Мокрушники на довольствии - Дональд Уэстлейк

– О чем я и толкую. Ты знаешь, Клэнси не любит смешивать работу и личную жизнь.

– А кто любит? К черту! Дело слишком важное. Езжай и поговори с ним.

– Хорошо, Эд.

– А потом достань мне этого парня.

– Достану.

Я натянул пиджак и уже собрался уходить, как вдруг зазвонил телефон.

– Ты хотел знать, где был Сай Грилдквист вчера в четыре часа дня, сказал Бугай Рокко. – Я это выяснил. У одного мецената, там читали его новую пьесу.

– Это точно? – спросил я. – И он не мог отлучиться, скажем, на полчаса?

– С чтения пьесы у мецената? Нет. Он точно был там, высасывал деньги с первой до последней минуты.

– Спасибо, – сказал я. – Большое спасибо.

Итак, теперь я наверняка знал, что хоть один из этих парней – не мой умник. Очень мило.

Глава 18

Клэнси Маршалл проживает в Бронксе. Но не в том Бронксе, о котором пишут в «Дейли ньюс» и который люди невольно представляют себе, услышав это название. Клэнси живет гораздо севернее, в пределах Бронкса, в одном из районов Нью-Йорка, но все же на совершенно другой планете. Его квартал называется Ривердейл, и он очень четко разделен на зону, застроенную звездообразными в поперечном разрезе жилыми домами из красного кирпича, высотой от семи до десяти этажей, и зону извилистых деревенских дорог, вдоль которых стоят дома в стиле ранчо, с раздельными входами на этажи, и внушительные довоенные особняки из строевого леса, с верандами, столовыми и мансардами. И все это – часть Нью-Йорка.

Клэнси обретался в одном из довоенных особняков, двухэтажном, белом, с зелеными ставнями и серым полом на веранде. Лужайка перед домом была утыкана маленькими цветными статуями. Кролики, щенки, лягушки и утки – такие же милые, как утренние телепередачи. Рядом с каретным фонарем стояло изваяние мальчика-раба с плантации, облаченного в рваное одеяние конюха, с вытянутой вперед черной деревянной рукой, всегда готовой принять у гостя уздечку. Иные граждане не скрывают своего сожаления по поводу исчезновения сословия родовой знати, и этот истукан как нельзя лучше выражал такого рода настроения.

Я свернул с Кингсбридж-роуд на Роджерс-лейн, проехал немного по извилистой дорожке и остановился перед домом Клэнси. «Мерседес» мой уздечкой не оборудован, поэтому я пожал плечами, глядя на мальчика с плантации с его протянутой рукой и неистребимой надеждой, что когда-нибудь в нее опять вложат поводья, и поднялся по ступенькам на веранду, громко топая ногами.

Был час ночи, и свет горел только в одном окне наверху. Я знал, что Клэнси ни капельки не обрадуется моему приходу, но все равно нажал кнопку звонка.

Пусть злится на Эда, если хочет.

Пришлось подождать какое-то время, но в конце концов мне открыла супруга Клэнси, Лаура. Лауру Маршалл можно с легкостью описать в пяти словах: богатая стервозная матрона из пригорода. Она подвизается в конгрессе штата в должности какого-то мелкого подгонялы. А посему вечно подгоняет то членов молодежной лиги, то клуба «По понедельникам», то своего Клэнси Маршалла. Она зазнайка и, по ее убеждению, супруга преуспевающего законника, эдакого старого и щепетильного знатока биржевого права. Я не хочу сказать, будто она и впрямь не знает, чем Клэнси зарабатывает на хорошую жизнь, но ей не без успеха удается вводить себя в самообман, благодаря которому Лаура не испытывает угрызений совести, тратя не праведно нажитые богатства супруга.

По какой-то причине, ведомой только ему одному, Клэнси безумно влюблен в это яркое олицетворение нашей эпохи и смертельно боится, что когда-нибудь Лаура соберет пожитки и уйдет от него вместе с детишками, которых у них двое. Разумеется, двое (ведь невозможно иметь, скажем, два целых и еще шесть десятых ребенка). Не то чтобы Клэнси очень сомневался в своем мужском обаянии. Просто он считает, что рано или поздно его грязные делишки начнут слишком уж бросаться в глаза, и Лаура больше не сможет не замечать их. И тогда она уйдет. Что ж, вероятно, так оно и будет. От Клэнси ей не больше проку, чем от ежемесячного почтового перевода с алиментами. И никаких тебе сплетен.

Почти все, кто меня не знает, при первой встрече принимают меня за молодого идущего в гору дельца, занимающегося рекламой, страхованием или чем-нибудь подобным. В каком-то смысле это очень близко к истине. Но Лаура Маршалл, увидев меня под дверью своего дома в час пополуночи, наверняка сразу же решила, что у нас с ней не может быть никаких общих знакомых, во всяком случае, что касается светской жизни. Поэтому, как говорили в викторианскую эпоху, ее глаза обдали меня леденящим холодом.

Ну и черт с ней. Меня так просто не заморозишь.

– Я хотел бы поговорить с Клэнси, – сказал я, нарочно употребив христианское имя, чтобы посмотреть, как она морщится.

– В час ночи? – спросила она.

– Это необходимо, – ответил я, не собираясь приводить никаких других оправданий.

– У моего супруга есть приемные часы, – начала было Лаура, но я быстренько прервал ее, поскольку времени у меня было не так уж много.

– Передайте ему, что пришел Клей. Он захочет со мной встретиться.

Лаура взглянула на меня так, будто очень в этом сомневалась.

– Подождите здесь, – велела она, захлопывая дверь перед моим носом.

Я стал ждать. На веранде было старое зеленое кресло-качалка, и я уселся в него. Оно заскрипело, полностью оправдав мои предчувствия, и я принялся раскачиваться с громким шумом, потому что мне пришла охота позабавиться и позлить Лауру Маршалл точно так же, как меня злило ее существование.

Спустя пару минут Клэнси открыл парадную дверь. На нем был халат в духе Джорджа Сэндерса, темный, с фигурной вышивкой, блестящими лацканами. И еще улыбка, которую можно было бы расценить как зловещую, не будь Клэнси таким бесхребетным существом.

– Входите, мистер Клей, – сказал он. – Мы можем поговорить в кабинете.

Я последовал за ним в дом. Кабинет располагался рядом со столовой, которая располагалась рядом с гостиной, которая располагалась рядом с парадной прихожей. Погоняла же располагалась где-то еще, вне пределов видимости.

Очутившись в кабинете, квадратной комнате, сошедшей со страниц журнала «Как облагородить дом и сад», и очень похожей на ту, в которой знаменитости показывают Эду Мэрроу свои трофеи, Клэнси зажег свет, закрыл дверь и повернулся ко мне со словами:

– Где тебя надоумили прийти сюда?

Голос его звучал тихо, но жестко, на смену привычной улыбке попрошайки пришла злобная мина.

– У Эда, – ответил я. – Он меня не только надоумил, но и обязал.

Дела-то идут.

– Не смей являться ко мне домой, – заявил Клэнси. – Заруби это себе на носу раз и навсегда. Не смей приходить ко мне домой.

– Посмею, если будет важное дело.

Он пропустил мои слова мимо ушей.

– Я сказал Лауре, что ты работаешь у одного моего клиента. Вполне законопослушного клиента. Ты пришел по делу. Когда будешь уходить, скажи что-нибудь в этом духе.

– Ладно, ладно Давай перейдем к сути.

– Суть в том, что ты не должен приходить сюда, – долдонил Клэнси. Никогда. Впредь даже и близко не подходи к моему дому.

Интересно, придется ли мне когда-нибудь вот так же таиться от Эллы? подумал я и, выкинув Эллу из головы, сказал:

– Коли тебе пришла охота полаяться, лайся с Эдом, а у меня есть дела поважнее.

– Я хочу, чтобы ты понял, – ответил он. – Не приходи сюда. У меня есть присутствие, и я сижу там целый день. Что бы ни случилось, с этим можно подождать до утра.

– Эд велел мне прийти к тебе. Я не хочу никаких препирательств на эту тему. По твоей милости я просидел в вонючей тюряге девятнадцать часов, так что теперь не жалуйся, если я даже причиняю тебе неудобства.

– Мне пришлось потрудиться, чтобы вытащить тебя. Они не хотели отпускать.

– Чепуха. Ты сидел сложа руки. Такая уж у тебя привычка. Да сядь ты, ради бога, и давай поговорим толком. У меня нынче ночью много дел.

Клэнси хотел было продолжить выступление на тему «Мой дом – моя крепость», но в конце концов до него дошло, что это ему ни фига не даст.

Поэтому он уселся за свой письменный стол – такой же пустой, как у Эрнеста Тессельмана, но не настолько огромный – и скорчил страшную рожу, а я сел в кресло напротив.

– Ну, что такое? – спросил Клэнси. – Давай покончим с этим побыстрее.

– Вечером я нашел Билли-Билли, – сказал я. – И легавые тоже. Они едва не застукали меня рядом с ним.

Брови Клэнси поползли вверх, и он забыл, что должен злиться на меня.

– Где он, у тебя или в полиции?

– У них.

– Итак, ты хочешь вызволить его. Клей, ты мог просто позвонить. Незачем было тащиться в такую даль.

– Заткнись и послушай хоть несколько секунд, Клэнси Билли-Билли был мертв, когда я нашел его. Так что полиция, фигурально говоря, получила дохлое дело.

– Мертв? – Клэнси с минуту поразмышлял, откинувшись на спинку кресла, потом улыбнулся мне. – Стало быть, и делу конец. Можно опять работать в обычном порядке.