«Хочется взять все замечательное, что в силах воспринять, и хранить его...»: Письма Э.М. Райса В.Ф. Маркову (1955-1978) - Райс Эммануил Матусович

Гиппиус, дескать, «трудно», а малограмотных пролеткультовцев «легко»?

Тоже хорош, этот Ваш Якобсон!

Д) С нетерпением ожидаю выхода Ваших новых книг о футуризме, пусть даже по-английски. На безрыбье и рак рыба. Еще придет пора Вам и нам вместе вдоволь писать и публиковать по-русски. Вот когда Вы засияете полным блеском. Потому что по-английски у Вас выходит, ей-Богу, не лучше, чем у Чижевского по-немецки. В. Сирин-Набоков, как бывает теленок с двумя головами. Всем же нам прочим — лучше писать по-русски. А вот Набоков-то феномен. Мне требовательные и малоподвижные умственно англичане говорили, что «один из лучших современных английских стилистов»!

Правда, это ведь ценою подлинности. Он и по-русски не совсем русский. Так что ему завидовать нечего.

Уезжаю из Парижа на месяц август. Почта будет ждать моего возвращения.

Желаю Вам и Лидии Ивановне хорошо провести время на каникулах и рад буду получить от Вас известия.

Искренне Вам преданный Э. Райс

33

Париж 20-Х-66

Дорогой Владимир Федорович.

Наконец-то, после долгих мытарств, получил я назначение тут в одну около-университетскую лавочку, сроком на один год. Ваше доброжелательное и умно составленное письмо, несомненно, посодействовало этому результату в немалой мере. Не сомневаюсь также, что из дружеских соображений Вы преувеличили «для них» мои весьма скромные заслуги.

Знаю, что в связи со всеми этими передрягами давно я Вам не писал — и не Вам одному. И вот, нахожу в моем портфеле Ваше письмо, в числе подлежащих ответу, с незапамятных пор.

Так что теперь надо будет снова двинуть все, было уже застрявшие на мертвой точке, дела. Одно из первых: ответить на любезное письмо Зака и приобщиться, если он согласится, к его стихам, сумевшим Вас заинтересовать.

Продолжаю остро интересоваться объявленными Вами к выходу работами. Если хотите, все охотно сделаю, что в моих силах, чтобы сосватать Вас с Б.А. Филипповым для Ваших ценнейших литературных проектов. Буду благодарен, если сообщите, где выйдут Ваши английские или англорусские работы, чтобы их тут достать.

Что касается полученных Вами микрофильмов Ганина и второй книжки Чурилина, то, конечно, интересуюсь ими в высшей степени, на которую только способен. Но — не беда, если фотография будет белым по черному. Микрофильм был бы хуже, потому что аппарат для чтения Школы восточных языков — единственный, к которому я имел доступ, — совершенно скис, и не похоже, чтобы они собрались его починить. Тут все-таки Европа и даже отсталая Франция, а не технически оснащенная Америка.

Но… м. б., я бы смог здесь сфотографировать микрофильмы у какого-нибудь здешнего фотографа и Вам их вернуть? Если бы так можно было сэкономить Ваши хлопоты?

В этом последнем случае попрошу Вас мне точно указать формат оригиналов. потому что иначе здешний фотограф не берется их снимать. Не знаю почему, но это так.

Если желаете, охотно готов Вам послать мои новые статьи в «Возрождении», в которых ругаю интеллигенцию на чем свет стоит и призываю громы небесные на ее предательскую, пустую башку[202]. Готовлю статью про Америку (философско-историческую, с ацтеками и с мормонами), затем — если условия позволят — попытка воскрешения Тредьяковского[203], развенчания Некрасова и об Андрее Белом, по поводу сюрприза, сделанного нам «Библиотекой поэта». Но… человек предполагает, а Бог располагает — будет ли время, силы и «вдохновение»? Разнос интеллигенции уже напечатан.

Прошу Вас не обижаться за мое долгое молчание и надеюсь отныне впредь быть аккуратнее.

Сердечный привет Лидии Ивановне.

Искренне дружески Ваш Э. Райс

34

Париж 29-IV-67

Дорогой Владимир Федорович.

От всего сердца благодарю Вас за «Вторую книгу» Чурилина. Она мне кажется интереснее первой, более сгущенной, словесно более требовательной, более смелой.

Если хотите — более «экспериментальной». В глазах многих, это, м. б., недостаток, и возможно даже, что эта книжка была промежуточным звеном к чему-то третьему, чего мы так и не удостоились увидеть.

Но именно ее лаконичность и сосредоточенность кажутся мне, в некотором смысле, достижением, независимо от того, куда все это привело бы в дальнейшем, при нормальных условиях.

Любопытно также, что путь, которым он идет в этой книжке, странно близок к футуристам. Чурилин ведь был скорее человеком лагеря Клюева и Ганина, скорее, чем, напр<имер>, Крученыха. Но как сильная личность, он соединял в себе разные возможности, поверх школ и группировок, и шел, вероятно, к синтезу «крестьян» с футуристами, через своеобразное использование зауми.

Рядом с этим «Весна после смерти», при всей своей душевной и словесной напряженности, кажется ближе к прозе, к «разговору», если хотите, к болтовне, поскольку такое уничижительное выражение применимо к такому яркому и сильному человеку, как Чурилин.

«Вторая книга» — уход в дебри из жилого места, в направлении к невозможному. А для поэзии это — единственное направление, которым стоит идти.

В связи с этим обращаю Ваше внимание на весьма, мне кажется, ценную публикацию: А.К. Тарасенков — Русские поэты XX века. Москва. Сов<етский> пис<атель> 1966. Оказывается, что это ортодоксальнейшее пресмыкающееся, один из официальных надсмотрщиков над поэзией, был ее настоящим любимцем, ценителем и радетелем, вроде (осмелюсь даже их сравнить!) Ивана Розанова[204].

Вероятно, если все будет обстоять благополучно, в ближайшие годы мы будем иметь еще немало подобных сюрпризов из СССР, когда там будто проясняется.

Так вот теперь, когда он умер, выпустили они там составленную им библиографию его же собственной, им самим в течение всей его жизни собранной библиотеки русской поэзии XX века.

Любопытно то, что умер он в 1956 году, а библиография эта вышла только теперь. Дай полна ли она?..[205]

Но, так или иначе, ценность ее для такого человека, как, напр<имер>, Вы, неисчерпаема и не поддается учету. В книге около 500 стр. И на каждой из них свыше 30 заглавий.

Конечно, большинство из них — скучнейшая и никчемнейшая соцреалистическая халтура. Да и за истекшие со смерти Тарасенкова 10 лет немало вышло нового, что сильно меняет картину, вырисовывающую<ся> в его книге, но все-таки в ней, по крайней мере для меня, нашлась такая уйма захватывающе интересных и совершенно новых сведений, что, попади, напр<имер>, мы теперь в Москву, кажись, жизни бы не хватило, чтобы их исчерпать полностью.

Конечно, бесчисленных указанных в этой книге поэтов я и во сне не видал, всех этих Абрамовых и Аврущенок и Агатовых (имена взяты наугад на первых только двух страницах). А ведь и среди них, несомненно, есть и интересные, а м. б., и сущие откровения.

Но вот, все-таки, приведу Вам хоть несколько примеров: Ф. Богородский — Даешь! (Со статьями В. Каменского, Хлебникова и т. д.)

К. Вагинов — Опыты соединения слов посредством ритма. 1931 г. и еще 2 сборника: 1921 и 1926 гг.

Павел Васильев — Путь на Семиге 1932 г.

А. Введенский (обереут) — Стихи 1940 г. и целый ряд сборников для детей (только ли для детей?)

Ю. Владимиров (тоже обереут) — Оркестр 1929, Чудаки 1930 и еще ряд других.

М. Волошин — Чайка и Саломея (Стихотворения). Киев 1909 г.

Ганин — целых 12 заглавий с точными данными места, года и издательства, среди которых 9 мне до сих пор не известных (даже по заглавию). Что же говорить о самом тексте!

Иван Грузинов — был интересный такой имажинист, близкий к Сергею Боброву, но до сих пор известный мне только по периодике. Оказывается, что у него было целых шесть сборников между 1915 и 1926 гг.