Самая срочная служба - Михаил Серегин

«О чем думает Евздрихин? Ведь ему за рулем сидеть».

Леха начал нервничать. Как они вообще в часть поедут? Тут пригласили на финал первую партию. Леха с Кривовзглядовым были во второй, так как находились выше в турнирной таблице и имели преимущества перед первой пятеркой. Они будут знать результаты соперников.

Отстреляли неплохо, но никто не поднялся выше сорока. У Простакова загорелись глаза.

Леха встал на позицию.

– Ну, ты как, Колян, в этот раз глаза в кучу соберешь?

И снова раздалось с двух сторон:

– Да пошел ты.

Снова он с двумя Колями. После этой шуточки неожиданно у Простакова потемнело в глазах. В первый раз такое. Он понял, что волнуется, и попытался собраться. Черное яблочко мишени куда-то уплывало. Он опустил винтовку. В то время как остальные сделали уже по паре выстрелов, он все стоял и не начинал стрельбу. Подождав, пока в голове прояснится наконец, он спокойно поднял оружие и начал методично выстреливать положенное. Сделав пять выстрелов, опустил винтовку и стал дожидаться, пока остальные закончат упражнение.

После того как упражнение закончилось, он устало поплелся к пластиковым креслам первого ряда трибуны и рухнул на ближайшее, обливаясь потом. Рядом с ним отходил Кривовзглядов, вытирая платком лоб.

– Ну че? Взмок немножко?

Его беспорядочно бегающие глаза разглядывали утомленного Простакова. Леха молча кивнул головой и посмотрел наверх. Евздрихин с Мудрецким уже сидели в обнимку, и им было наплевать на то, что они находятся в каком-то тире. Сейчас Лехе показалось, что они начнут раскачиваться из стороны в сторону и затянут: «Эх, дубинушка».

Результаты соревнований почему-то не объявили сразу, а организатор, выйдя на середину так, чтобы его было видно, поднял мегафон и объявил на весь тир, что сейчас состоятся показательные выступления.

Все участники и офицеры, которые были невольными зрителями происходящего и могли, что называется, поболеть за своих, увидели, как сбоку на инвалидной коляске выкатили сидящего в кресле молодого человека с автоматом Калашникова в руках. Слово «сидящего» здесь вряд ли было уместно, потому как он постоянно дергался и не мог надолго, больше секунды, выдерживать свое тело в одном положении. Его колени ходили ходуном. Стопы, которые были привязаны к коляске ремнями, танцевали независимо от остального тела. Руки, в которых был автомат, не могли спокойно лежать на подлокотниках. Они держали оружие и размахивали им из стороны в сторону.

Невольно по рядам побежал шорох и ропот.

Молодой человек, чьи длинные русые волосы спадали до плеч и были мокрыми то ли от воды, то ли от пота, вертел автоматом Калашникова из стороны в сторону, улыбался. При этом густая белая пена стекала по уголкам его рта, и время от времени он делал попытки подняться. Но крепкие ремни, фиксирующие тело в сидячем положении, не давали ему это сделать.

Ведущий соревнований дождался того момента, пока солдат привезет коляску с, как бы это помягче сказать, слегка неуравновешенным стрелком к огневой позиции, поднял вверх полностью заряженный рожок с патронами и объявил, что они боевые. После этого отдал рожок психу, а на иного человека этот юноша не тянул.

Увидев, как проворно тот вставил рожок и передернул затвор, несколько человек просто шуганулись. Но тут случилось нечто. Конвульсивные движения прекратились, стрелок сосредоточился, направил оружие в сектор для стрельбы и на заблаговременно натянутом белом листе с расстояния в пятьдесят метров одной непрерывной очередью под аплодисменты выбил восьмерку.

Его палец еще конвульсивно долго нажимал на курок, но патроны закончились. Тряся головой и разбрызгивая пену, он отдал оружие инструктору, при этом его ноги дернулись. И организатор соревнований вставил второй рожок в автомат.

Снова зазвучала непрерывная очередь. И теперь точно такая же восьмерка, только горизонтальная, была выбита на том же месте.

После выполнения упражнения офицеры зааплодировали.

Кто-то крикнул:

– Достаточно! Уже не у всех штаны сухие!

Его поддержали дружным смехом и облегчением после того, как у стрелка наконец окончательно отобрали оружие и вывезли его, дергающегося на кресле, обратно.

Объявили результат соревнований. Когда Простаков услышал, что он занял третье место с тем же результатом в сорок два очка, он как-то сник, а тем временем Кривовзглядов, наоборот, собрался.

– На втором месте, – объявил ведущий, – Николай Кривовзглядов.

– Е-мое, – схватился за голову Коля, – это не слабо. В прошлом году я был здесь только третьим.

– Да? А кто же на первом месте? – Простаков закусил нижнюю губу.

– Первое место занял Николай Запереблатнентский.

Несколько офицеров, сидящих где-то с краю, захлопали, и даже один свистнул. Сам Запереблатненский Коля, выступавший дважды соседом Простакова по другую сторону от Кривовзглядова, победно вскинул руки вверх.

– Ну, тогда все понятно. Он и в прошлом году выигрывал. – Коля вслед за Простаковым закусил губу.

– Ну и че такого? Тогда он и на самом деле лучший, – не понял Простаков.

– Да в том, что у него папа – генерал-полковник. Вот так вот. Знаешь, как в том анекдоте, что никогда сын полковника не будет генералом, потому что у генерала свой сынок. То же самое и здесь. На самом деле этот Коля толком и стрелять-то не умеет. Все мишени деланые.

– Ни фига себе! – обиделся Алексей, узнав такое. – А я думаю, что кому-кому, а тебе нельзя первое место давать.

И тут Алексей во второй раз увидел, как у Коли глаза собираются в кучу, но на этот раз они смотрели не в даль, а на Простакова.

– Слушай, не надо...

– Хорошо, не буду, – согласился здоровяк.

Он поднялся на верхний пятый ряд, где сидели офицеры. Те поздравили его, предложили сесть с ними рядом. За третье место ничего, кроме грамоты, не полагалось.

– Третье место – это здорово! – согласился Евздрихин. – Ну че, мужики, пошли?

– Пошли.

Мужики пошли в парк, где Леха стал третьим, и ему тоже дали глотнуть кока-колы. А на грамоту, перевернутую обратной стороной, положили открытую баночку килек, помидорчики, купленные на базаре в июне за бешеные деньги, и один огурчик. Леха ни от чего не отказывался. Он пил вместе с офицерами, празднуя третье место, взятое по стрельбе, и это – за округ.

Глава 5

РЕЗИНА – ПЛЕЙБОЙ

Его не остановят бури,

Его пленили телеса.

Из него вышло столько дури,

Что враз померкли чудеса.

Стойлохряков сидел в штабе на своем рабочем месте и чах за столом в одиночестве. То, над чем он чах, он успел убрать на стоящую пониже стола тумбочку, после чего собрал брови в кучу и посмотрел на вошедших к нему Простакова, Евздрихина и Мудрецкого.

Комбат с интересом взял протянутую ему грамоту.

– О, всех там перестрелял? – бормотал полковник, читая документ, утверждающий, что Простаков занял третье место. – А че не первое? – возмутился Стойлохряков. Потом рассмеялся. – Шучу, шучу. Первое было занято, наверное, еще до начала. Второе – тоже.

Он повертел грамоту в руках и увидел на обратной стороне коричневые пятна и разводы.

– А это че такое? – спросил он у Мудрецкого, тыкая пальцем в следы недавнего заседания в парке под деревьями.

– Да не знаю, – начал оправдываться Мудрецкий, разводя руками. – Заляпали обо что-то.

– Ну чего же вы? Такой документ. Простаков, спать, – скомандовал комбат, – а вы, двое, садитесь.

Евздрихин сел напротив Мудрецкого. Комбат держал грамоту в руках до тех пор, пока солдат не вышел из кабинета. Затем точно так же, как и они сами совсем недавно, перевернул ее красочной стороной вниз и на уже заляпанное пространство поставил начатую бутылку водки и нехитрую закусь.

– Ну че, надо отметить, что наш долбаный батальон – третий в округе. А, мужики?

Мужики не возражали. Тем более что они уже были разогреты.

Как Евздрихин довез их обратно, никто не интересовался, а он ни перед кем и не хвастался. Доехал спокойно, хоть и пьяный был.

Такое продолжение дня для Мудрецкого оказалось полной неожиданностью. Зато он обрадовался, что теперь можно расслабиться и очень быстро сделаться действительно пьяным, и не стал сдерживать эмоции, которые так и перли из него после мягких возлияний в городе Самаре.

Комбат поставил стаканы, налил каждому по сто и предложил выпить за победу. А третье место, по большому счету, и была настоящая победа.

Сам же виновник этого праздника вошел в казарму на первом этаже и прошел в кубрик, отгороженный химвзводу, где не обнаружил вообще никого, чему обрадовался и завалился дрыхнуть. Время было послеобеденное, и народ, видимо, угнали на работы.

А его на сегодня комбат своим словом освободил от физических нагрузок, которые, как известно, начинаются в армии в основном во второй половине дня, после проведения учебных занятий. А иногда и в первой, но это, если очень надо и если больше заняться нечем. Обычно и то и другое случается весьма часто.