Искусство предавать - Сергей Раткевич

— Я тебя как друга прошу! — прохрипел герцог.

— Как друг ты не можешь просить такого! — грохотнуло ужасное божество возмездия. — Он оскорбил мою женщину! Оскорби он твою — я размазал бы его кишки по потолку замка! Как смеешь ты просить пощады для него?! Нет!

— Ты нарушишь мое слово! Покроешь меня позором! Остановись! — как последний аргумент выкрикнул герцог.

— Нет! — выдохнула бездна.

— Пощади! — подбегая, выпалила задыхающаяся Полли.

— Что? — поинтересовался петрийский разведчик Шарц.

— Он ничего мне не сделал, правда-правда! Это я его побила! Да ты на рожу-то его погляди!

— Он, правда, тебя не обидел? — встревоженно спросил Хьюго Одделл, шут и доктор.

— Он хотел, хотел… да только я сама его обидела! — спотыкаясь, выговорила Полли.

— Правда-правда! — подтвердил герцог. — Тьфу ты! С вами совсем свихнешься! Милорд герцог тараторит, как горничная… Стыд-позор, до чего вы меня довели!

— Прошу прощения вашей светлости! — склонил голову Хью Одделл. — Кажется, я позволил себе забыться и употребить по отношению к вашей светлости неудобосказуемые слова и выражения…

— Пошел к черту! — выдохнул герцог. — Употребляй, что хочешь! Не понимаю, как мне тебя удержать-то удалось? Думал, сейчас лопну с натуги. Если б не Полли — точно бы лопнул.

— Виноват, — вздохнул Шарц.

— Нет, — покачал головой герцог. — На твоем месте я поступил бы так же.

— А на своем? — спросил Шарц, разжимая пальцы. Томас со стоном сполз на пол.

— А на своем я — герцог. Мое дело судить, а не мстить.

— Тяжелая у вас, у герцогов, работа, — вздохнул Хьюго.

— А ты еще мою цепь хотел, — усмехнулся герцог.

Томас вытаращил глаза. Герцог был готов отдать коротышке герцогство, да только тот не согласился! Да что же это деется-то, люди добрые?! Вот и Полли он ему отдал. Томас, было грешным делом, думал, что его светлость для себя приберегает соблазнительную служаночку. Вот будет госпожа в положении, то да се, тут-то милорд и утешится. Раз утешится, два утешится, а там, глядишь, и Томасу перепадет. Верным слугам ведь завсегда с господского плеча подарки делают. ан нет! Хьюго — и никому больше! А ведь карлик-то этот и у госпожи роды принимал. Не иначе как и ее голой видел. Да только ли видел?! Мысли Томаса понеслись галопом. Он пришел в ужас.

— Да ну ее, эту вашу цепь, она только шею натирает, — отмахнулся Хьюго.

«Герцогская цепь ему, видите ли, шею натирает! Да кто ты такой, сволочь?!»

— Страшный ты человек, Хью Одделл, — покачал головой герцог.

— Да уж не страшней вас, милорд, — ухмыльнулся коротышка.

И два «страшных человека» громко расхохотались.

Полли только головой покачала.

— Томас! — резко сказал герцог.

Тот аж подскочил.

— Лежать! — скомандовал герцог. — На брюхо, скотина такая! Теперь слушай… я спас твою жизнь — и только. Спасти твою честь не представляется возможным ввиду ее отсутствия. Так вот, поскольку чести у тебя нет и не было, ты не смеешь пользоваться ногами, как все честные люди. По крайней мере, в пределах моего замка — не смеешь. За ослушание тебе отрубят голову. Выберешься из замка — дальше твое дело. Все понял?

Томас что-то униженно проскулил.

— Ползи отсюда, гадина, пока я пострашней чего не удумал! — добавил герцог.

— Зря вы не позволили мне его убить, — заметил Шарц, когда Томас уполз, поскуливая.

— Руки марать об такого, — отмахнулся герцог.

— Таких, как он, лучше ампутировать сразу, — покачал головой доктор Хью. — А то ведь еще заражение начнется.

Дрожащие неловкие пальцы не удержали бутылку. Расплескивая остатки вина, она укатилась под стол, моментом напустив вокруг себя лужу и глядя на Томаса ехидным глазом горлышка. На миг ему показалось, что она подмигнула.

— Вот… обмочилась, а теперь еще… издевается… — пьяно пробормотал Томас и попытался ударить гадкую бутылку ногой, но промахнулся и заехал коленом в столешницу.

Стало больно. Томас заплакал от обиды на жестокий, несправедливый окружающий мир.

Почему одни рождаются хитрыми, пронырливыми Хьюго Одделлами, на которых так и сыплются милости, или даже и вовсе милордами герцогами, которые сами все эти милости раздают, могут дать, а могут и себе оставить, а другие рождаются несчастными Томасами, всю жизнь вынужденными этих самых милостей добиваться? А потом их просто берут и вышвыривают вон, без гроша за душой, погибать от отчаяния и голодной смерти.

Томас двумя пальцами подцепил голубиное крылышко в имбирном меду, с минуту смотрел на него, а потом с рыданием швырнул обратно на серебряное блюдо. Он не может есть! Не может. Вот до чего его довели…

Даже собственные громкие рыдания не могли заглушить насмешки и хохот, до сих пор звучащие у него в ушах. Крепчайшее вино темнило ум, не заливая память. Уж сколько времени прошло, а он все еще помнит, как полз, не смея поднять головы, и каждый встречный спрашивал, что это с ним случилось. И ему раз за разом приходилось отвечать: распоряжение милорда герцога… распоряжение милорда герцога… распоряжение… А самым настырным еще и объяснять, за что да почему. А отвратительные всезнайки из числа его вчерашних приятелей шли по пятам, перетолковывая все, что он говорил, в самом мерзком и неблагородном свете. Иными словами, он был многократно оболган и оклеветан еще до того, как покинул замок.

Ему показалось, что худшее позади, когда за ним захлопнулись ворота. Как же жестоко он ошибался! Поистине злой рок бессердечен к слабым и милосердным, только сильных и жестоких он минует.

Даже покинув замок, Томас не осмелился подняться на ноги. Ужас перед гневом милорда был слишком велик. Ему казалось, что могучие башни замка продолжают мрачно нависать над его головой. Он продолжал ползти. Вот только окружали его уже не герцогские слуги, многим из которых было все ж таки неудобно насмехаться над ним, а жестокие уличные мальчишки, падкие на отвратительные забавы и разного рода мерзости. И конечно, они не могли не заметить ползущего на брюхе человека. И разумеется, обрадовались. Вряд ли в их гнусной жизни произойдет событие более значительное, чем оплевывание и забрасывание грязью бывшего слуги самого милорда герцога.

Бывшего.

Томас зарыдал с новой силой.

Презрительное герцогское: «пошел вон»! Собственный дрожащий голос: «… распоряжение милорда герцога… распоряжение милорда герцога… распоряжение»… Ползти тяжело, очень тяжело, болит все тело, ведь дважды избили, чуть не насмерть избили, а теперь еще и ползти… Нет. Он не вынесет. Умрет. Прямо тут и умрет. И делайте с ним, что хотите.

…распоряжение милорда герцога… распоряжение милорда герцога… распоряжение милорда герцога, будьте вы прокляты… что я? — я ничего… отстаньте вы от меня… это не я, это распоряжение милорда герцога ползет, а меня нет, нет, нет… не было и не будет. Сволочи… Гады… Захлопывающиеся ворота. Радостный предвкушающий смех и комья грязи… за что?! Вам-то я что сделал? Чернь презренная, быдло… сами в грязи по уши, так и других хотите… висельники сопливые… Как они смеют? Да я их сейчас! Да я от них мокрое место… вот только для того, чтобы хоть что-то с ними сделать, нужно встать, а встать ты не посмеешь, даже если они нужду у тебя на голове справят. А это еще кто? Быть не может! Ну что же ты стоишь, подойди, отгони от меня это воронье! Не хочешь… Смотреть веселей, да? Ладно, смотри… сегодня твой день.