Загадочная Шмыга - Лада Акимова

Но на примерках приходилось трудно. Выстаивала по пять-шесть часов. Все просчитывала до мелочей. Крутилась перед зеркалом, поворачиваясь в разные стороны, и смотрела, как спадает материал, не сборит ли где при том или ином движении.

Иногда молоденькие актрисы ее спрашивали: «Татьяна Ивановна, почему у вас такие красивые платья?!» Они, видимо, думали, что ей костюмы шьют не в театральной мастерской, а вне ее.

Приходилось давать «мастер-класс Татьяны Шмыги». Он очень прост.

— Деточка моя, — смеясь, отвечала она. — Стоять надо. Не можешь?! Терпи. Выдерживай!

…Это произошло в Будапеште на гастролях. До спектакля оставалось ровно два дня. И за это время нужно было успеть сшить бархатное платье. Бархат был синтетическим. Она мужественно стояла по шесть — восемь часов на примерках, дышала той пылью, которая непременно бывает, когда кроишь синтетику, несмотря на аллергию, преследовавшую ее с двенадцати лет. Перед самым началом войны ее отца отправили в командировку в деревню Запутная Егорьевского района. В первые военные месяцы она наравне со взрослыми работала в местном колхозе. И вот там на молотилке от летящей от колосьев, соломы и зерен пыли она и «заработала» аллергию.

А в Будапеште к аллергии прибавился еще и страшнейший трахеит. Но несмотря ни на что, на сцену она вышла в новом платье и прекрасно сыграла спектакль.

«Это надо же, — шутили потом коллеги, — ради роли и красоты выстоять, надышаться пылью, получить «в награду» трахеит, но все равно выйти на сцену и петь. Нет, на это способна только Шмыга!»

И вдруг слегла. В самом прямом смысле этого слова. За три дня до творческого вечера. Она не то что ходить не могла, а даже просто встать на ногу. При малейшей попытке острая боль пронзала всю ногу — от пятки до бедра. Как она встанет на каблуки? Как будет танцевать? А вдруг упадет на сцене? Что делать? Отменять юбилейный вечер?

Нет. Надо во что бы то ни стало выйти на сцену. А там… пройдут все хвори. Ну что толку лежать в кровати, хандрить и только себя жалеть. Так можно и совсем раскиснуть. Она ведь совершенно не умеет болеть. Да и температуры у нее никогда не бывает, потому что ее температура — тридцать пять и три. Такая уж она холоднокровная. Для всех людей тридцать шесть и шесть считается нормальной, а для нее — высокой. Сколько раз такое было: больная приезжает в театр, врач дает лекарство, и она выходит на сцену. И куда только все хвори деваются. Просто чудеса.

Ведь ее в этой жизни и держит то, что она должна выходить на сцену. Каждый раз, собираясь на спектакль, думает: «Господи, ну за что мне все это». Согласилась бы отдать что угодно, только бы не идти на спектакль. Но приходит в театр, в гримерной ставит на столик свою Чану — многолетний талисманчик, распевается, гримируется, одевается в костюм героини, выходит на сцену — и внутри словно моторчик начинает какой-то работать. После спектакля ее трудно узнать, домой возвращается совершенно иным человеком, другой женщиной. Кремер считает, что ей нужно играть каждый день.

Сцена — единственное, что у нее есть. Не случайно ведь одна из ее героинь пела: «Театр — мой дом!» Уж сколько лет прошло с тех пор, как спектакль сняли с репертуара, а она до сих пор с удовольствием исполняет финал «Джулии». Зрители плачут. Плачут вместе с ней и актеры, выходящие в этот момент на сцену.

Значит, завтра все заново. Сначала. С нуля…

— Татьяна Ивановна! Вы выглядите на все сто! — Сколько раз слышала это на репетициях своего творческого вечера, а все равно чуть не прыснула от смеха.

«Ну сейчас я вам покажу, на сколько выгляжу!» — промелькнуло в голове.

Когда мне стукнет шестьдесят,Я буду выглядеть на сорок!Когда мне стукнет шестьдесят?О, это будет так не скоро!

И неожиданно даже для себя самой в момент исполнения арии Джулии Ламберт начала танцевать. Откуда только силы взялись? И лишь закончив и подняв в конце большой палец правой руки вверх, увидела в оркестровой яме побледневшее лицо «своего любимого Кремера».

Сейчас уже и не вспомнить, с чьей легкой руки друзья и знакомые стали называть их Бим и Бом. Потому что практически всегда вместе. На время их разлучали лишь спектакли — жена выходила на сцену Театра оперетты, муж дирижировал в Театре сатиры. Они с благодарностью это приняли. А между собой назвали друг друга «Бимочка» и «Бомочка».

Летом 1986 года она была на гастролях с оркестром легкой музыки МГУ под руководством Кремера в Днепропетровске. В тот вечер они только вошли в служебный вход театра, как зазвонил телефон. Почему именно в тот момент она вздрогнула, до сих пор не может понять. Мало ли сколько звонков раздается в театре. Но услышав именно тот, она вздрогнула и внутренне сжалась. В голове промелькнула только одна мысль: «Так может звонить БЕДА».

— Анатолий Львович! Это вас! — администратор протянула трубку Кремеру.

— Что случилось? — Она слышала лишь то, что говорит муж. — За что? Через день я буду в Москве, — сказал он и положил трубку. Лицо его посерело.

— Толюня, что случилось? — Это уже в гримерной.

Молчание. Она понимала, что он не хочет расстраивать ее перед концертом.

— Толя, я не отстану, пока не получу ответ. Ты меня знаешь.

Молчание.

— Роза звонила?

— Танечка! Давай поговорим после концерта.

— Хорошо, — вдруг покорно согласилась она и… развернувшись на каблуках, пошла из гримерной.

— Ты куда?

— Розе звонить! Пока ты будешь собираться с мыслями — расстраивать меня перед концертом или после, я сама все узнаю. — И повернувшись к нему уже в дверях, произнесла: — Да… в Москву мы улетаем ближайшим рейсом.

— Но завтра же последний концерт.

— Значит, я заболею. И концерт отменят «в связи с болезнью народной артистки СССР Татьяны Шмыги». Так что случилось, Толя?

— Игорь в Матросской Тишине.

— За что?

— Нетрудовые доходы.

— Та-а-к, — протянула она задумчиво. — Все понятно: лес рубят — щепки летят. Все, Толюня, иди, готовься к концерту.

— А ты?

— А что я? Я пошла распеваться.

— Танечка, — он зашел к ней в антракте в гримерную, — ты как?

— Все нормально! — докрасив ноготь, она подняла глаза и поймала его взгляд в зеркале. — Чемоданы я уже собрала, — она кивнула головой в угол комнаты. — Билеты, надеюсь, скоро принесут, а нет — так улетим. После концерта мы сразу уезжаем в аэропорт. Все, Толюня, через пять минут я буду готова.

Не зря ее Катрин поет: «Для нас вдвоем беда — не беда».

Муж уже в который раз поразился выдержке своей любимой жены: в тяжелые моменты, когда большинство женщин бились бы в истерике, его Бимочка собирается с мыслями и силами и действует. Плакать она будет потом.