Комплекс Наполеона - Марина Серова

Никишина замолчала, вытирая слезы.

— И вы все-таки пошли за водкой? — уточнила Ярослава.

— Пошла, как я Аде откажу? Она сама мне денег сунула.

— Сколько времени вы отсутствовали?

— Минут двадцать, полчаса, — сказала Никишина. — Я, правда, торопилась, переживала, как там дети без присмотра. Да и за Сережку тоже волновалась… Пришла, а в кабинете только Валерка сидит, пьяная уже. Еще стала мне выговаривать что-то, что, дескать, меня за смертью только посылать. Я еще не выдержала и сказала, что у нее дежурство вообще-то. Ну, тут она совсем грубо на меня понесла, я молча бутылку на стол поставила и вышла. Смотрю — по коридору Ада идет, за стенку держится. Видно, плохо ей было. Я еще говорю, может, не надо больше пить? А она только рукой махнула. Пьяному человеку разве что докажешь? А следом и этот тащится, — она кивнула в сторону охранника.

Варвара Михайловна перевела дух.

— Вошла я в палату — Андрей спал уже, смотрю, Сережка подушкой накрытый лежит. Я еще подумала, что это он нарочно опять балуется. Снимаю подушку-то — а он не дышит! У меня прямо сердце чуть не остановилось! Правда, я и тут еще подумала — может, притворяется? Руку схватила, пульс прощупала — нету! Веки подняла — мертвый… Я сначала еще попыталась искусственное дыхание ему сделать, но все уже было бесполезно. Я тогда — к Аде бегом, а она уже на диване лежит, а эти двое обнимаются сидят, водку пьют да хихикают. При мне они, конечно, подобрались, и тут я Аду кинулась поднимать. Она, как про Сережку услышала, мигом протрезвела, за мной помчалась, а сделать-то уже ничего нельзя было…

— В котором часу это случилось? — спросила Ярослава.

— В начале первого ночи, — тихо ответила Никишина.

— Скажите, а когда вы ходили за водкой, ворота и дверь оставались незапертыми?

— Конечно, незапертыми, — кивнула Никишина. — Аделаида еще рукой махнула — говорит, дескать, что за полчаса случиться может?

— И что же было дальше, после того, как вы сообщили о смерти Сережи?

— Сели мы думать и гадать, что делать, — продолжала Варвара Михайловна. — Аделаиду прямо трясло всю. Да я понимаю, затрясет тут! Ходила она по кабинету, ходила, к водке еще прикладывалась… Эти-то двое притихли сразу, как мыши, и давай ее уговаривать не вызывать никого до утра — все равно, дескать, мальчишке уже не поможешь, а себе такой скандал наживешь… Я-то понимала, что так только все хуже будет, все равно ведь правда откроется!

— Почему же вы пошли на их условия? — спросила Ярослава.

Варвара Михайловна снова замолчала и задумалась.

— Растерялась я как-то. Еще подумала, что на меня грешить будут. А вот надо было сразу милицию вызывать!

— Скажите, подсудимая, — строгим голосом обратился к Никишиной прокурор Генин. — А почему вы признались только через две недели в убийстве? Почему только приезд Владислава Губанова спровоцировал ваше признание?

Варвара Михайловна снова замолчала.

— Не буду больше говорить, — сказала она через минуту.

— Варвара Михайловна, вы уж давайте решите: станете говорить, не станете, — усмехнулся судья Волохов. — А то нам и так тут разбираться придется долго, а вы еще медлите. Ну, смелее!

Ярослава толкала Никишину в бок и настойчиво что-то шептала, понуждая ее к продолжению рассказа.

— Не буду говорить, я уже все сказала, я устала очень… — проговорила она. — Делайте что хотите…

— Тогда я скажу! — звенящим голосом выкрикнул Андрей Никифоров. — Она не убивала никого, я видел! Она… Она боялась, что это я убил Сережку, поэтому и взяла вину на себя! Сперва молчала, потому что думала, что все обойдется, а потом, когда Сережкин отец приехал и сказал, что душу из всех вытрясет, она испугалась! Испугалась, что он докопается, что это я его убил!

— Свидетель, так вы признаете себя виновным в убийстве? — поднял брови Волохов, хладнокровию которого я просто поражалась: от такого процесса голова могла пойти кругом. Впрочем, нужно учитывать еще и его опыт…

— Да, признаю, — кивнул головой Андрей.

— Андрюша, что ты несешь! — простонала Варвара Михайловна. — Что ты меня путаешь?

— Скажите, свидетель, — не отставал непробиваемый Генин, — а с какой стати Варваре Михайловне брать вашу вину на себя?

Андрей заморгал глазами, на них появились слезы.

— Ваша честь, я прошу на время прервать допрос свидетеля Никифорова, чтобы защита могла представить новые сведения, — моментально вмешалась Ярошенко.

Ошарашенная не меньше всех остальных, воспитательница отвела всхлипывающего Андрея на место и попыталась его успокоить.

Ярослава встала с места и заявила:

— Уважаемый суд, прежде всего хочу заявить, что Андрей Никифоров является сыном Варвары Михайловны Никишиной. На этот счет имеются документы, которые может представить защита.

Волохов искоса посмотрел на Ярославу, которая протянула ему выкраденную мной из кабинета Морозниковой папку с делом Андрея Никифорова. Варвара Михайловна побледнела, у Морозниковой вытянулось лицо, и она вся подалась вперед, поправляя очки. На лице Валерии Георгиевны появилось что-то похожее на любопытство, охранник Точилин внешне казался равнодушным.

— Это объясняет, — продолжала Ярошенко, — почему, испугавшись, эта женщина взяла на себя предполагаемую вину своего сына.

— Не убивал его Андрюшка, — прошептала Варвара Михайловна.

— Скорее всего, не убивал, — согласно кивнула Ярослава. — Но были и другие люди — у которых, кстати, имелись мотивы для того, чтобы совершить это преступление. И эти люди будут вызваны в качестве свидетелей.

Я понимала, про кого она говорит — оставались у нас до начала судебных прений еще Антонина Губанова и Ирина — по иронии судьбы — тоже Губанова. Но сначала нужно было до конца разобраться с сыном и матерью.

— Подождите, коллега, — остановил Ярославу судья. — Подсудимая, вы не отрицаете, что являетесь матерью Андрея Никифорова и четырнадцать лет назад сдали его в детский дом?

Варвара Михайловна только кивнула и затряслась в рыданиях.

— Это все мать меня заставила, — проговорила она. — Я же тогда молоденькая совсем была — пятнадцать лет! Ну, потеряла голову, дурочка, заморочил мне голову один тип, так ведь у всех ошибки бывают! А когда поняла, что беременна, боялась матери признаться, так и терпела до последнего. А дальше уже делать нечего было — только рожать. А я же несовершеннолетняя была… Вот мать все документы и оформила, так что я своего сыночка даже не видела и не знала, куда его увезли. Это уж потом, перед смертью, мать мне все рассказала. И бросилась я его разыскивать. Пришла к Аделаиде и в ноги упала, чтобы та на работу меня взяла! Хоть горшки мыть!

— Пожалела я тебя, — тихо проговорила с места Аделаида Анатольевна.

— Ада, Ада, — прижала руки к груди Варвара Михайловна. — Я ж тебе благодарна по гроб жизни за это буду! Я же потому и молчала, всегда тебя покрывала, Ада, ты же помнишь! И здесь бы ничегошеньки не стала говорить, если бы Андрюшки это не коснулось!

— Скажите, подсудимая, а откуда вы узнали, что ваш сын — именно Андрей Никифоров? Вам об этом Морозникова сказала? — спросил судья Волохов.

— Нет, — покачала головой Никишина.

— Да как я могла сказать? — пожала плечами Аделаида Анатольевна. — Я на это никакого права не имею. Я ей сразу сказала: на работу возьму, но кто твой сын — не спрашивай.

— Так как же вы узнали?

— Так он же похож на того… На отца своего, — смущаясь и в то же время с улыбкой сказала Никишина. — Я, как его увидела, так сразу и поняла. И фамилия похожая получилась, и Андрюшкой это я его назвала, в роддоме так попросила… Все сходилось.

— А откуда Андрей Никифоров узнал о том, что вы его мать? — продолжал Волохов.

— Так я сама ему рассказала! — Варвара Михайловна повернулась к Аделаиде Анатольевне: — Ада, ты прости меня, ради бога, не выдержала я! Сердце мое материнское не выдержало!

— Где оно у тебя, сердце-то было, четырнадцать лет назад? — злобно кинула реплику с места Сокольникова. — Когда ребенка своего бросала?

— Я не бросала! Разве бы я бросила, если бы мне лет побольше было? Если бы у меня хоть заработок какой-нибудь был! — в отчаянии вскричала Варвара Михайловна.

— Порядок в суде! — глядя на Сокольникову, постучал молоточком судья.

— Не захотела — не бросила бы! И теперь тебя посадят, и правильно сделают! С такими только и надо так поступать, дура припадочная! Все овечкой прикидывалась, вот и доприкидывалась! — выкрикнула Сокольникова. — Еще и на меня пыталась кидаться! В тюрьме таким самое место!

— Так, Валерия Георгиевна, это было ваше последнее выступление, — хмуро проговорил судья Волохов. — Я постановляю удалить вас из зала до конца заседания!

И он громче, чем обычно, шарахнул молотком по дощечке. Сокольникова медленно поднялась и, гордо вскинув голову, прошествовала к выходу под злорадное тихое хихиканье Аделаиды Анатольевны.