Золотая гора - Марианна Алферова

— Почему не на кладбище? — спросила Дина.

— Я решила похоронить его здесь, — заявила Ядвига. — На кладбище опасно. А здесь я могу каждый день наблюдать за могилой.

Васятка зачем-то посмотрел на часы. Как будто время что-то могло значить для замотанного в брезент.

— А у кого завещание? — спросила Дина, отстраняясь.

— У меня, — отвечала Ядвига.

— И кому останется огород? И дом?

— Это неважно, — отозвался Васятка. — Главное, кому достанется это? И он показал металлический баллон с какой-то огромной безобразной приставкой сбоку, оплетенный паутиной проводов. Баллон лежал на тележке рядом с длинным свертком.

— Ну и что из того? Мне его изобретение как прошлогодняя редька, фыркнула Дина.

— Отказываешься от своей доли? — оживилась Ядвига.

— Зачем отказываться! Это уж дудки. А вот продать могу.

— Ирочка идет. Сука… — пробормотала Ядвига. — В такой день и то опаздывает.

Все повернулись. Ирочка шагала к ним размашистым мужским шагом, огромный, до земли, мужской плащ развевался при каждом шаге. За Ирочкой следом трусил Бертиков — молодой коренастый огородник в ватнике и болотных сапогах. Бертиков числился у Ирочки в женихах.

— Он здесь велел себя закопать? — деловито спросил Бертиков и будто невзначай бросил быстрый взгляд на пузатый баллон.

— Именно, — подтвердила Ядвига. — А вокруг велел насадить яблоневый сад.

— Почему не вишневый? — хихикнула Ирочка.

— Вишни в нашем климате плохо растут, — серьезно пояснил Бертиков.

Он шагнул к Дине и, пожав ее красную гусячью ручонку, проговорил, сочувственно:

— Соболезную, бедная моя.

Будто Дина была старшей, а не Ядвига. И Дина внезапно размякла от этих слов, так спелая ягода размокает от густого тумана и, прижавшись к толстому ватнику Бертикова, расплакалась, повторяя сквозь всхлипы: "Как мне плохо, как мне плохо!"

— Успокойся, моя милая, все еще наладится, — Бертиков гладил ее мокрые волосы и в порыве сочувствия сжимал в больших теплых ладонях ее огрубевшие красные руки.

— Хватит реветь, пошли, пока не явился старший огородник! прикрикнула на них Ядвига.

Бертиков с Васяткой взялись за ручки тележки и поволокли ее через грязь. Три сестры шли сзади. Дина мысленно прикидывала, сколько можно запросить за свою долю наследства. Ядвига ломала голову, где взять саженцы яблонь для выполнения папашиного завещания. Может быть, раскидать косточки, пускай пока дички растут? А потом она как-нибудь научится их прививать? Весной наломает в чужих садах веток. Не покупать же осенью на огородном базаре саженцы по диким ценам! Все равно торговцы жульничают, и из саженцев всегда вырастают дички.

У Ирочки был отсутствующий взгляд — Ирочка обдумывала новую картину. На полотне на фоне черного должна разместиться нагое мужское тело равномерно красного цвета с головой Бертикова. Весь вопрос, где взять чистый грунтованный холст? На остальное Ирочке было плевать.

Мужчины скоро выбились из сил, и Ядвиге с Диною пришлось их сменить. А когда повернули с дороги на рыхлое поле, тележку уже волочили впятером. Наконец Ядвига сказала: "Здесь", и похоронная процессия остановилась. Серое небо нависало низко и давило. Ожидался дождь.

Развязали сверок. Под одеялом оказался совершенно голый человек, худой, узкогрудый, без возраста, с мучительно-напряженным выражением лица. Бертиков взял его за руку. Лицо огородника вытянулось, сделалось изумленно-глуповатым.

— А пульс-то есть.

— И должен быть, — отвечала Ядвига.

— Так он что, живой?

— Я же объясняла! — раздраженно воскликнула Ядвига. — Он — жмых.

— Он воскреснет, мы воскресим его! — выкрикнул сын Васятка и почему-то захлопал в ладоши.

— Надо торопиться! — Ядвига вязалась за лопату.

И тут хлынул холодный частый дождь. Капли зашлепали по голому телу. Вода скапливалась в закрытых глазницах, в уголках рта, стекала по щекам. Влажная прядь редких волос на лбу завернулась колечком. Но сам жмых даже не вздрогнул.

— Скорее! — почти истерически выкрикнула Ирочка. — Ему же холодно! — И плотнее закуталась в просторный плащ.

Наконец яму вырыли. Перепачканными в земле руками Ядвига прикрыла лицо жмыху куском полиэтилена.

— Ну что, опускаем?

Все замерли в нерешительности. Васятка жалостливо взглянул на Ядвигу.

— Я его любил, — Васятка всхлипнул. — Как же я буду без него?

Ядвига не ответила, и первой взялась за угол одеяла.

— Лучше бы он просто умер, — проговорила тихо Ирочка. — Нам было бы проще.

Через два часа они сидели в старом домишке Папаши, пили черноплодную брагу, закусывали квашеной капустой и картошкой. В углу распалялась жаром железная печка. Когда закуска кончилась, побежали во двор, надрали морковки с грядки, начистили и принялись жевать. Всех мучил страшный голод. Верно, от страха.

— У Папаши где-то мясные консервы припрятаны. Надо отыскать их и съесть, — предложила Дина.

— Вот он воскреснет, и покажет тебе, как жрать его консервы, пригрозил Васятка.

— Да не воскреснет он, все это чушь! В общем, так, я его сапоги забираю, и машинку счетную, и свитер, — объявила Дина.

— Свитер у меня, не все тебе хапать, дорогуша, — заметил Ирочка.

— Нахалка! Ты стаканы вчера забрала и одеяло теплое! — взвизгнула Дина.

Она вся дрожала от обиды. Опять ее обделили, опять ей ничего не достанется. А она самая младшая, ей вообще шестнадцать, не то, что этим коровам-перестаркам!

— Прекратите! — повысила голос Ядвига и стукнула ладонью по столу. Нам Папаша такое сокровище оставил, а вы из-за какого-то тряпья грызетесь!

— Разум Папаши должен перейти к кому-то одному. Делить его на две части просто варварство, — заявил Васятка.

— На четыре части, — поправила его Ядвига. — Тебе, братец, полагается только четвертушка.

— О чем вы балакаете! — воскликнула Дина. — Разум целый, не целый… Мне нужны теплые колготки и новые сапоги!

— Динуля, яблочная моя, — раздался над ухом бархатный голос Бертикова, — у меня такие трусики есть голландские, да еще кофточка, закачаешься… — Он накрыл ладонью Динину ладошку. — Тебе Папашин разум ни к чему, ты же женщина, в конце концов, и красивая женщина. А я в долгу не останусь.

Дина растаяла от прикосновения этих больших и уверенных рук. Ей хотелось попросить еще куртку и сапоги, но Бертиков смотрел так выразительно, что Дина почему-то уверилась, что куртку и сапоги он подарит ей непременно. Просто так. После.

И Дина кивнула, соглашаясь. И потянулась простудными губами к полным ярко-красным губам Бертикова.