Путешествие шлюпа Диана из Кронштадта в Камчатку - Василий Головнин

Транспорт «Абэнданс» 12 мая отправился в Англию с донесением от командора Роулея о задержании нашего шлюпа. В своих депешах командор отправил и мое донесение к морскому министру, которое послал я за открытой печатью, при письме к королевскому статс–секретарю Канингу {121}, и просил его отправить оное в Россию.

Мая 14‑го мы свезли на берег хронометры и инструменты для делания астрономических наблюдений, в нарочно для сего нанятый покой. Комната сия должна была также служить нам квартирой, когда кто из нас, по крепости ветра, не мог с берега возвратиться на шлюп, что в здешнем открытом месте очень часто случается. Горница, по положению своему, совершенно соответствовала намерению, для которого выбрана: во втором этаже и окнами обращена прямо к югу, то есть к полуденной стороне, в которой большая часть находящихся светил могли быть видны. Дом, хотя и каменный, о двух этажах, но построен был так слабо, что весь несколько трясся от стука дверьми и, стоя почти у самого берега на мягком грунте, дрожал от проезжающих почти беспрестанно фур, так что инструмента для наблюдения прохождения светил через меридиан не было возможности установить.

Коль скоро англичане узнали, что мы имеем особенное место на берегу для астрономических наблюдений, то многие из капитанов военных ост–индских кораблей просили меня принять их хронометры для поверения и после очень были благодарны и довольны нашими трудами.

Назначенный главнокомандующим эскадры на станции мыса Доброй Надежды вице–адмирал Барти (Bartie) прибыл в Симанскую губу 21 июля. На другой день его прибытия я был у него с почтением. Принял он меня чрезвычайно учтиво, сожалел о нашем неприятном положении, в какое завели нас обстоятельства войны, обещал немедленно рассмотреть наше дело, положить свое решение: продолжать ли нам путь или ждать повеления из Англии. Однакож, несмотря на его обещание, я за нужное почел представить ему письменно несправедливость их поступка и требовать, чтобы он, как главнокомандующий, назначенный верховным правительством, рассмотрел наше дело и уведомил меня письменно о своем решении.

Между тем вице–адмирал Барти отправился в Капштат, главный город колонии и обыкновенное место пребывания губернатора, главнокомандующего войсками и начальника над морскими силами. Пять дней не получая никакого ответа от Барти, я решился сам ехать к нему и 28 июля отправился в Капштат. Прием он мне сделал учтивый, но объявил, что в рассуждении моего дела он еще ни на что решиться не мог и что ему нужно посоветоваться об оном с губернатором, обещая притом дня через два письменно меня известить об окончательном решении, что он действительно и исполнил 1 августа коротеньким письмом. Ответ его был, что дело предместником его, а потом и им представлено со всеми обстоятельствами правительству, без воли коего он не имеет права нас освободить.

Итак, мы должны были дожидаться решения из Англии. Другого делать нам ничего не оставалось, как только опять вооружиться терпением.

Будучи в Капштате, я посетил губернатора. Губернатор принял меня и бывшего со мною мичмана Мура очень вежливо, разговаривал с нами более получаса и, наконец, сам лично пригласил нас на бал в день рождения принца Валлийского{122}.

Дня за два до отъезда моего в Капштат забавный случай повстречался с нами. Некоторые из наших офицеров, будучи на берегу, нашли нечаянным образом странного человека — поселившегося здесь русского. Они позвали его на шлюп, и он, к нам приехав, сказал, что его зовут Ганц — Русс.

Сначала ему не хотелось признаться, что он русский, и он выдал себя за француза, жившего долго в России; а для поддержания этого самозванства вот какую историю он про себя рассказал. Отец его француз был учителем в России, которое звание он на себя принял после кораблекрушения, претерпенного им у Выборга на корабле, где он находился пассажиром, желая путешествовать по Европе. Несчастие это случилось в 1764 году. Ганцу — Руссу тогда было 4 года отроду, и он находился со своим отцом, который после сего приключения отправлял учительскою должность в Нижнем — Новгороде, где он содержал пансион и обучал детей у губернатора. Он же, Ганц — Русс, жил десять лет в России, был в Астрахани, откуда приехал в Азов, а из сего места отправился в Константинополь. Потом из Турции пустился морем во Францию, но какими–то судьбами зашел в Голландию, где его обманули, и он попался на голландский ост–индский корабль, на котором служил семь лет, ходил в Индию и был в Японии. При взятии англичанами мыса Доброй Надежды оставил он море и для пропитания пошел в работники к кузнецу, где выучился ковать железо и делать фуры, нажил денег и поселился в Готтентотской Голландии, потом женился. Имеет троих детей и промышляет продажей кур, картофеля, огородной зелени и изюма.

Справедлива ли последняя часть сей истории, нельзя было нам знать. Что же касается до происхождения его, то не оставалось ни малейшего сомнения, чтобы он не был настоящий русский крестьянин, потом, может быть, казенный матрос, бежал или каким–нибудь другим образом попался на голландский корабль, где и дали ему имя Ганц — Русс, то есть настоящий русский. Французских пяти слов он не знает, а русские слова выговаривает твердо и произносит крестьянским наречием. Все выражения его самые грубые, простонародные, которые ясно показывали его происхождение.

В первое его с нами свидание он не хотел открыться, кто он таков, и уехал от нас французом. Но напоследок некоторым из наших офицеров со слезами признался, что он не Ганц — Русс, а Иван Степанов, сын Сезиомов; отец его был винным компанейщиком в Нижнем — Новгороде, от которого он бежал; по словам его, ему 48 лет отроду, но на вид кажется 35 или 38. Просил он у меня ружья и пороху; но как в здешней колонии никто не смеет без позволения губернатора иметь у себя какое–нибудь оружие и ввоз оного строго запрещен, то я принужден был в просьбе его отказать.

Мы сделали ему некоторые другие подарки, в числе которых я дал ему серебряный рубль с изображением императрицы Екатерины II и календарь, написав в оном имена всех наших офицеров, и сказал ему, чтобы он их берег в знак памяти и не забывал бы, что он россиянин и подданный нашего государя.

Он чрезвычайно удивлялся, что русские пришли на мыс Доброй Надежды.

Здесь, на Симанском рейде, стоял транспорт, шедший в Новую Голландию с преступницами{123}; на том же самом судне возвращался из Англии в свое отечество сын одного владетеля новозеландского. Владедетель сей есть король северной части Новой Зеландии {124}. Королевство его жителями называется Пуна (на карте, кажется, Рососке), а англичанами Bay of Islands {125}. Имя его Топахи. Он весьма ласков и доброхотен к европейцам, а потому англичане стараются сделать ему всякое добро: научили его разным мастерствам, снабдили инструментами, построили ему дом и сделали разные подарки. Сын его, о котором здесь идет речь, по имени Метарай, по желанию отца своего, жил для учения несколько времени между англичанами в Новой Голландии, откуда на китоловном судне привезли его в Англию, и он жил в Лондоне двенадцать месяцев, а ныне возвращался домой.