Свадебное путешествие (СИ) - Крыжановская Елена Владимировна "Зелена Крыж"

Герцог вздохнул:

— Чего тогда требовать от мальчишек…

.

[1] церковь Святого Креста (ит.)

[2] Триллиум (Trillium) насчитывает около тридцати видов, в том числе (Trillium grandiflorum) с крупными белыми цветками

[3] “Федра” — трагедия Расина, по трагедии Еврипида “Ипполит”, написанной в 428 г. до н.э. Мэтру Жасмину наверняка хотелось произнести её название как “Эфедру”, по названию хвойного растения. Вообще удивительно, как это они сказали Ипполит, а не Эвкалипт, вероятно, из уважения к древности произведения.

[4] “дольче фарэ ниенти” — сладостное ничегонеделание (ит.)

40.

*****

Амариллис и Виола не видели предыдущей сцены. Они рассматривали Фьезоле с высоты птичьего полёта и любовались полукругом амфитеатра, зубчатой серой башней колокольни собора, кипарисами и зелёными полями вокруг. Рассказывали друг дружке истории из своей жизни, упирая на подробности знакомства с Гиацинтом.

— Амариллис, можно я спрошу у тебя одну личную вещь, — несмело начала Виола.

— О нём? — не удивилась актриса.

— Да…

— Были ли мы любовниками?

— Да ну тебя! — отмахнулась Виола и чуть не упала с узкой кромки ворот.

— Осторожней! — удержала её Амариллис.

— Спасибо. Нет, не об этом. Я знаю, что не были. Я хотела спросить, почему?

Амариллис звонко расхохоталась:

— Нет, я тебя обожаю! Виолетта, ты — это что-то! Где такие растут?

— В Неаполе, — скромно сказала Виола. Она села на край ворот, опустив ноги. — Но мой папа гасконский маркиз.

— Тогда всё ясно, — понимающе закатила глаза Амариллис. Актриса продолжала "загорать" лёжа и жмурилась на солнце.— Кроме всего, ты ещё и одной крови с этим чудовищем, я имею в виду нашего общего друга…

— Я понимаю.

Амариллис потянулась:

— Это он сказал, что я ему только любимая подруга детства?

— А то кто же. Что, не правда? — удивилась Виола.

— Правда, — успокоила Амариллис. — Тебе он бы сказал, если что…

Виола задумчиво смотрела на новую подругу:

— Мне кажется, я тебя знаю много лет, будто свою сестру.

— Мне тоже. Но это как раз не удивительно. Я тебя действительно знаю три года, хотя мы не знакомились лично.

— По рассказам Гиацинта?

— И да, и нет! По его молчанию, когда я спрашивала, как ты выглядишь, и что он о тебе думает. Я сразу поняла тогда, что дело очень серьёзное.

— Амариллис, вы же много лет вместе, и он тебя любит, правда?

— Меня? Обожает! — уверенно заявила актриса. — Ясно, и я его очень люблю…

— Тогда почему вы не поженились? Я очень хочу это понять. Ты ведь ему подходишь больше меня.

Амариллис категорически заявила, пожав плечами:

— Глупости. Это совершенно невозможно. Мы слишком похожи.

— Но это ведь хорошо, — удивилась Виола. — Вы понимаете друг друга.

— А вы не понимаете?

Графиня тяжко вздохнула:

— Конечно, я стараюсь, но тебя он встретил раньше.

— Ну и что? Он ждал тебя. — Амариллис тоже села на краю ворот, беззаботно качая ножкой в сандалии. — Хочешь знать истинную причину?

Виола решительно кивнула. Амариллис показала через плечо:

— Оглянись, только осторожно, не слети вниз. Ты их видишь?

Виола поискала глазами два заметных ярких пятна: мужские рубашки белоснежную и ярко-красную. Гиацинт и Натал внизу тоже вероятно беседовали о жизни.

— Вижу.

Амариллис вздохнула ещё грустнее:

— Ну, вот она, причина.

— Натал? Разве он был против?

— Он всегда был исключительно "за" наш союз. Мой брат — золото, и Гиацинт его лучший друг. Он не мог быть против. Но я познакомила их слишком поздно, вернее, они обошлись без меня. И оказалось, Гиацинту старший брат нужен никак не меньше, чем мне.

Мы так тройкой везде и ходили. Нат в те годы носил чёрную итальянскую шляпу с широченными полями, вылитый гангстер, блеск! В театре его из-за нас прозвали "Шарманщик с двумя обезьянками". Из зависти, исключительно! И, за глаза, конечно. Он на прозвище обижался, а мы, то есть "обезьяны", совершенно нет.

Актриса засмеялась, вспомнив о прошлом, потом снова стала серьёзной, немного грустной.

— Ну вот, мы долго жили вместе, и я могла сравнить своё отношение к обоим. И оно оказалось одинаковым. Правда, Гиацинт сообразил первым, что я ему больше сестра, чем подружка. А если обещаешь не упасть, то я, так и быть, открою тебе самую страшную тайну нашей с ним дружбы.

Амариллис выдержала паузу, наблюдая, как Виола крепче вцепилась в камни, показывая, что готова слушать. Амариллис по-доброму снисходительно усмехнулась, действительно похоже на то, как умел граф, и сказала:

— Он бросил театр не потому, что встретил тебя (тебя он встретил раньше). А потому, что Натал уехал в Бразилию. Равновесие нарушилось. — Амариллис вздохнула, признавая поражение: — Я одна, как видишь, не смогла его удержать. А ты одна — смогла. Да ещё при дворе!

— А ты? Ты ведь любила его…

— И сейчас люблю, — удивлённо возразила Амариллис. — У любви не бывает прошедшего времени, она вечна! Если это не глупое увлечение, разумеется. — Потом постаралась объяснить: — Мы действительно слишком похожи. Мне стало всё больше казаться, что у меня два брата: Натал — старший, и мы с Гиацинтом — близнецы. Правда, они, мужчины, разумеется, уверены, что близнецы — они, а я, так, младшенькая!

Она засмеялась. И твердо добавила, как высший закон:

— Родственникам нельзя жениться. Хоть по крови, хоть по характеру. Он так всегда считал. И я это тоже, наконец, поняла. Особенно, когда познакомилась с тобой. Ты точно его половина, я а только копия.

— Интересно… — протянула Виола. — Но ведь и мы с ним похожи.

— Но я — больше! — гордо заявила актриса. — Мы были бы жуткой супружеской парой: я сама дикая, но граф — просто неуправляемый! Кто бы у нас мог родиться?

— О, пожалуй, ты права. Но "неуправляемый"… — Виола лукаво стрельнула глазами: — Не преуменьшай своей власти: смотря как управлять.

Амариллис торжествующе кивнула:

— Вот видишь! Поэтому, именно ты — его жена. Поняла, дурочка? И любить он может только тебя. Запомни на всю жизнь и никогда не сомневайся в этом.

Виола тряхнула чёлкой:

— Ха! Тебя он тоже любит. И очень сильно.

Амариллис покачала головой:

— Меня не так. Не меньше! — с вызовом уточнила она. — Но… по-другому. Мало ли, скольких друзей и родственников можно любить! Но единственный — это… Единственный.

Она пожала плечами, не зная, как объяснить лучше. Виола засмеялась и тоже азартно болтала ногами, словно бежала по воздуху.

— Амариллис, ты философ! Всё оказывается так просто. — Она помолчала и спросила с невинным любопытством: — А вы целовались?

— А как же! Каждый вечер, плюс репетиции…

— Я серьёзно!

Амариллис мягко улыбнулась:

— Конечно, да. У нас был долгий серьезный роман. Мы знакомы с младших классов и не спешили, считая, что никуда не денемся друг от друга. Но, к счастью, граф меня вовремя раскусил. Понял, что я, конечно, солнышко, но, увы, не подхожу на роль будущей матери его детей. Его слова!

Виола подняла брови, соображая:

— А я, значит, подхожу… на роль "замужнего солнышка". Ладно же! Слезем отсюда, я найду его и… не знаю, что сделаю. За правду, вроде бы, убивать нехорошо, — она задумалась.

— Придётся простить! — посоветовала подружка.

Виола обреченно вздохнула:

— Придётся.

Они замолчали, глядя вдаль. В пронзительно синем небе сновали туда-сюда хвостатые ласточки.

— Что-то переменилось. Там… — Виола протянула руку к горизонту. — Может, ветер меняется?

Амариллис поняла. И покачала головой:

— Нет, это другое. Скоро "час золотого солнца".

— Он же вечером! До заката, когда всё в расплавленном золоте. А сейчас сколько времени?

— Не знаю. Мало. Правда, красиво? — Амариллис повела рукой над крышами Фьезоле. — Знаешь, почему?