Черничная ведьма, или Все о десертах и любви (СИ) - Петровичева Лариса

Домой мы вернулись через час — я хотела прогуляться, но Энцо, такой же суровый и сосредоточенный, как в тот день, когда я впервые увидела его в Ханибруке, приказал мне обойтись без самодеятельности, и я решила подчиниться. Вернувшись в дом, мы разошлись — он пошел в свой кабинет, я поднялась в комнату и провалилась в сон где-то на полчаса. Потом что-то разбудило меня, и я решила поискать Энцо. Поговорить с ним — о ведьмах и инквизиторах, о нас, о том, что…

Неважно. Мне хотелось просто побыть с ним рядом. Посмотреть на него.

— Разбираю отцовские бумаги, — Энцо поднял с пола серую картонную коробку и вынул из нее одинаковые грязно-желтые папки с завязками. — Здесь большая картотека, я думаю, тут все его клиенты.

Он указал на толстую папку, которая лежала чуть в стороне, и предложил:

— Взгляни, если хочешь.

— Это твоя? — спросила я. Папка казалась затаившимся хищником — протяни руку, и он откусит тебе пальцы. Но я тотчас же напомнила себе, что мы сожгли портрет доктора Саброры, и теперь прошлое не имеет власти над Энцо, и наваждение исчезло.

— Моя, — кивнул Энцо. — Тут много интересного.

Я подошла к столу, взяла папку. На крышке значилось «Пациент номер 1» — надпись была размашисто перечеркнута красным, и было видно, что доктор был в ярости, настолько глубоко перо погрузилось в картон. Я открыла папку — множество тонких белых листков, исписанных на врачебном старохарвенийском диалекте, которым пользуются доктора со всего мира, бесчисленные цифры и фотография — испуганный подросток с разбитой губой угрюмо смотрел в камеру, не понимая, почему все это происходит именно с ним.

Я дотронулась до лица юного Энцо Саброры, словно хотела утешить его, и сказала:

— Знаешь, я сегодня подумала о том, что люди с их жестокостью бывают хуже любых ведьм.

— У ведьм другие возможности, — ответил Энцо, взял из раскрытого шкафа еще одну стопку папок, на этот раз тонких, из темно-вишневой кожи, и довольно прицокнул языком. — Я понимаю, что и вас, и нас надо изучать. Чтобы вот такая дрянь, как Чинция Фальконе, больше не поднимала тьму из воды и не убивала людей.

— Лоренцо Бернати убил намного больше, чем она, — парировала я. Мне казалось, что Энцо сейчас начнет спорить, но он лишь кивнул.

— Да, уголовный кодекс во многом нуждается в доработке, согласен. Смотри, что тут! Копии лицензий на медицинскую деятельность и исследования в области мозга!

Он грохнул одну из папок на стол и ткнул пальцем в белый плотный лист с таким количеством печатей и подписей, что в глазах начало рябить. Я всмотрелась и прочла: «Психиатрическая клиника «Убежище святой Магды» прошла сертификацию и получила разрешение на проведение опытов на мозге с целью определения истоков ведьмовства».

— То есть, они вынимают мозг через нос и имеют на это разрешение, — пробормотала я. Энцо усмехнулся.

— В точку. А вот еще посмотри. Бумаги на перевод.

На новых листках были печати полицейского управления Сартаврааты, региона на севере страны. Ведьму по имени Майра Хокка, осужденную по статьям 118-А и 121-Г, «Предумышленное убийство» и «Предумышленное убийство по предварительному сговору», передавали в клинику «Убежище святой Магды». Я нахмурилась, вчитываясь в мелкие строчки, отпечатанные на старой печатной машинке полицейского отделения: диагноз местного врача, опухоль в лобной части мозга, подтвержден, ведьма передается в клинику для обследования и лечения.

От листков веяло жаром. Я отбросила их обратно в папку и процедила:

— Врач Сартаврааты и опухоль мозга? Как говорит Сандро, там такие врачи, которые голову с задницей путают!

Энцо невозмутимо кивнул.

— Да, я тоже так подумал. Наверняка было особое распоряжение от министерства внутренних дел. Отправлять ведьм из провинциальных тюрем для нужд «Убежища».

— Видимо, поэтому ее и не казнили, — пробормотала я. — Статьи тяжелые.

— Согласен, — Энцо вынул еще одну папку, вчитался в ее содержимое и вдруг горько усмехнулся: — Надо же! Вот ты где…

Он протянул мне бумаги: больничная карта пациента, примерно такую же для меня завели в Ханибруке, когда я пошла лечить зуб. Не стала залатывать его направленным заклинанием, вытерпела час в кресле стоматолога и еще раз подтвердила для всех, что я законопослушная ведьма. С фотографии смотрел немолодой мужчина — лысый, обрюзгший, угрюмый, с таким пробирающим взглядом, что мне невольно захотелось поискать убежище.

— Итан Хатчиссон, — прочла я и удивленно вскинула бровь. — Инквизитор?

Энцо кивнул.

— Мы с ним вели несколько совместных дел. Он иногда жаловался на головные боли, а потом ушел в отставку и уехал из столицы. Вот, значит, где он в итоге оказался.

— Ему, возможно, пообещали исцеление, — сказала я. — Интересно, жив ли он?

Энцо печально усмехнулся.

— Это вряд ли. Сомневаюсь, что из «Убежища» выходят живыми, иначе они бы уже орали о своих успешных опытах на весь белый свет.

Я понимающе кивнула. Ведьмы и инквизиторы были врагами с самого начала времен, но нашлась та сила, которая превратила тех и других в своих подопытных кроликов. Какое-то время Энцо стоял неподвижно, держась за ручку шкафа — в нем было столько отчаяния, что я не выдержала: отшвырнула папку несчастного Итана Хатчиссона, быстрым шагом подошла к Энцо и обняла его за плечи.

Он замер. Тело напряглось, спина, к которой я прильнула, окаменела под белой рубашкой — но он меня не оттолкнул, он не отстранился, и так мы и стояли рядом, а потом он произнес:

— В пекло все это до самого дна. На сегодня хватит с нас докторов с их экспериментами.

Энцо развернулся, перехватил меня за руку и добавил:

— Пойдем. Лучше покажу тебе кое-что.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Такси привезло нас на берег моря, но не на тот пляж, где мы с Энцо сражались с порождением ведьмы, а на совсем другой — маленький, каменистый, тихий. Здесь не было ни туристов, ни кафе с полосатыми зонтиками, ни скамеек — только скалы, камни и негромкий шелест моря. Энцо прошел к воде, постоял какое-то время так, словно приветствовал старого друга, а затем обернулся ко мне и произнес:

— Я любил приходить сюда в детстве. Знаешь, почему?

Я пожала плечами. Это место было красивым, наполненным диким очарованием природы — но дело было не просто в красоте.

— Потому что здесь есть вот что, — Энцо нагнулся и быстрым движением выхватил из камней пляжа рыжую искру, которая весело засверкала в его пальцах. Я рассмеялась, подошла и увидела на его ладони галтовку агата. Бесчисленные волны огладили красно-желтый камень с белыми прожилками, но не погасили тот тихий огонь, который всегда наполняет агаты.

— Я собирал такие камешки, — признался Энцо. — Их здесь очень много. Знаешь, что говорят об агатах?

— Что они даруют силу и богатство, — ответила я. — И любовь.

Нет.

Незачем.

Не было у нас никакой любви и не могло быть. Мы слишком разные, пусть и прошли вместе огромный путь за короткое время. Мы враги по самой своей природе, мы ведьма и инквизитор, мы…

Мы люди. И только это имело значение.

Кажется, Энцо прочел мои сбивчивые мысли, потому что его губы дрогнули в мягкой улыбке, и он указал куда-то вправо и вниз.

— Смотри-ка. Еще один.

Этот агат был крупнее и не такой яркий — золотисто-молочный, словно впитавший лучи вечернего солнца, он лег на мою ладонь, и я почувствовала осторожное прикосновение тепла, которое сгустилось в этом камне за тысячи лет. Впереди закричали чайки, падая к воде и взмывая вверх, от моря пахло солью, водорослями и тайной, и я неожиданно ощутила веселый азарт.

— Давай поищем еще? — предложила я, и мы с Энцо побрели по пляжу. Волны шумели, набегая на берег, и я вдруг увидела мальчика, который шел здесь, глядя себе под ноги и собирая камни. В этом месте, возле моря, ему, должно быть, было не так одиноко.

— Я тут много лет не был, — произнес Энцо и, взяв что-то из воды, протянул мне: море, которое не забыло маленького несчастного мальчика, встретило его и принесло ему свой тихий дар — розовую ракушку с изящными завитками шипов. Я осторожно дотронулась до нее кончиком пальца, и ракушка вздрогнула: пляж наполнил негромкий звон, словно кто-то дернул невидимую струну, и Энцо объяснил: