Отмычка к ее жизни - Светлана Алешина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Валерьянки иди выпей! — тут же услужливо предложила тетя Валя, у которой, видимо, это было единственное лекарственное средство на все случаи жизни. — Или давай я пойду накапаю, а то ты устал поди.
Сергей Борисович отмахнулся.
— Налить тебе валерьянки-то? — не отставала тетя Валя.
Суровцев гневно взглянул на нее, приблизился и прямо в лицо выдохнул:
— Нет!
Тетя Валя отшатнулась и быстро проскользнула к своему стулу, снова обратившись в слух. Суровцев попрощался со всеми и отбыл. Катя с Никитой, которых после нового удара оставили в покое — затея с их свадьбой теперь казалась цветочками по сравнению с известием от Паши Дискотеки, — сидели в стороне. Лариса поняла, что ее присутствие должно быть как-то оправдано, и решила перейти наконец к тому, зачем, собственно, и приехала сейчас сюда.
К тому времени она уже успела проанализировать ситуацию. Еще раз оценив характер каждого, взвесив мотивы, вспомнив, кто где находился, и проследив за поведением и реакцией всех членов семьи Марии Суровцевой, она поняла, что, похоже, вывод из всего этого можно сделать только один. И в этом случае все начинает сходиться — становятся понятны и мотивы, и последующее поведение действующих лиц, и, скорее всего, отсутствие алиби… И сейчас ей предстояло установить как раз последнее.
Обведя комнату взглядом, Лариса проговорила:
— Андрей Владимирович, может быть, вам сходить прогуляться? Пока квартира проветрится, а то мы тут накурили сильно…
— Благодарю, — хрипло отозвался Романов. — Но дело в том, что я уже давно никуда не выхожу, мне это тяжело.
— Что, совсем никуда? — удивленно посмотрела на него Лариса.
— К сожалению, да.
— Ой, как же это ты никуда не выходишь? — моментально вклинилась непосредственная тетя Валя. — А вот я на прошлой неделе в собес ходила, так тебя возле главпочтамта видела! Ты еще сказал, что за молоком идешь. А я тебе говорю — ты бы мне позвонил, я бы купила! А ты говоришь — я беспокоить не хотел. А я говорю…
— Да-да, я помню, — раздраженно перебил не в меру разговорчивую родственницу Андрей Владимирович. — В тот день я действительно вышел из дома, потому что мне было уж очень тяжело дышать. А горячее молоко приносит облегчение. Дома никого не было, пришлось идти самому… Я вообще-то не понимаю, почему мы это все мусолим, мусолим…
— Вот зря ты выходишь-то! Ох, зря! — назидательно покачала головой тетя Валя. — Зима ведь, скользко, еще навернешься где-нибудь да голову расшибешь, не дай бог, конечно.
— Значит, вы все-таки выходите из дома? — в упор посмотрела на Романова Лариса.
— Ну, в случае крайней необходимости — да, — недоуменно ответил Андрей Владимирович. — А какое это имеет значение для вас?
— Я хочу, чтобы вы мне сами все рассказали, — четко проговорила Лариса, не сводя глаз с Романова.
Глава 9
— И что я, по-вашему, должен вам сказать? — нахмурился Андрей Владимирович.
— Прежде всего я хочу знать, где вы находились в то время, когда убили Машу? — холодно спросила Лариса.
— Дома, — коротко ответил Романов. — Дома…
— А кто это может подтвердить?
Романов задумался, потом развел руками и с сожалением произнес:
— Наверное, никто. Потому что я сидел дома, и никто сюда в этот час не приходил и даже не звонил.
— Значит, алиби у вас нет, — зловеще заметила Лариса. — А ваше отношение к падчерице было далеко, так скажем, от теплого.
— Я и не скрывал этого. Но, как вы понимаете, подобное — еще недостаточный повод для таких обвинений, — стараясь по максимуму говорить столь же холодно, ответил Романов.
Однако Лариса уловила едва заметную дрожь в его голосе, а также и тот момент, что руки Андрея Владимировича тоже слегка подрагивали. Вообще он выглядел прижатым к стене, изо всех сил старающимся отразить попытки нападения и поэтому казавшимся нахохлившимся и готовым к бескомпромиссной битве.
— Да вы что, в убийстве, что ли, его обвиняете? — испугалась Ольга Михайловна.
— Ну, совсем приехали! Вообще уже некуда! — резюмировала тетя Валя. — Больного человека в покое оставить не могут. Нет, в этом доме точно с ума все посходили. Гнать надо всех, Оля, пусть сами как хотят, так и живут, раз такие все умные.
— И все-таки у вас нет алиби, — продолжала упорно гнуть свою линию Лариса.
— Это еще ничего не доказывает, — парировал Андрей Владимирович.
— Лариса Викторовна, объясните, пожалуйста, на чем все-таки основано ваше обвинение, — спросил Никита.
— Хорошо, я объясню. У всех, кроме Андрея Владимировича, либо отсутствуют мотивы, либо есть алиби. А подозреваемых было много. После того как отпали многие версии, я поняла, что это совершил кто-то из близких, потому что Маша мало с кем общалась, и посторонние люди, которые могли ее убить, все проверены. А у Андрея Владимировича есть мотивы, а алиби как раз нет.
— Но зачем папе это было нужно? — с дрожью в голосе спросила Катя.
— Я так полагаю, что ради вас. Он же единственный среди всех знал о вашей связи с Никитой. Хотя пускай он сам все расскажет.
— Бред, — коротко прокомментировал Андрей Владимирович. — Ничего я рассказывать не собираюсь. Если у вас есть железные улики, то, будьте добры, представьте их. И вообще в этом случае я вам советую прийти с милицией. А сейчас я хочу лечь.
С этими словами он поднялся и ушел в свою комнату. Повисла гнетущая тишина, которую нарушила Ольга Михайловна.
— Лариса Викторовна, — нерешительно начала она. — Я все-таки думаю, что вы ошибаетесь. Вы извините, но я попрошу вас уйти.
— Конечно, — тут же согласилась Лариса. — Я свои выводы сделала, а дальше пусть разбираются те, кому это положено по закону.
— Вот именно! — подняла вверх палец тетя Валя. — А вам нечего здесь воду мутить. Господи, мало того, доченьки родные такие подарки преподнесли, так еще и посторонние будут вмешиваться. Уезжать тебе отсюда надо, Оля, уезжать!
— Ты уж не трындычи, — отмахнулась Ольга Михайловна.
Лариса же тем временем, попрощавшись с Катей и Никитой, ушла.
* * *Последующие несколько дней мало изменили ситуацию. Карташов сообщил Ларисе, что милиционеры несколько раз допрашивали Романова, но он твердил только одно — не виноват, не убивал, и намекал на то, что он очень, очень болен и не понимает, почему его подозревают. Милиционеры, проявив милосердие, не стали проводить допрос с пристрастием. К тому же семья — и Ольга Михайловна, и ее сестра, и Никита с Катей, и даже Сергей Борисович — все были против того, чтобы выбивать из него признания.
— В общем, все закончилось ничем, Лара, — разводил руками Карташов. — Не колется он, и все. Может, и не он совсем.
— А кто же тогда? Ты же сам говорил, что нанесенный удар — слабый, будто сделан рукой женщины. А этот Романов — он и есть по своей физической силе женщина.
— Лара, дело в том, что улик нет. Нет, и все! Никто его в подъезде не видел, соседи в один голос утверждают, что не было его там в то утро. И из его близких соседей мы тоже ничего полезного не выудили: никто ничего не видел.
— А как же Степаныч?
— Степаныч твой сидит.
— Но он же не убивал, Олег!
— Пока будет сидеть, — сказал Карташов. — Может быть, оправдают за недоказанностью. Судом присяжных.
— Но ведь он же не виноват!
— Я сказал — будет сидеть! — подражая Жеглову, пробасил подполковник. — Ничего страшного, может быть, в тюрьме станет меньше язвить. А то его быстро того… отучат. Там особо никого не покритикуешь.
После этого разговора с Карташовым совсем потерявшая покой Лариса решительно направилась к Романовым. На удивление, Андрей Владимирович согласился с ней поговорить. Однако говорила преимущественно одна Лариса. Романов выглядел совсем плохим и с трудом произносил слова. Лариса, обычно спокойная, на этот раз довольно эмоционально описала ему положение Дмитрия Степановича Городова.
— Я прошу вас подумать хотя бы о том, что по вашей вине страдает совершенно посторонний человек. Он может провести в тюрьме несколько лет. И только из-за своей неосторожности.
Романов никак не реагировал. Он откинулся на подушку и закрыл глаза. Побившись еще немного, Лариса увидела, что он спит: она поднялась и ушла.
* * *Спустя две недели Лариса Котова сидела в своем кабинете в ресторане «Чайка». Надо признаться, чувствовала она себя не очень хорошо оттого, что, пожалуй, впервые в своей практике, будучи стопроцентно убежденной в виновности одного из персонажей, она ничего не могла предпринять, чтобы вывести его на чистую воду. Слов нет, самолюбие ее было задето, и Лариса старалась в последнее время пустить события, что называется, на самотек, в надежде, что потом решение придет само собой. Другого выхода не было.
Еще одна мысль, которая не давала покоя, заключалась в том, что ее администратор Дмитрий Степанович Городов по-прежнему не был освобожден. Он так и продолжал сидеть в СИЗО, улики против него оставались очень серьезными, и Лариса мучилась угрызениями совести, словно в этом была ее прямая вина.