Письма с Земли. Городская фантастика - Наталья Астахова

Мне трудно с ней говорить. Поэтому часто кричу. Она меня любит, но я мешаю ей жить, как она хочет. А как хочет, она еще не знает. Я тоже не знаю. Поэтому злюсь и кричу. Она злится и кричит в ответ. Мы мучаем друг друга. Вечный конфликт поколений.

— Человек должен развиваться, а ты ходишь по кругу, у тебя все по полочкам, на все ярлыки. Эта — телка, тот — козел. Зверинец какой-то, а не люди. А тебе — плевать. Ты и меня поэтому не понимаешь.

Это она — мне. А я ей:

— Что ты обо мне знаешь-то? Как можешь судить?

— По твоим высказываниям. Или ты говоришь одно, а думаешь другое?

Все дело в том, что я, кажется, вообще не думаю. И не говорю. Иногда ору. Сейчас вот реву, заполняя слезами собственные уши.

Сегодня позвонила классная руководительница. Сообщила:

— Ваша дочь прогуливает. Я ей передала, чтобы вы зашли. Она говорит: моя мама настолько интеллигентный человек, что, если я ей скажу не ходить в школу, она не пойдет. Это правда?

— Насчет интеллигентности не знаю, не уверена. А если попросит не ходить, не пойду. Это правда.

— Но вы и дневник не подписываете. Почему?

— Она мне его не дает.

— Возьмите сами.

— Где?

— Да в сумке, где же еще?

— Вы считаете, что я смогу без разрешения залезть в чужую сумку?

— Это не чужая, а вашей дочери.

— Все равно не могу. И дневник — это унизительно. Вы там пишете: девочка плохая. Она сама должна мне это принести, а я — прочитать и расписаться? Вы считаете — это нормально?

— Конечно, для этого дневник и нужен. А как еще вы узнаете, что происходит с вашим ребенком в школе?

— Сама расскажет, что сочтет нужным.

— Думаете, у вас будет полная информация?

— Думаю, что полная информация о другом человеке вообще безнравственна.

— Да-а, с вашей дочкой трудно, но и с вами… Знаете, что она у меня спросила? Я ей сделала замечание относительно пропусков уроков, потом еще на нее жаловалась преподаватель математики. Сначала пыталась оправдываться, а потом так вкрадчиво вдруг спрашивает: Ирина Владимировна, а вы любите китайскую поэзию? Представляете?

— Да, вполне. А вы действительно увлекаетесь китайской поэзией?

— Конечно, нет. При чем здесь это? Послушайте, у меня есть знакомый специалист по детской психиатрии. Может быть, показать…

— Спасибо, учту. Но пока не вижу необходимости.

— И все-таки школу она пропускать не должна. Повлияйте.

— Попробую.

Вот и учительница осталась крайне недовольна.

Легко сказать — повлияйте. А как? Мне жалко ребенка, который семь часов в день должен находиться под влиянием людей, которые на вопрос о китайской поэзии советуют обратиться к психиатру.

Но ведь нужно же закончить эту проклятую школу. Говорить об этом спокойно не могу. Кричу. Мы снова ссоримся. Она уходит. Ее долго нет. Я лежу и плачу.

Не услышала, когда она вошла. Уши-то залиты. И не увидела. Глаза-то зареваны. Какое-то смутное пятно проплыло надо мной. Встаю. Прочищаю уши. Вытираю глаза. Смотрю на нее. Снова орать? Просто обнять, прижать к себе? Что и делаю. Теперь плачет она. Целую в темечко. Волосы пахнут сигаретным дымом. Молчу.

— Ма, правда ты меня не хотела?

— Неправда.

— Я же тебе жизнь испортила.

— Во-первых, тогда я еще не знала, что это случится, а во-вторых, это тоже неправда.

— Ты нелогична.

— И это неправда. У меня все по полочкам, все расписано, на все ярлыки, всегда знаю, как надо.

— Ой, кто это тебе сказал?

— Ты, сегодня утром.

— Тебя обманули.

— Не в первый раз, привыкла.

Поплакали, разошлись, повздыхали, уснули.

Так все-таки, если больше не будет дочери, может ли единственная считаться и младшей тоже? Стоит ли ждать внучки, чтобы передать ей… А что передавать? Кровь останавливать умею, кажется. Но когда из меня хлестала эта самая кровь, останавливали ее врачи без моей помощи. Один раз, разозлившись, пожелала, чтобы сгорела ферма в отстающем колхозе, куда меня послали делать материал об их трудностях. Ферма сгорела, ехать не пришлось. Но, может быть, она бы сгорела и без меня. Все у них к тому шло.

Что еще? Предвидеть будущее? Не могу. Вернуться в прошлое? Это каждый может. Летать? Метлы нет. Раньше умела просто так, без подручных средств.

Недавно хотела вспомнить, может быть, получится. Недалеко. Хотя бы на крышу соседнего дома. Он предназначен под снос. Жильцы уже выселены. Окна выломали, рамы вышибли. Стены еще стоят, крыша целая. С моего подоконника до этой крыши — всего ничего.

Ночь. Окошко — настежь. Руки в стороны. И-раз… Ошибка та же, что у нашей больной экономики: попытка преодолеть пропасть в два прыжка. Еле успела зацепиться за карниз крыши. Старый шифер не выдержал, подался под тяжестью моего не такого уж легкого тела, полетел вместе со мной. Но не вверх, как могло бы получиться у порядочной ведьмы, а вниз, по законам всемирного тяготения.

В последний момент, уже у самой земли, напряглась, спланировала, чуть-чуть подбросила себя, но все равно грохнулась пребольно, коленями на битый кирпич. И локтями тоже. И еще сверху огрело куском ши-ферины.

Так и надо. Долеталась.

Утром пришла на работу вся ободранная. На сочувственные расспросы коллег ответила честно:

— Пыталась взлететь на крышу соседнего дома.

Естественно, это было принято как очередная шутка. Ведь никогда не верят, если говоришь правду. А если пишешь — тем более. Тебе приклеят ярлык фантаста или еще что похуже.

Вот и теперь. Плывет за окном непонятное время суток, странное время года. Белая ночь. Странный чужой северный город. Воплощенный великими зодчими бред императора.

Мне здесь душно и неуютно. Мне здесь плохо. Напрягаю остатки ведьминских сил и переношусь в свой южный, горный, теплый, но не душный край.

Здесь нормальная ночь. Темная. Звезды родинками рассыпаны по чистому телу неба. Взлетаю. Выше. Лететь трудно. Я не умею этого делать, потому что не верю, что это возможно. Хочется присесть куда-нибудь. На телебашню хотя бы. А током не убьет? Но я же не верю в электричество. А если во что-то не веришь, то его как бы и нет. Даже если тем, чего как бы и нет, пользуешься.

Да, пусть будет телебашня. Высоко и далеко видно. Хотя и темно.

Внизу огни. Они тоже рассыпаны родинками по сонному телу города.

Спит город. Спят люди. Выпили свои таблетки для сна.

Не все спят. На автостоянках для грузовиков дальнего следования работают девочки, называемые шоферами «плечевые». Потому что они ездят на определенные расстояния — «плечи». Не дальше. Сферы влияния поделены между ними, как между детьми лейтенанта Шмидта. Залезешь на чужую территорию — могут быть неприятности. На своей территории они тоже могут быть. Можно замерзнуть на дороге, если долго никто не подбирает. Могут убить те, которые подобрали. А могут и замуж взять. Те же, которые подобрали. Кому как повезет.