У меня живет жирафа - Екатерина Вильмонт

Что я наделал, думал Владислав Александрович. Да, я кажется и впрямь люблю эту женщину, но что я могу ей дать, кроме себя самого, а это не такой уж подарок… Я не могу на ней жениться, а ей нужна семья, ребенок, она нормальная женщина, прекрасная хозяйка, ей нужно гнездо, птенцы, над которыми она будет хлопать крыльями. А я? Я не хочу гнезда, не хочу птенцов, я вольный орел… Хотя какой я, к чертям, орел? Так, кукушка. Кстати, по-немецки кукушка мужского рода. Дер Кукук! Я вольный Кукук! Сына подбросил родителям и летаю себе… «У жирафа вышла дочь замуж за бизона». А я даже не бизон, я кукук. Довольно уже общипанный кукук. А жирафики, они млекопитающие… И что птице делать с млекопитающим?

Так он пытался защититься от своей любви, от этого терзающего его чувства, от желания ни на минуту не расставаться с Ией. От нежности, переполнявшей его, когда он смотрел на нее. От влюбленного взгляда огромных карих глаз с невероятно длинными ресницами. А вкус ее поцелуев, а кожа, шелковая, как шкурка юного жирафенка. Все эти мысли и чувства донимали его, мешали жить и работать.

Позвонила Нина.

– Влад, надо поговорить.

– Что-то случилось, Ниночка?

– Нет, просто есть задумки новой программы, хотелось бы обсудить. Надо встретиться. Давай увидимся в кафе.

Он удивился. Одно время он частенько бывал у нее. Видимо, она что-то поняла. И ведет себя на удивление деликатно. Она умна. И не хотелось бы портить с ней отношения. Она может быть хорошим другом. Хотя она, кажется, любит меня… Господи, я сошелся с ней, что называется, с горя, а теперь приходится расхлебывать. Идиот, тебе уже пятый десяток, а скачешь из постели в постель… Стыдно, господин Голубев.

Ия никогда не звонила Голубеву. Он сам звонил ей довольно часто и присылал нежные эсэмэски. Она с восторгом отвечала, но сама не была инициатором переписки. Боялась быть назойливой, боялась ему надоесть. И каждый день повторяла как заклинание: сбылась моя мечта, и даже если больше ничего не будет, все равно… Главное, что я услышала от него признание в любви.

На примерку Таня приехала с отцом. Ия увела девушку в примерочную.

– Ой, я не знаю, боюсь, он будет во все лезть. Он в самую последнюю минуту сказал, что хочет поехать со мной.

– Ничего страшного. А может, вашему папе еще все понравится.

– Да, как же… Он ничего не понимает, у него вообще нет вкуса.

– Таня, в примерках мужчины вообще ничего не смыслят, да задурим мы ему голову. Не волнуйтесь.

Платье сидело идеально.

– Ну еще бы, такая фигура. А сверху накинем пелеринку.

– Ой, как красиво… Ия, вы волшебница.

– Все, можете показаться вашему папе.

Девушка вышла из примерочной.

– Вот, папа, смотри.

– А эта хрень с капушоном зачем? – он так и сказал «капушон».

– Папа, я надену ее, если будет холодно, а потом сниму.

– Сейчас сыми!

Ия помогла Тане снять пелеринку.

– Богато! Ничего не скажешь! А у тебя, дочка, оказывается, фигура что надо! Жаль, мордашка подкачала.

– Что вы такое говорите! – возмутилась Ия.

У Тани между тем глаза были полны слез.

– Что есть, то и говорю! Пусть знает, что красотой не блещет, и мужа своего ценит.

– Вы совсем не любите вашу дочь? Тогда зачем вы сюда приехали? Говорить ей гадости? А в день свадьбы вы с утра тоже будете ей говорить такое? – вдруг страшно разозлилась Ия.

– Да я ж только правду говорю. Ты вот красавица с мордочки, а фигура у тебя не очень, длинная и тощая.

– Вы знаете, на вкус и цвет товарищей нет. А Таня в день свадьбы будет такой красивой, что вы ахнете.

Таня от испуга сжала руку Ии.

– А знаете почему? Потому что избавится от вашей тирании.

– Смелая девушка, – с угрозой в голосе произнес папаша.

– Просто я тоже говорю правду, как вы. Вам эта правда не нравится, а нам тоже не нравится ваша правда.

– А ты мне нравишься, норовистая лошадка! – И он как-то плотоядно ухмыльнулся. – И платье красивое. Даю добро.

Ах ты, сволочь, подумала Ия, добро он дает, капушон несчастный!

Наконец они ушли.

– Ийка, ты спятила? – накинулась на нее Аня. – Он же тебя может в порошок стереть!

– Ничего, как-нибудь, меня просто захлестнуло ненавистью. Капушон!

– Ага, я тоже отметила. Давай будем звать его Капушон.

– Давай. Но как можно на людях так говорить о дочери? Это ж каким носорогом надо быть.

– А он, между прочим, тут о тебе все расспрашивал. Видать, запал.

– А что спрашивал?

– Ну, замужем ли ты…

– А ты что сказала?

– Правду, что в разводе… Еще спросил, есть ли у тебя мужик. Я сказала, что не в курсе. Но поклонников много. Ох, Ийка, чует мое сердце, ты еще с ним хлебнешь.

– Да что я с ним хлебну? Сдам платье, и прощай, Капушон!

– Хорошо бы так…

– Ой, Ань, вечно ты что-то придумаешь.

Тут запищал Иин телефон. Пришла эсэмэска от Голубева: «Любимая, можно я приеду в восемь?»

Она ответила: «Ура! Но лучше в девять».

– Твой?

– С чего ты взяла?

– А ты вон как заулыбалась… Смотреть приятно.

Но тут явилась очередная клиентка.

Голубев принес ей букет пестрых астр.

– Люблю астры, – улыбнулась она, целуя его. – Но мне от них всегда немножко грустно.

– Почему?

– Потому что астры – это конец лета.

Я зиму не люблю.

– Да, московская зима – это противно. Но можно поехать за город, походить на лыжах…

– Вы голодный?

– Признаться, да. Но, может быть, мы сходим куда-то поужинать, чтоб тебе не возиться?

– Нет, у меня есть ужин, я утром приготовила. Как чувствовала, что вы придете.

Она принялась накрывать на стол. Он обожал смотреть, как она снует по кухне, что-то достает, хлопает дверцей холодильника, гремит сковородкой, у нее все это получалось легко, ненатужно и очень красиво. На ней было легкое домашнее платьице какого-то удивительно красивого и невульгарного желтого цвета, восхитительно оттенявшего смуглую кожу.

– Какое красивое платье… Цвет дивный.

– Да, дюшес.

– Что дюшес? – не понял он.

– Цвет называется дюшес. Цвет груши.

Он встал, подошел к ней сзади, обнял, поцеловал голубую жилку на шее.

– Ты мое счастье, – прошептал он.

Она, не отрываясь от сковородок, погладила его по щеке.

– Садитесь. Все готово. Вина хотите?

У меня чудесное чилийское вино. «Тарапака» называется.

– Белое?

– Да. Сухое.

– Хочу. Ты ж не прогонишь меня до утра?

– Вы со мной кокетничаете?

– Отнюдь. Просто я не уверен, что…

Я должен буду тебя огорчить.

У нее упало сердце.

– Что? Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто я вынужден буду уехать на целый месяц.

– Куда?

– Далеко. В Латинскую Америку. Буду снимать для канала программу о жизни бывших нацистских преступников в Аргентине. Мне это очень интересно…