Разрешаю любить или все еще будет - Петр Сосновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фоков переехал к Кустиной жить, а я как был, так и остался для сельчан ее женихом. «Юра плюс Ната равняется любовь» — эти слова однажды я нашел, вырезанные ножом на скамье, когда вдруг присел, чтобы завязать шнурок ботинка у железнодорожной станции. Уж если они, на какой то деревяшке, сохранились, то, что говорить о сердце. В сердце они вечны. Зря, я отдал Нату Жене, зря!
Правда, с женитьбой у меня ничего не получалось. Кустина словно заговорила. Я всех своих потенциальных невест невольно сравнивал с Натальей Михайловной. Она была мой идеал. Не мог я возобновить свои отношения и с девушкой из большого волжского города — мое слово было крепким: сказал — сделал.
Многими из тех качеств, которыми я наделял Нату, она не обладала. В мыслях я превозносил ее, но все это было мне же во вред, но что поделаешь. Такова любовь. Она застит глаза — делает человека слепым.
В последствии я не раз представлял себя мужем Кустиной. И всегда меня мучил один и тот же вопрос смог бы я в несвойственном для меня положении противостоять тем невзгодам, которые неожиданно свалились на нас всех, в будущем, когда вдруг в стране начался кавардак, так называемая перестройка?
Я ведь всегда был ответственен только за себя. Да, мне приходилось помогать родителям, потому что я жил с ними, выполнять кое-какие обязанности, только и всего. Я, не был хозяином, эту «должность» у нас занимал отец Александр Иванович. Он обо всем пекся. Благодаря ему, мы, наверное, и выжили в то трудное время.
Нашим сельским людям было легче. Нас спасали огороды. Многие из тех, кто переехал в город, получив квартиры, вдруг неожиданно бросились назад в село, выискивая возможность где-нибудь прилепиться и разработать кусок земли для посадки обычной картошки. Лидия Ивановна Фокова лет пять ковырялась возле нашего огорода у канавы. Снимаемый ею урожай не раз выручал ее в трудное время.
На душе у меня было пусто. Не знаю, что бы со мной случилось, наверное, я также как когда-то Евгений залез бы в петлю. Работа меня не могла спасти. Она давала возможность забыться, но только лишь днем. Ночи были очень длинными. Они-то меня и мучили. До поры до времени я сторонился всяких там оргий, был паинькой, хотя «мероприятий» в жизни всегда хватало, то премия — ее надо обмыть, то отпуск — тоже, — день рождения, просто повышение в должности кого-нибудь из сослуживцев. Рестораны, кафе, бары, женщины — все это было рядом и несло расслабление. А его мне как раз и не хватало. И я не удержался — слетел. Сколько я покуролесил? Месяц-два — не больше.
Помню, я не раз вздорил по поводу своих пьяных похождений с родителями. Отец даже кричал на меня:
— Юра, возьми себя в руки!
Я отвечал просто:
— Вы все хотите, чтобы я женился, зажил семейной жизнью. Вот я и ищу себе женщину, то есть — жену!
— Не там ты ищешь! — вторила отцу мать, — не там. Это я тебе говорю как сыну.
Нет, я не спился. Обо мне и Евгении, Лидия Ивановна сказала, как отрезала: «Не пьющие вы «люди-человеки».
Я мог попробовать, но, чтобы скатиться куда-то вниз, пасть — никогда.
Мне помог Семен. Однажды, он увидел, как я пьяный плелся домой и затащил к себе. Вначале я недоумевал зачем, а он похвастался мне уловом. Где Семен мог поймать столько плотвы, я не знал. Прудов уже не было. Они были засыпаны.
Рыба плавала в большом оцинкованном тазике. Она не поразила меня своей величиной, но я загорелся, и на следующий день вместе с Семеном, забравшись в электричку, поехал на рыбалку. Наверное, час, ну чуть больше, мы были в пути, и всю дорогу Семен мне рассказывал о том, как он однажды, обнаружив на карте недалеко от станции синюю извилистую кривую, после отыскал небольшую юркую речушку.
— Я тебе такое место покажу! — сказал товарищ. И показал. Я увлекся. Мысли, посещавшие меня на природе, веяли оптимизмом. Семен стал моим лучшим другом. Рядом со мной уже не было Жени. Я за него был спокоен. За ним теперь приглядывала моя подруга — Ната. Мне не нужно было отказываться от того удовольствия, которое я когда-то испытал — рыбалки. Я снова как в детстве все свободное время отдавал этому занятию.
Семен был женат на своей местной девушке Елене. У него рос сын. Ему было лет десять. Он с ним не расставался — парень всегда находился рядом. Натаскав из леса хвороста, он разводил на берегу реки костер, чистил картошку, ловил всякую мелочь. Без нее уха была бы не та.
— Водка, наркотики, клей и прочее, прочее — поразмысли сам, — сказал мне однажды Семен, сидя у костра, — до добра эти вещи не доведут! Работа? Работа она затягивает. Однако и калечит. За ней ничего не видишь. Можно свихнуться. Я сам, как и ты трудоголик, порой не могу остановиться. Меня сын отвлекает. Если бы не он, я загнулся, а так нет-нет и вырвет меня из кабинета. Я работаю на заводе, занимаюсь качеством. А качества сам знаешь, много не бывает! — Семен усмехнулся и подбросил дров. Они тут же занялись ярким пламенем.
Я выкарабкался. Вновь занялся делами. Хотя я их и не бросал, просто ослабил внимание, что оказалось кстати — началась перестройка — годы реформ.
У меня на глазах разваливалась наука. Она была не нужна. Престиж научно-исследовательских отраслевых институтов падал. Это было вызвано катастрофическим положением производственной базы. Предприятия останавливались. Рынок страны насыщался в основном только за счет экспорта и неимоверного роста цен. Сокращения коснулись всех. Людей выгоняли на улицу. На заводах закрывались участки, отделения, цеха. У нас в НИИ стали не нужны целые направления, отправляли на улицу вначале менее квалифицированных работников, а затем даже «зубров». Я не один год чувствовал себя словно на льдине. Положение было шатким. Долго испытывать судьбу мне не было смысла. Я был доволен тем, что остановился и что важно — это вовремя. Мои друзья: Кустина и Фоков — просто «выпали из гнезда». Я о них забыл. Не до того мне было, не до того.
13
Годы реформ всех коснулись, не только меня. Вначале,
