Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

Джо, гордо шествуя по Биг-Маркет, на свидание к Дику Джоби, с которым у него были важные и конфиденциальные дела, весело твердил про себя:

— Выгорит дело! Ей-богу, выгорит!

XV

Десять дней спустя, рано утром Джо пришёл в заводскую контору и заявил, что ему надо видеть мистера Стэнли.

— А, Джо! В чём дело? — спросил Стэнли Миллингтон, поднимая глаза от письменного стола, стоявшего посреди старомодной комнаты с высокими окнами, о множеством бумаг, чертежей и книг, лежавших повсюду, с коричневыми стенами, на которых висели фотографии — группы заводских служащих, администрации, снимки, сделанные на экскурсиях членов клуба, и снимки цеха, где громадные болванки угрожающе раскачивались на подъёмных кранах.

Джо почтительно ответил:

— Я отработал неделю после предупреждения, мистер Миллингтон. И не хотелось мне уйти, не попрощавшись с вами.

«Наш мистер Стэнли» выпрямился в кресле:

— Да неужели же вы уходите от нас, Джо? Очень жаль. Вы гордость цеха. И клуба тоже. Что случилось? Может быть, я могу помочь делу?

Джо покачал головой, меланхолически, но мужественно.

— Нет, мистер Стэнли, сэр, тут личное дело. Завод тут ни при чём. Мне очень нравилось у вас работать. Но… у меня вышла неприятность с моей невестой.

— Боже мой, Джо! — всполошился мистер Стэнли. — Неужели… — (мистер Стэнли не забыл Дженни. Мистер Стэнли недавно женился на Лауре, он, если позволено будет так выразиться, только что поднялся с брачного ложа и поэтому был склонен к драматическому сочувствию). — Неужели вы хотите сказать, что она вас бросила?

Джо молча кивнул.

— Придётся мне уйти. Я не могу больше здесь остаться. Хочу уехать как можно скорее.

Миллингтон отвёл глаза. Не повезло бедняге, да, ужасно не повезло. Но он переносит горе, как настоящий спортсмен. Чтобы дать Джо время успокоиться, он тактично вытащил свою трубку и стал медленно набивать её табаком из стоявшей на столе коробки с эмблемой Сент-Бэдской школы, потом поправил свой галстук цветов этой школы и сказал:

— Мне вас жаль, Джо. — Рыцарские чувства не позволили ему сказать больше: он не мог осуждать женщину. Он добавил только: — Мне вдвойне жаль лишиться вас, Джо. Вы у меня с некоторых пор на примете. Я наблюдал за вами и хотел помочь вам пробить себе дорогу.

«Отчего же ты этого не сделал, дьявол тебя возьми?» — подумал Джо злобно. А вслух сказал с благодарной улыбкой:

— Вы очень добры ко мне, мистер Стэнли.

— Да. — Стэнли важно пыхтел трубкой. — Люди вашего типа мне по душе, Джо. Я люблю работать с такими людьми, — прямодушными и порядочными. Образование в наше время имеет очень мало значения. Главное — чтобы человек был настоящий…

Долгая пауза.

— Впрочем, не буду пытаться вас уговорить. Что пользы предлагать человеку камень, когда ему нужен хлеб. На вашем месте и я бы, вероятно, поступил так же. Уезжайте и постарайтесь забыть. — Он снова помолчал, вынув трубку изо рта, и внезапно расчувствовался при мысли о том, как он счастлив с Лаурой и насколько его положение лучше, чем этого бедняги Джо. — Но запомните то, что я сказал, Джо. Это моё искреннее намерение. Когда бы вы ни вздумали вернуться, для вас здесь найдётся работа. И работа приличная. Понимаете?

— Да, мистер Стэнли. — Джо держал себя как подобает мужчине.

Миллингтон приподнялся, вынул трубку изо рта и протянул ему руку, как бы поощряя идти навстречу своей судьбе.

— До свиданья, Джо. Уверен, что мы ещё с вами встретимся.

Они обменялись рукопожатием. Потом Джо повернулся и вышел из кабинета. Он торопливо прошёл Плэтт-стрит, вскочил в трамвай, мысленно подгоняя его. Потом все так же поспешно промчался по Скоттсвуд-род, тихонько вошёл в дом № 117А, прокрался наверх и уложил свой чемодан. Уложил все. Когда попалась фотография Дженни в рамке, которую она ему подарила, он с минуту всматривался в неё с слабой усмешкой, потом выбросил фотографию и спрятал в чемодан рамку. Рамка была хорошая, серебряная.

Таща в одной руке раздутый чемодан, он сошёл вниз, бросил его на пол в передней и прошёл в крайнюю комнату. Ада, неряшливая, расплывшаяся, по обыкновению лежала в качалке, предаваясь так называемой «утренней передышке».

— Прощайте, миссис Сэнли.

— Что такое? — Ада чуть не вскочила с качалки.

— Меня уволили, — коротко объявил Джо. — Работу я потерял, Дженни со мной порвала, не могу я этого больше выносить, уезжаю…

— Но, Джо… — ахнула Ада. — Неужели вы это всерьёз?

— Совершенно серьёзно.

Джо не притворялся печальным: это было опасно, могло вызвать протесты, уговоры остаться. Он был твёрд, решителен, сдержан. Он уходил как человек, которого оскорбили, решение которого непоколебимо. И впечатлительная Ада поняла выражение его лица.

— Так я и знала, — причитала она. — Знала, что этим кончится её поведение. Говорила я ей. Говорила, что вы этого не потерпите. Она возмутительно с вами поступила.

— Больше чем возмутительно, — вставил Джо угрюмо.

— И подумать только, что в довершение всего вы ещё и работу потеряли! О Джо, как мне вас жалко! Это ужасно. Господи, что же вы будете делать?

— Найду себе работу, — сказал Джо решительно. — Но подальше от Тайнкасла.

— Но, Джо… может быть, вы…

— Нет! — неожиданно закричал Джо. — Ничего я не сделаю. Довольно я настрадался. Меня обманул мой лучший друг. Не желаю я больше этого терпеть!

Дэвид был для Джо, конечно, только предлогом, последним козырем в игре. Не будь Дэвида, ему бы ни за что не удалось выпутаться из такого рода истории. Это было бы невозможно. Никак невозможно. Его бы допрашивали, преследовали, шпионили за ним на каждом шагу. Даже когда он говорил с Адой, эта мысль промелькнула у него в голове. И его охватил порыв восхищения собственной ловкостью. Да, он умно придумал: разыграл все как настоящий артист. Какое удовольствие — стоять сейчас тут, втирать ей очки и посмеиваться в кулак над всей компанией.

— Имейте в виду, миссис Сэнли, что я не злопамятен, — объявил он в заключение. — Скажите Дженни, что я её прощаю. И передайте всем от меня поклон. Не могу никого видеть, мне слишком тяжело.

Аде не хотелось его отпускать. Она-то в самом деле была расстроена. Но что делать, раз человека обидели? И Джо покинул её дом так же, как вошёл в него: без единого пятна на репутации, самым достойным образом.

В этот вечер Дженни поздно воротилась домой. В магазине Слэттери шла летняя распродажа, а так как сегодня была пятница, последний день этого ненавистного для Дженни периода, то магазин закрыли только около восьми часов вечера. Дженни пришла домой в четверть девятого.

Дома была одна только мать. С удивительной для неё энергией Ада устроила это нарочно, отослав Клэри и Филлис «погулять», а Альфа и Салли — на премьеру в «Эмпайр».

— Мне нужно с тобой поговорить, Дженни…

Что-то новое звучало в голосе матери, но Дженни была слишком утомлена, чтобы обратить на это внимание. Она до смерти устала, и, что ещё хуже, ей нездоровилось. Сегодня был убийственный день.

— Ох, и надоел же мне этот магазин! — сказала она, в изнеможении падая на стул. — Десять часов на ногах! Ноги у меня распухли и горят. Если это долго ещё будет продолжаться, я наживу себе расширение вен. А я когда-то считала, что это приличная служба. Что за ерунда! Она становится всё хуже. Женщины того круга, который мы теперь обслуживаем, такие ужасные!

— Джо уехал, — ледяным тоном сказала миссис Сэнли.

— Уехал? — повторила Дженни, оторопев.

— Да, уехал сегодня утром, совсем.

Дженни поняла. Её бледное лицо побледнело как мел. Она перестала растирать опухшую ногу и сидела, не шевелясь. Серые глаза глядели не на мать, а куда-то в пространство. Она казалась испуганной. Но скоро овладела собой.

— Дай мне чаю, мама, — вымолвила она каким-то странным голосом. — И не говори больше ни слова. Дай мне только чаю и молчи.

Ада глубоко вздохнула, и все приготовленные было упрёки замерли у неё на языке. Она немножко знала свою дочь, — не вполне, но настолько, чтобы понять, что сейчас не следует возражать Дженни. Она замолчала и принесла Дженни поесть.

Дженни очень медленно принялась за еду, — это был собственно обед, — деревенский пирог, ещё горячий, потому что стоял в печке. Она сидела все так же прямо, неподвижно, глядя в пространство. Она, казалось, размышляла.

Кончив есть, она повернулась к матери:

— Теперь слушай, ма, — сказала она. — И слушай хорошенько. Я знаю, вы все готовитесь меня пилить. Я заранее знаю каждое слово, которое у тебя на языке. Я поступила с Джо скверно и так далее. Я это знаю, слышишь? Все знаю. И нечего мне это говорить. Тогда вам не придётся ни о чём жалеть. Вот! А теперь я иду спать.

Ошеломлённая мать осталась одна, а Дженни стала с трудом подниматься по лестнице. Она ощущала невероятную усталость. Вот бы сейчас выпить стаканчик-другой портвейна, чтобы встряхнуться! Она почувствовала вдруг, что готова отдать всё, что угодно, за один бодрящий стакан портвейна. Наверху она разделась, бросая свою одежду на стул, на пол, куда и как попало. Легла в постель. Она благодарила бога, что Клэри, ей соседки по комнате, нет дома, и никто не мешает ей.