Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоило подумать о священнике, как он сам вырос прямо перед ней – высокий, красивый, с пристальным взглядом.
– Вы знаете этот танец? – спросил он, стоя так близко, что Урсула боялась упасть на него, если кто-нибудь толкнет ее в спину. Она прислушалась к знакомому ритму.
– Это же «Град и Унград»!
Этот танец плясали в тавернах, но по секрету. Церковь его не одобряла, уж больно близко танцоры стояли друг к другу. Отец Лукас рассмеялся:
– У нас его называют «Хойбергер»[9].
Больше он ничего не спросил, даже не поинтересовался, хочет ли она танцевать. Одна его рука внезапно оказалась у нее на талии, а другой он крепко сжал ее ладонь. Слишком близко! Никогда еще мужчины не обнимали ее так крепко. От его ризы пахло дымом.
Тело Урсулы повторяло его движения бездумно. От вина и объятий кружилась голова, и лишь чудом ей удавалось ни в кого не врезаться в переполненной церкви. С каждым новым поворотом она собиралась попросить отца Лукаса остановиться, дать ей передохнуть, но никак не успевала. Неожиданно хюммельхены нервно взвизгнули и смолкли. Грохот башмаков прекратился. Урсула ощутила дыхание священника у себя на щеке и подалась назад. Он выпустил ее из объятий, девушка покачнулась и, чтобы не упасть, схватилась за колонну.
Стало стыдно. Отец Лукас просто хотел ее поддержать, а она напридумывала себе невесть чего! Не нужно всех равнять по себе. Убедившись, что пол перестал качаться у нее под ногами, Урсула открыла глаза – и едва не отпрыгнула, встретившись взглядом с чьими-то глазами.
На нее нежно взирал ангел с надалтарного триптиха. Он казался таким живым, точно вот-вот покинет картину и выйдет прямо к ним, чтобы присоединится к веселью. Его трепетное, как у девушки, лицо было преисполнено решимости.
– Я не напугал вас? – Она вздрогнула, совершенно забыв об отце Лукасе. – Мне показалось, вы падаете, хотел вас подхватить.
Урсула смущенно улыбнулась:
– Простите меня, отче. Голова кругом пошла.
Он кивнул, удовлетворившись этим объяснением. Посмотрел на картину, и на лице у него заиграла улыбка:
– Вам нравится?
Она открыла рот, чтобы ответить «очень», но слова отчего-то застряли в горле.
– Никогда не видела таких. – Урсула не солгала, но и от всей правды удержалась. Ангел был так удивительно, нечеловечески красив, что озноб пробегал по спине. – Кто это рисовал?
Отец Лукас склонил голову, и она догадалась:
– Вы?!
Но не успела больше ничего сказать, как услышала за спиной:
– Отец Лукас, благодарю вас за чудесную проповедь.
Из толпы к ним вышел Ауэрхан. Его Урсула не заметила среди танцующих. Да и Кристофа с Агатой было нигде не видать.
Священник прижал руку к груди:
– Ваша похвала греет мне сердце. Простите, вынужден откланяться. Мои прихожане заждались. Ни в чем себе не отказывайте.
Урсула проводила его взглядом. Снова заиграла музыка, на этот раз быстрее и громче. Девушке показалось, что ряженых в церкви прибавилось. Перед ней мелькали люди в масках козлов и ворон с длинными белыми клювами. Неужели им не жарко? Она заметила Берту, которая отплясывала с высоким уродливым парнем, к макушке которого были привязаны бараньи рога.
– Где Харман? – Ауэрхан с неожиданной силой сжал ее руку и потащил куда-то через толпу. – Он должен был присматривать за вами.
– Он мне не нянька, – буркнула Урсула, надеясь, что Ауэрхан не расслышит ее ответ.
Управляющий усадил ее за длинный деревянный стол, отодвинув блюдо с обглоданной рыбиной. Уцелевшая голова пялилась на девушку мутными белесыми глазами. Впрочем, в мисках оставалось еще немало мелких зимних яблок, кренделей и колбасок. За противоположным концом стола двое мужчин играли в карты.
– Как вам праздник, Урсула?
– Шумно. Я не знала, что в церкви дозволено танцевать.
– Почему бы нет? Царь Давид тоже плясал пред Господом, и пророчица Мириам пела во главе хора танцевавших и бивших в литавры. «Нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем»[10]… А что вы думаете об отце Лукасе?
– Необычный человек.
Ауэрхан бросил короткий взгляд на танцующих и побарабанил пальцами по столу.
– Воистину.
Один из мужчин за картами громко выругался, и Урсула подскочила. А буян встал, сорвал с головы шапку и бросил на стол, затем утер нос рукавом и ушел, оставив своего напарника посмеиваться в бороду.
– Хотите сыграть? – неожиданно спросил Ауэрхан.
Урсула замешкалась:
– Здесь?
– Ох, прошу вас, Урсула. Мы же не ради наживы! «В полу бросается жребий, но все решение его – от Господа»[11]. Бросим кости. Если выигрываете вы, то задаете мне любой вопрос, какой пожелаете. Ничего не буду от вас утаивать, но то же условие действует для меня.
Невольно она стала перебирать все свои самые темные и скверные воспоминания, гадая, какое из них может вылезти на потеху победителю… Но любопытство уже зажглось внутри.
– Идет.
Кость, катясь по столу, издавала приятный стрекочущий звук. В первый раз выиграла Урсула. Ей выпала шестерка, Ауэрхану – тройка. Пока она раздумывала над вопросом, он налил ей разбавленного вина.
– Почему вы решили подарить мне шелк?
Ауэрхана вопрос не удивил. Он откинулся на спинку скамьи, сцепив перед собой руки, и ответил не задумываясь:
– Хотел проверить, на что вы годитесь. Я люблю людей, которые знают, чего хотят, и стремятся к своей цели. Печально видеть, как предлагаешь кому-то его мечту, а он идет на попятный. Нерешительность – второе имя трусости.
Урсула старалась не показать, как ее задели эти слова.
– Кусок шелка – не моя мечта.
Ауэрхан склонил голову набок:
– Но надо же с чего-то начать. Чего желает ваше сердце, Урсула?
– Вы еще не бросили.
Не глядя, он поднял кость со стола и выбросил шестерку. Урсула сделала свой бросок. Единица. Вопрос уже
