Так говорил Геббельс - Йозеф Геббельс

Когда в июле 1927 года мы начали с тиража 2–3 тысячи экземпляров, в Берлине выходили большие еврейские органы печати стотысячными и даже миллионными тиражами. Они не считали нас заслуживающими внимания. Сегодня, когда наша газета является авторитетным изданием, эти органы печати принадлежат давнему прошлому [Книга Й. Геббельса «Битва за Берлин» вышла в 1934 году. — Д.Р.]. Эти еврейские газеты были написаны настолько остроумно, что читателей тошнило при чтении. Их живодёры пера тщеславно и самодовольно упражнялись в трудно определяемом «интеллектуализме», они стали настолько цивилизованными, что их язык больше не воспринимался массами.

Мы никогда не совершали этой ошибки. Мы были просты точно также, как прост был сам народ. Мы думали примитивно точно также, как примитивно думает народ. Мы были агрессивны, в соответствии с радикальными настроениями народа. Мы осознанно писали таким образом, чтобы воспроизводить чувства народа, не для того чтобы ему льстить, но употребляя народный жаргон, постепенно перетягивали его на нашу сторону, систематически убеждая его в правильности нашей политики и вредоносности политики наших врагов.

Три существенные характерные черты отличали наш новый орган печати от всех существовавших до сих пор в Берлине газет. Мы изобрели новый вид политической передовой статьи, политического недельного обзора и политической карикатуры.

Политическая передовая статья была у нас написанным плакатом, или, лучше сказать, произнесённым, изложенным письменно уличным воззванием. Она была короткой, чёткой, пропагандистской и по-агитаторски эффективной. Она сознательно выпячивала сперва то, в чём, собственно, хотела убеждать читателя, и затем делала логическую концовку. Она обращалась к массовой публике и была написана в таком стиле, чтобы читатель не мог её пропустить. Передовая статья гражданской или еврейской газеты далеко не всегда читается большей частью публики. Маленький человек уверен, что это — только для избранных интеллектуалов. Передовая статья у нас была ядром всей газеты. Она была написана на языке народа и с такой агитаторской остротой, что никто, начав её читать, не откладывал газету не дочитав до конца.

Читатель должен был получить впечатление, будто бы автор передовой статьи является, собственно, оратором, который стоит перед ним и желает простым и веским ходом своей мысли убедить его в справедливости собственного мнения. Решающим было то, что эта передовая статья в действительности являлась каркасом всей газеты, вокруг которого органически выстраивались все остальные материалы. Вместе с тем весь номер имел определённую тенденцию, и читатель убеждался на каждой странице в этой тенденции и тем самым закаливался.

Политический дневник давал короткой обзор основных политических событий, произошедших за неделю. Они также группировались и подчинялись главной объединяющей тенденции всего номера. Дневник освещал ход вещей в лапидарной сжатости и с непреклонной последовательностью выстраивал из них логику политического процесса.

Это, правда, в длительной перспективе было несколько однообразным, но в целом достигало нужного эффекта. Мы вообще видели нашу агитационную цель не в переливающемся всеми цветами радуги разнообразии. Мы, скорее, желали давать постоянно несколько главных политических идей, формулировать несколько крупных политических требований и вдалбливать и навязывать их читателю в жёсткой последовательности хоть сто раз.

В этом нам помог абсолютно новый стиль политической карикатуры. Под давлением законов было едва ли возможным выражать словами то, чего мы хотели и требовали. Слово даёт ясный и точный состав фактов и поэтому всегда юридически конкретно. Совсем иначе обстоит дело с политической карикатурой. Она может быть по разному интерпретирована. Можно по собственному усмотрению прятаться за ней. Те выводы, которые делает каждый отдельный читатель, глядя на карикатуру — его личные выводы. Публика скорее склонна прощать того, кто подписывается художником и высказывает снисхождение по отношению к нему. Искусство карандаша кажется читательской аудитории более трудным и поэтому более удивительным, чем искусство пера. Поэтому по отношению к художнику проявляются более тёплые чувства. Карикатуры способны вызвать самые причудливые, ироничные, даже циничные реакции. Они побуждают больше, чем интеллект. И тот, кто имеет юмористов на своей стороне, как известно, всегда будет правым.

Мы воспользовались этим. Где нам запрещали атаковать пером, там мы пользовались простым карандашом. Теперь мы предоставляли публике образы демократии в виде карикатур. Благоприятное стечение обстоятельств дало нам политического карикатуриста, который владел своим ремеслом в должной степени. Его художественный дар позволял так удачно увязывать эффективный политический подтекст, что в его карикатурах всегда появлялся явный комизм. В каждом номере мы таким образом всегда выставляли в невыгодном свете противников нашего движения в Берлине, прежде всего, полицай-президента доктора Вайса. В большинстве случаев наши карикатуры были нарисованы в манере такой шикарной и наглой дерзости, что было просто невозможно подходить к ним по всей строгости закона из боязни подвергнуть себя осмеянию в качестве некампанейского человека и ретрограда. Читающая публика очень быстро привыкла к этому виду атаки карикатурами и с нетерпением ждала каждой субботы, чтобы увидеть очередную атаку на высокопоставленных обитателей Александерплатц [членов правительства. — Д.Р.].

Передовица и политический дневник, карикатура и журналистские приёмы совместно давали в итоге действенное агитационное единство; и газета достигала этим поставленной цели. Она заменяла, если такое вообще возможно, устное слово. Она идеальным образом восстанавливала прерванный контакт между руководством и соратниками; она скрепляла всю партию унифицированной связью товарищества и каждому члену партии возвращала убеждение, что идея не потеряна, а лишь другими средствами движется вперёд.

К счастью у нас был некоторый запас времени для достижения нашей цели. Мы находились в самом начале и столкнулись с массой технических трудностей. Все наши силы и заботы были поглощены этим. Так как выбранный главный редактор газеты всё ещё сидел в Моабите [тюрьма в Берлине. — Д.Р.], я прикомандировал к редакции нашего политического коммерции-фюрера (politischen Geschäftsführer). Временно он принял на себя обязанности главного редактора нашего молодого предприятия; и хотя он не имел даже самого слабого представления о данной работе, всё же привнёс в это начинание здравый смысл и изрядную долю собственных талантов. Сначала он должен был войти в круг своих обязанностей; и это было тем труднее и ответственнее, что результаты его работы сразу становились видны широкой публике; газета попадала не только к благосклонно настроенным друзьям, но и — [что гораздо важнее] — читалась врагами, настроенными крайне скептически, надменно и самонадеянно. Первая вёрстка была вещью в себе. Никто из нас ничего не понимал в этом, один сменял другого. Время поджимало, а мы всё ещё находились с неразрешимой проблемой.

В понедельник утром, возвращаясь из краткой поездки в Судеты, в привокзальном киоске в Хиршберге я обнаружил первый номер только что вышедшей «Атаки». Стыд и отчаяние овладели мной, когда я сравнил этот суррогат с тем, чего я, собственно, хотел получить. Жалкая, совершенно сырая газетёнка! [В оригинале: «gedruckter Kase» — «отпечатанный сыр». Идиоматическое выражение «Die Schweizer Kase» применяется к журнальным статьям, содержащим многочисленные большие «дырки», как в швейцарском сыре, т. е. статьи с размытым содержанием, которое сложно понять без дополнительных разъяснений. У Геббельса в тексте имеет место двойная смысловая игра: 1) «gedruckt» — по-немецки означает «печатный», а «gedrückt» (сходное по произношению слово) — «угнетённый, подавленный». — Д.Р.] Таким воспринял я этот первый номер. Много доброй воли, но мало мастерства. Таков был результат беглого просмотра.

Так же как я, думало большинство наших приверженцев и читателей. Говорили много, а толку было мало. Мы было уже совсем готовы были пасть духом и сдаться [У Геббельса в тексте: «die Flinte ins Korn zu werfen», что дословно можно перевести, как «бросить ружьё в мушку». Данная немецкая идиома означает «пасть духом, разочароваться». — Д.Р.]. Но благодаря нашему упрямству, мы продолжали снова и снова. Мы не желали дать нашему противнику одержать триумф и позволить ему наслаждаться нашей капитуляцией.

Едва только я заметил, что сами члены движения начали оказывать сопротивление предприятию, что они начали разочаровываться, проявлять недовольство и падать духом, как я решил предпринять последнее усилие. Я выступил перед партийным коллективом на областном собрании, на котором разъяснил подробно принципиальную цель всего предприятия. Я постарался объяснить, что недостойно национал-социалисту отступать при неудачах, бросать начатое дело и сдаваться лишь потому, что оно сопровождается трудностями. Я не забыл указать, что если мы разочаруемся, то вообще дело национал-социализма в Берлине будет загублено и наши завоевания будут потеряны, что тем самым мы взвалим на свои плечи огромную ответственность, поэтому каждый должен обдумать, желает ли он из-за собственной трусости взвалить на себя эту ответственность. Это вызвало ожидаемую мной реакцию.