения, — генерал Антон Деникин. Вот что он писал: «Никто, никогда не узнает, какие чувства боролись в душе Николая II — отца, монарха и просто человека, когда в Могилеве при свидании с Алексеевым он, глядя на него усталыми, ласковыми глазами, нерешительно сказал:
— Я передумал. Прошу Вас послать эту телеграмму в Петроград.
На листке бумаги отчетливым почерком Государь писал собственноручно о своем согласии на вступление на престол сына своего Алексея…
Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, «чтобы не смущать умы», никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование. Этот интересный для будущих биографов Николая II документ хранился затем в секретном пакете в генерал-квартирмейстерской части Ставки»[2460].
Второй источник — полковник Пронин, которому было известно: «По приезде Государя в Ставку после отречения генералу Алексееву была передана заготовленная и подписанная Государем 2 марта телеграмма на имя председателя Государственной думы об отречении от престола в пользу сына. Телеграмма эта по неизвестным причинам не была послана»[2461]. В достоверности этой информации не сомневался такой видный документалист и историк Первой мировой войны, как Евгений Мартынов, который еще в 1927 году указывал, что «при существовавшей обстановке вопрос о порядке престолонаследия не имел никакого практического значения, но все-таки характерно, что Алексеев позволил себе скрыть от Временного правительства такой документ, которому оно придавало особую важность. Объяснение, что телеграмма уже запоздала, не выдерживает критики: Государь передал ее Алексееву вечером 3 марта, а оба манифеста об отречении (Николая и Михаила) были опубликованы только на следующий день, утром 4 марта»[2462]. Не оспаривают этот малоизвестный факт и современные историки.
Что это было со стороны Николая — безумный шаг отчаяния или продуманная стратегия? Невозможно восстановить его мысли и чувства. Но рискну предложить пару версий.
Одна заключается в том, что, подписывая накануне заведомо неправовой документ, Николай II с самого начала был намерен от него отказаться. На правомерность этой версии обращал внимание еще Милюков: «Несколько дней спустя я присутствовал на завтраке, данном нам военным ведомством, и возле меня сидел великий князь Сергей Михайлович. Он сказал мне в разговоре, что, конечно, все великие князья сразу поняли незаконность акта императора. Если так, то, надо думать, закон о престолонаследии был хорошо известен и венценосцу. Неизбежный вывод отсюда — что, заменяя сына братом, царь понимал, что делал. Он ссылался на свои отеческие чувства — и этим даже растрогал депутатов. Но эти же отеческие чувства руководили царской четой в их намерении сохранить престол для сына в неизменном виде. И в письмах императрицы имеется место, в котором императрица одобряет решение царя как способ — не изменить обету, данному при коронации. Сопоставляя все это, нельзя не прийти к выводу, что Николай II здесь хитрил, как он хитрил, давая октябрьский манифест. Пройдут тяжелые дни, потом все успокоится, и тогда можно будет взять данное обещание обратно»[2463]. Если версия верна, следует признать, что Николай либо перехитрил самого себя, потому что Алексею престол удержать было бы легче, чем Михаилу. Либо он по-прежнему очень сильно доверял генералу Алексееву и надеялся вернуть трон если не себе, то сыну с помощью армии.
Вторая версия не опровергает, а скорее дополняет первую. В Николае могло проснуться желание вновь вступить в политическую борьбу после получения в поезде, следовавшем из Пскова в Могилев, телеграмм от ряда решительных военачальников, предлагавших ему свою шпагу. Командир III конного корпуса граф Келлер, выражая «чувство ужаса и отчаяния по случаю отречения царя и чувство негодования по случаю измены войск», взывал к Николаю: «Не покидайте нас, Ваше Величество, но отнимайте у нас законного наследника престола русского». Генерал-адъютант хан Нахичеванский Гуссейн, командовавший гвардейским кавалерийским корпусом, просил повергнуть к стопам государя «безграничную преданность гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого монарха»[2464]. Николай II понял, что он не так одинок в стране и армии, как его пытались убедить Алексеев с Рузским.
Надо сказать, что идея предложить Временному правительству Алексея даже после отречения Михаила была не такой уж безумной и нереализуемой, как может показаться на первый взгляд. Временное правительство могло даже теоретически и идеологически с этим согласиться, если бы не одно большое и непреодолимое «но» — наседавший Совет. Одно очевидно: Алексей Николаевич был бы более понятной и законной властью в глазах генералитета, офицеров, сидевших в окопах солдат и крестьянской страны, чем Временное правительство.
Однако о возможности воцарения Алексея страна даже не узнала. Алексеев не позволил этому случиться, задержав телеграмму. Его мотивы более понятны. Страх, что новый монарх может припомнить его измену присяге. Надежда на русский «авось», друзей и приятелей в новом правительстве. И, да, нежелание «смущать умы» и без того уже вывернутые набекрень, провоцируя новые линии напряжения с появлением новой кандидатуры на престол, от которого только что отрекся Михаил.
Неотправленная Алексеевым телеграмма стала последней точкой в борьбе за сохранение монархии в России. И лишила какой-либо надежды семью монарха.
Когда семья узнала об отречении Николая II и какова была ее реакция? Очевидно, матери это стало известно раньше, чем супруге и детям. Вдовствующая императрица Мария Федоровна в Киеве записала в тот день в дневнике: «Спала плохо. Находилась в сильном душевном волнении. Поднялась в начале 8-го утра. В 9 1/4 пришел Сандро с внушающими ужас известиями — будто бы Ники отрекся в пользу Миши. Я в полном отчаянии! Подумать только, стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар!» Несчастной женщине еще предстоит пережить трагедию гибели детей и внуков. Великий князь Александр Михайлович (Сандро) предложил Марии Федоровне отправиться в Могилев, что она и сделала вечером того же дня. «Поехала даже не на своем собственном
