Коварство, или Тайна дома с мезонином - Вера Колочкова

Хотя Тина, будучи той самой сельской школьной учительницей, к героической армии этих женщин себя вовсе не причисляла, потому как оказалась в их рядах несколько поневоле. Может, потому и страх от вокруг происходящего на нее чаще других нападал, и даже, стыдно признаться, тоска иногда приходила… Слава богу, было у нее от этой тоски свое собственное, замечательное лекарство: можно всегда взять в руки чеховский томик и уйти с головой в его мудро-смешливый текст, напитать душу его достоинством, а самое главное – будто так вот с Антоном своим поговорить. Представлялось ей, что он, любимый ее Антон Павлович Званцев, тоже читает сейчас эти самые строчки, и так вот невзначай встречаются они иногда душами. Не любила Тина только чеховского «Дома с мезонином» – перелистывала быстро страницы, будто боялась, что выскочит из них сейчас живая Мисюсь… Бедная чеховская героиня, настоящая милая Мисюсь, тебе-то за что такое наказание от Тины досталось?

Тем не менее все шло и шло своим чередом, и чередом вовсе для Тины неплохим, как она сама искренне полагала. Потому что жили они маленьким своим семейством замечательно. Несмотря на все материальные трудности – куда от них денешься? А раз никуда не денешься, то лучше обойтись без истерики по поводу этих самых трудностей да нехватки пресловутых материальных благ. В общем, весело жили. И весело же старались кусок получше за столом друг другу подсунуть – Тина для Митеньки, Митенька для Анютки, а Анютка, конечно же, тут же пыталась переправить его обратно в тарелку милой матушке… Так незаметно и годы прошли, и Митенька с Анюткой выросли. Крепенькими выросли, статными, сильными да умно-спокойно устроенными. Митя женился, вместе с тестем новый дом себе поставил. Хороший такой дом, разумно на высоком берегу реки расположившийся. Все старался, чтоб с крыльца знакомый белый берег полностью глазам открывался. И жену себе хорошую нашел, рыжую конопушку Маринку, бывшую Тинину ученицу. Из тех, у которых глаза на уроках литературы мыслью все-таки загорались. И еще какой мыслью! Однажды Маринка, Тина помнит, написала такой замечательный реферат, который взял да и занял первое место на областном конкурсе! И тему сама придумала – образ писательницы Татьяны Толстой, живущий в ее прозе, сопоставила с образом той же самой Татьяны Толстой как телеведущей «Школы злословия»… Каково? Прям точно по Бахтину… Это ж надо! Самой бы Тине такое и в голову не пришло. Очень умная девочка. Хотя сама Маринка твердит, что на Тининых уроках так вот думать-сопоставлять научилась. Что ж, хорошо, если так. Значит, благословенна и дальше будет учительская эта бодрость ритма и духа – Маринка-то после школы не куда-нибудь, а в педагогический институт поступила. Правда, на заочный теперь пришлось перевестись по причине грядущего в молодой семье прибавления. Сказали, мальчик будет. Надо бы их попросить, чтоб назвали малыша Антоном…

– Как думаешь, Анют? Ничего, что я их об этом попрошу? Или они уже придумали другое имя? – обратилась Тина к задумавшейся над ее рассказом дочери.

– Да нормально, мам. Попроси, конечно. По-моему, они только рады будут. Митька – тот вообще тебе в рот смотрит, каждое слово твое ловит. Ты ж для него с детства не только родительница, но и авторитет непререкаемый. Слушай, мам, а мне вот сейчас что вдруг в голову пришло… Знаешь, а Митька ведь никогда даже в твоем материнстве и не усомнился… Хоть и знал, что ты не мать ему, а тетка… А я? Ты помнишь, как я с тобой спорила все время?

– А как же? Помню, конечно. И умница, что спорила, что в себе не держала.

– Да нет, это ты у меня умница… – задумчиво проговорила Анюта, благодарно взглянув на мать. – С другими-то детьми, знаешь, родители споров особо не заводили. Приказы-указания давали, и все. А ты… Ты все наоборот… Только сейчас я поняла, мамочка, какая ж ты у меня умница…

– Да ну, скажешь тоже. Налей-ка мне лучше еще кофейку! Может, взбодрюсь хоть, а то Митенька придет, меня испугается…

Да уж, что и говорить – с Митей хлопот особых у Тины никогда не было. А вот Анютка росла неспокойно. Что называется – оторви да брось. Характерец у девчонки тот еще проклюнулся – так порой свое мнение отстаивала, что и до школьных драк дело доходило. Тина ее никогда не наказывала. Просто уважала да понимать старалась. А уж насчет поспорить о чем – тут уж им, матери да дочери, и действительно не мешайте никто…

– Мам! Ну нельзя, нельзя так жить, всем и во всем уступая! Ты что! Надо же стоять за свое горой, уметь всего самой добиваться! Иначе растопчут ведь! – горячилась, будучи еще семиклассницей, Анютка, сидя перед матерью за столом и прижимая медный пятак к разрастающемуся под глазом сиреневому фонарю, результату возникшей стихийно школьной потасовки. – И я буду сама всего добиваться, хоть и кулаками! И не дам себя в обиду!

– Ну да… Добиваться, конечно, надо… – тихо кивала ей в ответ Тина. – А ты посмотри, дочка, ты вдумайся в смысл этого глагола – «добиваться»… Он же происходит от глагола «добивать»…

– Ну и что? И пусть происходит!

– А тебе так обязательно нужно добивать кого-то, чтоб что-то получить? Ну, допустим, добила. Допустим, получила. А дальше-то что? За этим для себя полученным всегда будет тянуться хвостом то самое «добитое», и никуда ты от него не денешься…

– А по-твоему, значит, надо всем и всегда уступать? Быть слабохарактерной лучше, да?

– Хм… А по-твоему, сила характера заключается в том, чтоб не уступать?

– Ну да…

– Нет, Анютка. Не права ты. Согласись, что не уступить – это гораздо проще. Правда? А вот уступить – это гораздо сложнее. Во все времена почиталось за истину, что войны развязывают слабохарактерные и трусливые, а вот урегулировать конфликт миром удается только сильным и смелым. Всегда проще в войну ввязаться, чем мудро отойти в сторону. Всегда проще отобрать, чем отдать. Так что характер у отдающего сильнее, получается, чем у берущего…

– Мам, ну сейчас уже время другое, понимаешь? Жестокое очень! Сейчас будешь вот так рассуждать – на обочине жизни останешься!

– А я согласна быть на обочине, Анют. Я выбираю эту обочину, зато отказываюсь от драки. В драке, понимаешь ли, суть человеческая истончается, а он этого и не замечает… Каждый выбирает для себя свой путь, дочка. Осознанно выбирает. А не бьется в общей драке жестоко непонятно за что. И вообще, нормальный человек никогда не станет дракой отстаивать свою жизненную позицию. Он просто себе ее оставит. А вот человек-невежа будет драться до последнего, совершенно искренне при этом полагая, что его позиция является исключительно правильной. И в драке этой он бывает до абсолютности жесток.

– Да куда ж от нее денешься-то, мам, от жестокости этой? Ты прямо как с луны свалилась, ей-богу! Неужели ты не знаешь, что в нашей школе творится? Ведь та же дедовщина…