Движение образует форму - Елена Макарова

«Сложнее всего мне было почувствовать и нарисовать спокойную воду. Наверно, это потому, что мне кажется, что там пустота.

И, собственно, по жизни я все бегу куда-то. Сделала вывод, что надо чаще останавливаться и открывать для себя полноту спокойствия, его умиротворенность и гармонию».

«Начала со спокойствия. Долго смотрела, ходила вокруг, все не понимала: как вода может быть спокойной? Светит на нее солнышко из окна — она смеется, поставлю на плиту без огня — она трепещет от предвкушения, спрячусь с ней в темноту — она готова к колдовству (ой, даже в рифму!).

Подумала: может, она у меня в посуде неспокойная? Стала вспоминать, где вода спокойная. Вспомнилось озеро на заре, когда солнце еще не встало. Поставила свою воду в тенек за диван — вроде успокоилась. Нарисовала.

Дальше дело пошло быстрее. Прокипятила воду раз пять, насмотрелась. Нарисовала. И промежуточное состояние.

Только показалось мне, на огне она быстро умерла… Вроде пузыри, движение, огонь — а душа ее куда-то подевалась. Другое дело пар! Он да — и бурный, и живой».

Траектория движения

Первокурсницы начали ходить друг к другу в гости, обмениваться мнениями.

Девушка из Италии пишет девушке из Москвы:

«Вот и идейные споры у нас начались!

На мой взгляд, в нашем двадцать первом все имеет право на существование. И твоя любящая точность рука рождает замечательные по своей поэтичности образы — взять хоть море, или вечерний пейзаж в альбом Лене, или весенний микроскопический пейзаж с озером. Хотела бы я, кстати, взглянуть на твой можжевельник с иголочками!

Хорошо, что мы начинаем сами чувствовать, чего нам не хватает, а что нам и вовсе не нужно. Я вот считаю, что мне надо упражняться в двух направлениях: набивать руку и глаз в точности передачи форм, движений — и одновременно учиться еще выше парить над конкретикой, тогда будет больше легкости и поэзии. Ведь взять модернистов: тот же Модильяни, создавая утрированные образы, прекрасно чувствует и передает индивидуальные черты. И гогеновские женщины — все ж при них: и позы естественные, и никуда не заваливаются, и похожи на таитянок, а не на египтянок».

Девушка из Москвы отвечает девушке из Италии:

«Я не могу ответить на вопрос, что делает картину картиной. Наверное, пока не могу. Мне кажется, ответы будут разными — как с субъективной, так и с временной точки зрения. То есть конкретно для меня и сегодня (впрочем, как и раньше) играет большую роль похожесть. Я честно пытаюсь изменить такое восприятие, точнее, не изменить, а дополнить. Но пока плохо получается.

Хотела бы я нарисовать что-то, как О. Но не выходит у меня. Скатываюсь к детализации и похожести. Но, может быть, именно это мое? Может, пока и не надо себя ломать?

Так же, как и О., не стоит стремиться к фотографической точности. Ведь у нее так здорово получается изображать увиденное! Каждому свое, все имеет право на жизнь».

Возникло то чувство общности, которого не было вначале:

«Я даже не ожидала, что просто так приятно знать, что где-то в самых разных местах есть люди, которые рисуют луну или лепят фараонов».

Муж одной из курсисток назвал нас сектой.

Снять бы документальный фильм о том, как в разных странах на трех континентах представительницы прекрасного пола (у нас один мужчина на все четыре курса), уложив детей спать, или запершись от них в ванной, или вместе с ними, если уж без них никак, расстилают на полу рулонную бумагу или прикнопливают листы к стенам, кликают мышкой или пальцем на музыкальный файл и рисуют под ту же музыку совершенно разные картины; как они прослаивают акварелью бумагу, устраивая разным цветам рандеву на перекрестках, «спиралят» домашнюю утварь и перед тем, как съесть фрукт, подумывают, не нарисовать ли его сперва.

При этом:

«Дата конца света, назначенная по календарю майя на 21 декабря 2012 года, начинает волновать очень многих. Парад планет и приближение планеты Нибиру рисует самые разнообразные картины конца света в сознании многих. Предсказания майя, Нострадамуса и Ванги… Может, это и есть тот самый Судный день, описанный в Библии, который уничтожит всех людей на Земле?»

Мир сходит с ума, а мы себе рисуем. С нелегкой подачи Фридл.

Смена ритма

Из дневника 2000 года:

«Ох, скорей бы все осталось позади — и выставка, и книга… Просто не верится, что через полтора месяца в типографии изготовят печатные формы — и в первых числах июля из всей этой многолетней головной боли возникнет вещь и скоро станет привычной, как ножницы или ручки, раскиданные по всей квартире.

Осталось полтора месяца от всех этих двенадцати лет исследований. Не знаю, как будет оценен наш труд и будет ли. После Оксфорда я смогу, надеюсь, перевести дух, осмотреться и если не определиться в ином направлении, то хотя бы жить в прежнем с меньшей интенсивностью».

Речь шла о первом издании книги на английском языке «University over the Abyss» и ее презентации в рамках международной конференции в Оксфорде. На русском она появилась в 2006 году в четырехтомнике «Крепость над бездной» (книга третья — «Терезинские лекции, 1941–1944»).

Про беспорядок я написала мягко. На самом деле в то время у нас жила Алиса из Вены, которая в 1999-м верстала немецкую книгу про Фридл, довольно-таки шустро, и я решила позвать ее в Израиль, чтобы вместе быстренько сверстать эту. Нас поджимали сроки. Красотка Алиса влюбила в себя пол-Иерусалима. Квартира заполнилась ухажерами, один из них в припадке ревности вывалил на Алису дуршлаг с макаронами — к счастью, не горячими. В верстку постоянно вносились правки, в кухне сидела безумная англичанка, которую нам сосватал Федя для «окончательной корректуры». Англичанка эта преподавала в Лондоне английскую литературу, а в Израиле училась на клоуна, вместе с Федей. Она сказала, что наш английский заплюют в Оксфорде, что он американизирован и надо его англизировать. Англизированный текст укорачивался, картинки подскакивали кверху, Алиса сходила с ума. Она не отпускала меня от компьютера: я должна была следить за текстом — где курсив, где жирный шрифт, как соотносится документ с тем, что говорится на этой странице (английского Алиса не знала). В перерывах я готовила на десять человек, включая соавтора Виктора Купермана, англичанку, Алису и ее ухажеров, число которых всякий раз колебалось, Федю, Маню и их друзей, — так что тогдашнее желание жить с меньшей интенсивностью можно считать вполне оправданным.