Журнал «Вокруг Света» №06 за 1970 год - Вокруг Света

Поставил себе старший сын двухэтажный дом на веселом светлом месте, а за ним построился и средний — хоть и больше работы ему вышло, а дом все равно жилой получился. Порадовался на них отец и пошел проведать младшего сына. Видит он: сидит младший сын и отпиливает углы у дома... Покачал головой отец и говорит: «Позавидовал ты братьям, хотел свою избу хоть в темном месте да красивой сделать, отпилил углы у дома, да зря — в лапу, а не в угол теперь у тебя изба рублена, совсем холодно тебе будет, ровный край у твоего дома, да пустой — в лапу северик заберется, в угол нет — всякую щель мхом заткнешь...»

Стоят по лесным деревням и крепкие высокие избы в два этажа, стоят и дома из двух половин: из летника и из зимовника. Стоят эти дома, рубленные в традиционный угол, на высоких красивых местах, и в каждом есть свой смысл и своя прелесть. В больших просторных домах всегда светло и весело, всегда много места для песен и праздника. Зато в маленьких низеньких зимовочках уютно и задумчиво. В таком домике иногда очень хочется погасить электрическую и зажечь керосиновую лампу и рядом с редким потрескиванием фитиля долго слушать тихую и простую лесную сказку или лесную историю. И, как правило, в таких уютных зимовках встречались мне мечтательные старики сказочники, которые бережно хранили мудрость своего народа.

Огороды, улицы, отводы

Если долго бродить от одного лесного поселения к другому, а потом взять карандаш и на лист бумаги нанести все известные тебе дороги, тропы... то невольно отметишь, что перед тобой лежит план сложного и мудрого хозяйства и что это лесное хозяйство чем-то напоминает хозяйство городских людей.

Вот площадь — одна-единственная площадь твоего лесного города, его центр, собравшиеся вместе деревянные домики. От площади в разные стороны расходятся магистрали. Магистрали — это дороги, ведущие к другим лесным поселениям. Рядом с дорогами разбегаются в тайгу радиусы троп. Тропы кочуют в поисках ягоды, гриба, рыбы, зверя, где-то дальше между двумя тропами прокладывается третья, и тогда человек, ушедший в лес, может вернуться по новой охотничьей тропе.

Возвращаясь в деревню, перелезаешь через огород. Огородами в лесу называются длинные высокие изгороди, собранные из стволов сосен, берез и елей. Обычно около каждого лесного поселения существует три полосы таких огородов. Первая полоса огораживает непосредственно деревушку: дома, дворы и усадьбы с картошкой, ячменем и репой. Ее назначение — огораживать усадьбы от скота. Первая оборонительная полоса выполняется искусно, жерди подбираются одна к другой, старательно складываются в диагональный рисунок, и такая изгородь нередко являет собой впечатляющее архитектурное сооружение.

Вторая полоса огорода немного отступает от деревни и окружает широкое кольцо пашен. Это оборонительное сооружение выглядит грубей, жерди положены ближе друг к другу, подчас просто навалены, — его основное назначение сдерживать скот на выпасах, которые начинаются сразу за второй полосой огорода. За выпасами, отрезая, отсекая владения человека от тайги, огораживая эти владения и закрывая коровам дорогу в лес, тянется по болотам, ельникам, березнякам, сосновым борам и осинникам третья и последняя полоса заграждений.

Иногда последний, третий огород называют осеком. Жерди в осеке редко положены так старательно, как в первом и во втором огородах. Такое ограждение больше походит на завал, и его не городят, а валят, секут, снося топором растущие тут же деревья. Перебраться через такой завал можно не везде. Иногда долго идешь вдоль заградительного сооружения, идешь вдоль границы человеческого жилья и леса, находишь на суковатых жердях клочки летней медвежьей шубы и как-то особенно остро осознаешь, что там, за осеком, начинается территория другого хозяйства, имя которого — тайга.

Улицы в лесу бывают не только в деревне между домами. Две изгороди, отстоящие друг от друга на ширину улицы, длинными извилистыми коридорами поднимаются на холмы, спускаются в низины, петляют по зарослям ольхи и возвращаются обратно в деревушку, принося строгому рисунку северных лесных заграждений веселые линии...

Коридоры улицы устроены для стада. Они выведут коров из деревни, приведут обратно и не допустят к пашням и выкосам. Вот улица выбралась из деревни и остановилась около первого огорода. Путь прегражден высокими воротами из жердей. Ты отводишь в сторону ворота, идешь к следующему огороду, снова встречаешь ворота, снова отворишь их, а когда наступает срок миновать последний, третий огород, ты опять встречаешь ворота, опять вынужден отвести их в сторону и уже тут очень хорошо понимаешь, откуда взялось в лесу это название ворот — отвод.

Рыжики, оводы и станок

Не каждого человека нанимают в пастухи. Да в пастухи в лесной деревне и не нанимают, а рядят, уговаривают посулами, ждут отказа и снова уговаривают. Потом наступает день первого выгона. Он наступает добрыми словами пастуху, напутствием Буренкам, Пестронькам, Ракетам и Планетам и, конечно, колобом, знаменитым колобом пастуху от лица деревни, в знак уважения и авансированной благодарности. Колоб вкусный, он готовится из толокна и масла, и получить такой подарок не совсем последняя оценка твоей работы за прошлый год. И эти уговоры, этот колоб и добрые слова, произнесенные старательно, с расстановкой, — преддверие той легкой тишины, которая окружает мир лесного пастуха.

Стадо добралось до Щучьего ручья и разошлось по низине. Пастух поднимается выше, к еловому острову, вешает на сук сумку с хлебом и бутылкой молока и просто сидит, прислонившись к березовому стволу. Внизу озеро и мирное покачивание волн о песчаную косу, рядом голубой шумок березняка, шепот тонконогих осинок, мудрое покачивание елей и малиновые голоса редких колоколов на шеях телушек...

«Динь-динь» — там, «динь-динь» — слева и сзади. И уже не колокола, не металл, а чей-то голос мягко и ласково плывет над водой вместе с белыми облаками. Спокойная тишина. Но рядом с этой тишиной — тайга, где таятся опасности и беды для пастуха и стада...

Первая беда — рыжики, замечательные северные грибы. Стоит корове попробовать появившийся в лесу рыжик, как удержать ее не смогут не только батог пастуха, но порой и достаточно прочные огороды. Ни мягкая трава под богатой росой, ни собаки — коровы идут туда, где появились грибы, идут в лес, и искать их там пастуху придется всю ночь.

Вторая беда — жаркий день. Стоит солнцу подняться над выпасом, как появляются полчища слепней. Слепней здесь почему-то называют оводами, именно оводами, а не оводами. Овода сваливаются на стадо и доводят его до буйного помешательства. Сначала по бокам, по спинам животных начинает пробегать нервный тик. Хвосты поднимаются трубой, стадо срывается с места и мчится леший знает куда.

Но главная беда подстерегает пастуха осенью. К осени короче дни, темней вечера, и вот тут-то и могут пошалить со стадом волки... Когда стадо спускается к озеру, пастух идет в лес поглядеть на мокрой дороге: не проходили ли сегодня волки. Волки могут и совсем не подойти к стаду, но они есть... Вчера за озером снова подала голос волчица. Попадались следы волчьей семьи, да и коровы, зашедшие слишком далеко, не раз поспешно возвращались обратно к пастушьему станку...

Станок пастуха — нехитрое сооружение. Несколько березовых или осиновых стволиков положено на пеньки, да иногда такая же березовая спинка, как у лавочки. Станок всегда устроен там, откуда можно слышать по колоколам все стадо. У станка под вечер разводится огонь. Огонь невеликий — только для того, чтобы вскипятить чай да еще посмотреть на медленные язычки небольшого пламени...

Волчьих следов на дороге не оказалось. Прошел еще один день, прошел тихо.

Гнила, треста, утичья трава

Попуги, шелк, треста, шольги, гнила, утичья трава — одно за другим эти слова приходят в рассказ Николая Филипповича, принося с собой голос озерной волны на отмелях, мягкий теплый свет песчаных кос и немного пряный, сыроватый запах водорослей. Рассказ идет о рыбной ловле, и в этом рассказе не одни лишь местные названия глиняного дна — гнила, тростника — треста и водяной гречихи — утичья трава. В нем большой таинственный мир воды, откуда из века в век предки Николая Филипповича «доставали» на уху, на рыбники, на сушник и на соления окуней, щук, лещей и язей.

Пожалуй, только названия рыб живут на этом озере в общепринятом звучании. Щука осталась щукой, лещ лещом, и лишь плотва именуется здесь по-другому — сорогой, да меленький шустрый окунек величиной с палец зовется палечником.

Палечники обычно бродят по зарослям кувшинки, тростника и только в редких случаях опускаются на большую глубину Глубину старый рыбак тоже называет своим именем — креж. Каждая отмель переходит в глубину, в креж, крутым свалом, стомиком, и по этому стомику не так-то просто опустить на креж калиги...