Викинги и индейцы - Жан Оливье

Когда Иннети-ки вошла в хижину, Лейф, по серьезному выражению ее лица, понял, что происходит нечто чрезвычайно важное.

— Иннети-ки, это я ударил колдуна, и я один отвечаю за все.

— Люди ни за что не отвечают, Лейф. Один Гитчи-Маниту ведает, что должно произойти. Так говорил мой отец старейшинам племени. Еще он сказал: «Викинги должны жить бок о бок с манданами, и цена такого союза стоит того, чтобы я спокойно пошел на смерть».

— На смерть? Виннета-ка идет на смерть? Такого не может быть, Иннети-ки.

Лейф в смятении прижимал к груди жену. -

— Наши обычаи — не твои обычаи, Лейф! Мой отец ведает знак мудрости, и он выбрал смерть на благо своего народа и на благо викингов. Колдуны будут удовлетворены, когда моего отца привяжут к столбу пыток.

— К столбу пыток! Но Виннета-ка невиновен! Это я ударил колдуна в маске, а Пурпурное Облако пронзил своей стрелой другого человека.

— Арики и Нацунк заслуживали сотни смертей, Лейф, поскольку они пренебрегли законом. Но я тебе еще раз говорю, что пройдет много времени, прежде чем ты станешь думать, как мы. Виннета-ка идет на мучения не как преступник, а как герой, и его смерть будет почитаема всеми — манданами и людьми Баашимуна, как народом Тетивы, являющимся племенем Нацунка, так и народом Выдры, народом южных людей Навена-на и странствующим лесным народом База-Венена — ибо кровь Виннета-ка смоет все проклятья и развеет злобу. Это так, Лейф! Мой отец умрет, но он станет сверкающей звездой на небе Гитчи-Маниту.

Слезы текли по щекам Иннети-ки, но держалась она прямо, гордо вскинув голову. Никогда она не была так прекрасна…

— Лейф! Лейф! Виннета-ка умирает, чтобы мы могли жить в мире… Он расскажет О-Ке-Хе Мудрому, а тот — остальным вождям и колдунам. Так все воины племен узнают, что сам Гитчи-Маниту взял тебя за руку, чтобы отвести к нам. Пурпурное Облако сумеет промолчать.

Лейф взял в свои ладони руки Иннети-ки.

— Я не понимаю всего, что ты сказала, но думаю, что Виннета-ка получит право жить среди доблестных воинов в невидимом мире, где Тор награждает героев. И викинги Кросснесса не похоронят память о нем.

Барабанная дробь на нижнем плато участилась. Иннети-ки прислушалась.

— Это песнь смерти бьет по барабанам колдунов, — выдохнула она.

— Я хотел бы поговорить с великим вождем О-Ке-Хе, с колдунами, с племенами, — не сдавался Лейф. — Виннета-ка не должен умереть.

— Теперь уже слишком поздно, Лейф. Шаманы воспевают свою победу, но Виннета-ка счастлив. Он умрет перед собравшимися людьми, как полагается, без единой жалобы… Лишь манданы не смогут присутствовать при его конце, так как обычай требует также, чтобы смерть пришла за героем, когда он вдали от своих людей. Виннета-ка будет до конца противостоять своим врагам, колдунам, но его смерть имеет другой смысл — навечно скрепить союз викингов и речных манданов.

Только тогда Иннети-ки заплакала, не пытаясь скрыть своих слез.

Теперь барабаны смолкли.

Виннета-ка находился в центре просторной поляны на первом плато. Вабаш, колдун племени Баашимуна, связал ему руки и щиколотки, а узкий кожаный ремень, проходивший посередине тела, символически прикреплял его к столбу.

Воины народа Тетивы, племени Нацунка, разожгли большой костер из хвойных ветвей.

В зарождающихся сумерках Виннета-ка видел, как пляшут отблески костра на разрисованных лицах, притиснутых друг к другу, как маисовые зерна в початке. Вожди племен окружили О-Ке-Хе, который надел большой военный убор, чтобы при всех воздать должное человеку, собиравшемуся умереть. Вожди народов Медведя, Лани и Черепахи последовали примеру О-Ке-Хе. Вабаш и шаманы, в обрядовых масках, стояли плотной группой справа от вождей. С левой стороны теснились молодые воины из племени Нацунка и племени Арики, которым вменялось в обязанность наносить удары осужденному. Позади, на десятки и десятки рядов в глубину, толпились люди из различных племен.

Поляна была слишком маленькой, и в тени деревьев Виннета-ка смутно различал тех, кто пришел слишком поздно и не смог найти себе места. Были там лица друзей и лица врагов, но в тот момент это не имело значения. Важно было одно — чтобы выжило племя манданов и сохранился союз, заключенный с викингами.

Виннета-ка испытывал некоторую гордость оттого, что выиграл эту двойную партию. Он отказывался даже думать о цене победы. Он мог уходить из жизни со спокойным сердцем. Все было в порядке. Иннети-ки и Лейфу ничто не угрожает.

Враждебно настроенные колдуны и вожди, даже Вабаш, даже Касве, не осмелились торговаться, когда он с пренебрежительным спокойствием предложил свою жизнь. На памяти людей никогда вождь не приносился в жертву Великому Духу.

— Какую смерть ты выбираешь? — спросил Вабаш.

— Мне все равно. Ты прекрасно знаешь, что я сумею умереть мужчиной, какой бы ни была моя смерть.

Он не боялся боли и был уверен, что его постоянный соратник О-Ке-Хе сумеет избавить его от позорного конца.

Прежде чем выйти из хижины О-Ке-Хе, он попросил день на то, чтобы подготовиться к смерти. Его первой заботой было отправить сопровождавших его людей обратно на Поле Облаков…

Затем он направился к потоку, который не завалило снегом, и искупался, чтобы очиститься. Белый свет на востоке указывал на положение солнца. Виннета-ка мылся долго, не обращая внимания на мороз. Затем он тщательно оделся и остался стоять лицом к востоку, предавшись спокойным раздумьям. Он обращался к воде и снегу, к резкому северному ветру, к духу животных, живущих в лесу и в реке, и это было его человеческим прощанием с самим Гитчи-Маниту, небесным вождем.

— Слушайте все: вы, птицы воздуха, и вы, хозяева леса, и вы, рыбы реки, и ты, солнце, и ты, свет, я дарю вам свою жизнь…

В середине дня он вернулся в хижину О-Ке-Хе, и очень пожилая женщина, жена самого вождя, тщательно разрисовала его лицо и туловище чередующимися красными и желтыми линиями — мужскими цветами, прославляющими силу и мужество. Закончив, женщина удалилась, и Виннета-ка посетил вождь О-Ке-Хе в сопровождении своего сына Пурпурное Облако.

— Ты будешь гореть в памяти народа шаванос, как костер на вершине горы, — просто сказал О-Ке-Хе. — Ты сделал то, что должно было быть сделано.

Больше о предстоящем вечером ритуале они не говорили. Позже Пурпурное Облако осмелился задать вопрос:

— Желает ли чего-нибудь мой отец Виннета-ка?

— Мне больше нечего желать, Пурпурное Облако.

Оба шаванос вышли, и до вечера Виннета-ка оставался один.

Когда первая звезда засверкала на небе, он обнажил грудь и сам отправился к месту казни.

Теперь он смотрел на эти волны лиц безразличными глазами. Впрочем, он едва ли ощущал их присутствие. Его дух был в другом месте, на реке — колыбели племени. Он проплывал над лесистым островом, задевая на лету уток и цапель, он проносился прямо над верхушками берез и кленов, коршуном парил над вечностью серых вод, куда с приливами заходили одни и те же течения. Барабанной дроби Виннета-ка почти не слышал. Его слуха не достигали и вопли воинов Нацунка, которые встали и, изображая нападение, потрясали копьями и дубинками. Он даже не повернул головы в сторону колдунов, изрыгавших проклятья, бросавших их, как камни.