Пожалуйста, избавьте от греха - Рекс Тодхантер Стаут

– Пожалуйста. Скотч, бурбон, водка, ирландский виски. Вода, сода, лед.

– Просто виски. Любой. Пусть бурбон. Не имеет значения.

Мне не показалось, что она и вправду устала. Пальцы на обеих руках, покоившихся на коленях, поочередно сжимались и разжимались. Она явно была не в своей тарелке. Нервничала или боялась. На кухне, прихватив бутылку бурбона – не «Тен-Майл-Крик» – и налив в графин воды, я попытался поискать причину. Было дело только в том, что ей пришлось обсуждать столь интимные вопросы с простым помощником частного детектива, или в чем-либо другом. Я уже успел поставить поднос с напитками на маленький столик возле ее кресла и вернуться к своему столу, но так и не пришел к определенному выводу. Плеснув себе немного виски, Хелен Лугос осушила стакан в три глотка, состроила гримаску, пару раз сглотнула, потом налила себе воды и залпом выпила.

– Я же говорила вам… – Она поперхнулась, откашлялась и начала снова: – Я же говорила вам, что пью мало.

Я кивнул:

– Могу принести вам молока, но оно считается антидотом по отношению к виски.

– Нет, благодарю вас. – Она еще раз сглотнула.

– Ладно. Значит, вы не знаете, кто подложил бомбу в этот ящик?

– Да, не знаю.

Я вытащил блокнот и ручку:

– Теперь, поскольку микрофоны в этой комнате не установлены, мне придется делать кое-какие записи. Я должен знать, причем поминутно, как вы провели тот самый вторник, двадцатого мая. Завтра исполнится четыре недели с того дня, но вспомнить все подробности вам будет несложно, ведь полиция уже наверняка дотошно расспрашивала вас про это. Все посетители Браунинга проходят через вашу комнату, поэтому нам придется прогнать весь день, начиная с вашего прихода. С десяти утра?

– В его кабинет ведет еще одна дверь.

– Но пользуются ею не слишком часто? Кроме него.

– Не слишком, но иногда такое случается. Я не собираюсь отвечать на эти вопросы. И мне кажется, что вы не имеете права принуждать меня.

– Права принуждать я, конечно, не имею. Но мистер Вулф не сможет выполнить работу, порученную ему миссис Оделл, если не получит ответы на ряд ключевых вопросов, а это, безусловно, один из таких вопросов. Кстати говоря, в беседе с репортером Кеннет Меер присовокупил, что тот, кто хочет узнать, кто именно и зачем подложил бомбу, должен сосредоточить все усилия на Хелен Лугос. Почему он это сказал?

– Я вам не верю. – Она пристально смотрела на меня. – Я не могу поверить, что он такое сказал.

– Лучше поверьте. Это факт, мисс Лугос.

– Репортеру?

– Да. Фамилию я вам называть не стану, но, если потребуется, готов вас с ним свести, и он сам подтвердит. Для Меера он был не посторонний. Они пели в одном хоре церкви Сент-Эндрюс. Но когда он попытался копнуть глубже, Меер замолчал. Однако вернемся к моему первому вопросу. Вы пришли на работу в десять часов?

Она ответила, что нет – в девять тридцать.

Даже с моим мелким почерком и умением стенографировать, запись нашей беседы заняла больше четырех страничек моего блокнота. По времени все вышло идеально. Было ровно семь тридцать, когда послышался знакомый грохот, а несколько мгновений спустя в кабинет вошел Фриц и потянулся к дверной ручке. Так уж у нас заведено: если в отсутствие Вулфа я сижу с кем-то в кабинете, а обед уже готов, то входит Фриц и закрывает дверь в прихожую. Этим мне дают знать, что обед подан, а также, если я продолжаю беседу, защищают сидящего в столовой Вулфа от постороннего шума.

Но на этот раз беседу я мог не продолжать, да мне и самому не хотелось. Мне нужно было в спокойной обстановке обмозговать парочку ее фраз и не терпелось попробовать утенка с грибами, канадским рисом и вином, пока он еще не остыл. Это одно из блюд, рецепт которого Вулф и Фриц придумали вместе и назвали «утенок по-американски» – из-за канадского риса, должно быть. Лично я его обожаю.

Я сказал, что она, наверное, уже устала. Хелен ответила, что да, даже очень, и встала. Я поблагодарил ее, а потом, открывая перед ней входную дверь и прощаясь, поблагодарил еще раз.

Ясное дело, садясь за стол, я не упомянул Хелен Лугос ни единым словом. Вулф уже приступил к утенку, следовательно мои слова расценивались бы как попытка заговорить о деле во время еды, что недопустимо. Зато, когда мы перебрались в кабинет и Фриц принес кофе, Вулф первый показал, что неделя бесплодных усилий действует на нервы даже ему, и спросил: «Ну?» – прежде чем я взял в руку чашку.

– Нет, – ответил я.

– Совсем ничего?

– Ничего, с моей точки зрения. Насчет вас я не уверен. Как всегда. Вы, разумеется, хотите услышать все дословно?

– Да.

И я пересказал ему всю нашу беседу слово в слово, включая поминутный отчет о том, как она провела вторник, двадцатого мая. Для этого мне пришлось несколько раз свериться с блокнотом. Как обычно, Вулф просто слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Он лучший слушатель из всех, кого я знаю. Когда я закончил, кофейник и наши чашки опустели, и Фриц пришел, чтобы забрать их.

Я спрятал блокнот в ящик письменного стола.

– С моей точки зрения, ничего стоящего, – сказал я. – Конечно, нам и не следовало рассчитывать, что она разоткровенничается. Таких сейчас днем с огнем не сыскать. Она что-то знает или подозревает, что может оказаться правдой или нет. Кроме того, не ясно, может ли она нам помочь и захочет ли, но, чтобы угадать это, нужно быть лучшей гадалкой, чем я. Не думаю, что бомбу подложила она. Да, она не сидела на своем месте в тот миг, когда бомба взорвалась – чертовски повезло, согласен, – но, по ее словам, она часто отлучается в комнату, где хранятся архивы, и почти всегда находится там, когда Браунинга нет. Впрочем, полицейские это уже давно проверили и перепроверили. Разумеется, бесполезно было просить ее перечислить семнадцать человек, заходивших при ней к Браунингу. Бомбу не могли подложить в его присутствии, если он не сделал это сам, а войти к нему можно еще и через другую дверь. Что касается того, кто мог войти в кабинет, когда Браунинга там не было, то она, по ее словам, отсутствовала на рабочем месте в течение двух часов. Насчет ее доводов, почему Кеннет Меер не желал бы смерти Браунинга, бросьте монетку. Вам придется