Недоразумение (Трагедия ошибок) - Буало-Нарсежак

— Чего же ты хочешь? Скажи прямо!… Чтобы я все бросил?

Она заплакала. Я был огорчен и возмущен одновременно. Мне выпал самый удивительный шанс в жизни, а она этого упорно не желала понять. Поскольку я больше не в силах был сдерживаться, то вышел из квартиры. Она догнала меня у лифта. Вид у нее был совершенно потерянный.

— Куда ты идешь?

— Хочу пройтись.

Мы молча, бок о бок, дошли до автострады, потом, все так же молча, вернулись. Снова молчание, как и там, на вилле, но еще более гнетущее, если это только вообще возможно. А затем — последнее прибежище возлюбленных, когда любой разговор становится невозможным, — мы занялись любовью. Но ссора через некоторое время едва не вспыхнула снова, так как я имел неосторожность сказать:

— Мне надо будет завтра съездить в Париж, к хорошему портному.

Право, я не чувствую за собой никакой вины. Я бы все отдал, чтобы она не сердилась на меня. Я искренне, глубоко люблю ее. Но она не вправе ждать от меня, чтобы я пожертвовал ради нее своей карьерой. Как может она, такая деликатная, подумать, что я соглашусь жить на ее счет. Будь она из числа тех недалеких, заурядных женщин, с которыми я имел дело прежде, я бы еще понял. Но она совсем не такая. Она умна, энергична, привыкла преодолевать трудности, но ее охватывает ужас, как только я заговариваю о поездке в Париж… Невероятно!

Половина первого

Я встал. Я не смогу уснуть. Я слышу ее ровное дыхание в соседней комнате. Я знаю, что она приняла снотворное. Мне же хочется выпить; будь у меня под рукой спиртное, все равно что, я бы напился, чтобы забыться. Всего две недели назад она была недоступна. А теперь она принадлежит мне, и моя любовь уже утратила прелесть новизны. Что же произошло с нами? Так дальше нельзя! Я вижу лишь один выход, с самого начала не было никакого другого: сказать всю правду, освободить себя этой правдой и покончить с нашим тягостным прошлым, которое медленно разлагается и отравляет нас. Я убежден, что все стало бы проще, что она больше не мешала бы мне жить, как я того хочу, если бы она в точности знала, кто я. Может быть, она считает, что я авантюрист? Даже наверняка так. Для нее я все еще человек, которого нанял Франк, чтобы заполучить наследство. Она любит этого человека, но не доверяет ему. Она видела, как я носил костюмы ее мужа, копировал без всякого стеснения его жесты; из дому я исчез, захватив с собой скрипку, которая некоторым образом была как бы моей, но, что ни говори, в ее глазах это воровство; а теперь она ясно видит, что у меня одно только желание: отправиться на гастроли, уехать подальше от нее. Разве не объясняет это ее поведение?

Я на цыпочках вошел в спальню. Наклонился над ее кроватью. Осторожно коснулся губами ее лба. Она застонала. Прости меня, Жильберта!

28 августа

Со мной только что приключилась ужасная история. Сегодня днем я чуть было не погиб на автостраде. Заурядный несчастный случай, каких ежедневно бывают десятки. Я отправился в Париж один, чтобы обсудить условия контракта. Жильберта поняла, что ей не следует навязывать мне свое присутствие, и безропотно согласилась подождать меня дома. Однако она наказала мне быть очень осторожным.

— Я что-то неспокойна, Жак. Не знаю почему, но у меня дурные предчувствия.

Любопытно! Это даже впечатляет. Меня же, наоборот, переполняла радость, и мне было бесконечно трудно это скрывать. Если обычно моя любовь питалась размышлениями, восторгалась открывающимися ей контрастами между прошлым и настоящим, то в это утро, напротив, меня переполняли эмоции, жизнь кипела во мне. Боше в каком-то смысле стал мне дороже Жильберты. Наша встреча не разочаровала меня. В этом человеке есть увлеченность, необычайная сила. В нем чувствуется кузнец человеческих судеб. Его короткие широкие ладони соединили наши четыре жизни, и наш квартет уже существовал, составлял единое целое. Будущее рисовалось мне в розовом свете, слава готова была принять меня в свои объятия, а Боше уже говорил: «Вот увидите, Кристен, через два года…» Я вышел от него восхищенный, с головой, полной чудесных грез, и, садясь за руль, находился в восторженном, ни с чем не сравнимом состоянии. Вот почему, вероятно, любовь и слава притягивают друг друга, жаждут друг друга. Не бывает любви без славы и славы без любви. Я мчался на полной скорости, мечтая как можно скорее увидеть Жильберту и поделиться с ней своей радостью. И неожиданно, я и глазом не успел моргнуть, я попал в аварию. Белая низкая машина, оглушая сиреной, обогнала меня, слегка коснувшись корпуса, и круто свернула с дороги. Застигнутый врасплох, я резко повернул руль в одну сторону, потом в другую, стараясь выровнять машину, и меня занесло. Машина накренилась, перевернулась, подскочила, и я оказался в траве в нескольких шагах от кучи покореженного железного лома. Я уцелел, но все мое тело было в ушибах. На дороге образовалась пробка. Двое полицейских на мотоциклах тут же взялись за дело. Один восстановил движение. Другой занялся расследованием, проверил мои бумаги, затем осмотрел разбитый автомобиль…

— Вы ехали слишком быстро, — заметил он. — Успели вы заметить, какой марки была та машина?.. Нет, естественно. А сколько человек было в машине, один или два?

— Не знаю… Кажется, один.

— Подождите немного… Я отвезу вас домой.

Он обменялся несколькими словами со своим товарищем, в то время как я понемногу приходил в себя. У меня оказалась небольшая царапина на лбу и огромный кровоподтек на правом виске. Правая нога тоже болела. Я прихрамывал, голова кружилась. В ушах все еще стоял грохот от падения, я все еще находился в заторможенном состоянии. Возле нас остановилась полицейская машина. Какие-то люди о чем-то возбужденно говорили. Я пассивно наблюдал со стороны, все это меня не касалось; мне хотелось спать.

— Если бы вас не выбросило из машины, — сказал кто-то рядом, — то не было бы никаких шансов, что вы выберетесь живым!

Мне помогли дойти до полицейской машины. Я послушно повиновался, воля моя была атрофирована. Единственное, что временами всплывало в моем мозгу, — это страх, что меня будут упрекать. Я, как мальчишка, боялся гнева Жильберты. Когда она открыла дверь, увидела полицейского, мою перепачканную, изодранную одежду, кровь на лице, то побледнела, как полотно, и стиснула руки.

— Боже мой! — воскликнула она. — Я так и знала.

— Его надо уложить, — сказал полицейский. — Он в небольшом шоке.

Они уложили меня на кровать Жильберты. Полицейский рассказал, как все произошло, добрым ворчливым голосом отца семейства, которому и не такое приходилось видеть, он весьма подробно описал, сколько при подобных обстоятельствах у меня было шансов погибнуть, и не оставил никакой надежды отыскать подлеца, который столкнулся со мной.

— Сколько их таких, кто выжимает сто пятьдесят километров в час на автостраде. Что тут можно поделать? В будние дни скорость не ограничена, и за всеми уследить невозможно.

— Дайте мне что-нибудь выпить, — прошептал я.

— Ну вот, — проговорил полицейский радостно, — он приходит в себя. Это хороший признак. Некоторые несколько недель еще плохо соображают. Или же теряют память.

— Это ужасно, — пролепетала Жильберта.

— Шампанского, — сказал я.

— Не надо вам беспокоиться, — запротестовал полицейский. — Стаканчика белого вика вполне достаточно.

— Но не для меня… Жильберта, достань мой бумажник. У меня там проект контракта.

— А мне нет до него дела! — воскликнула она. — Если бы ты не отправился в Париж, они бы не попытались тебя убить.

— Простите, — вмешался полицейский, — никто не собирался убивать мсье. Я понимаю, что каждый шофер-лихач в каком-то смысле преступник, но и сам мсье тоже ехал слишком быстро.

Пока Жильберта ходила за шампанским, он, поразмышляв, великодушно сказал мне доверительным тоном:

— Я уж постараюсь представить вас как надо в своем рапорте. У вас имеется страховка. С этой стороны все в порядке. Давайте расскажите мне, как все произошло,

Вернулась Жильберта. Она слушала мой рассказ, и у нее нервно подергивался уголок рта. Я взял у нее бутылку и бесшумно откупорил ее. Полицейский писал что-то в своей записной книжке.

— Вы ехали по правой полосе? — спросил он.

— Нет. Я ехал посредине, потому что к тому времени я обогнал уже несколько машин.

— Следовательно, этот автомобиль выскочил с левой стороны и неожиданно обогнал вас? Вы в этом уверены?

— Да. Тогда-то я и потерял управление.

— Тот это сделал нарочно, — вмешалась Жильберта.

— Да нет, — ответил полицейский, — не будем ничего преувеличивать. Когда едешь слишком быстро, поверьте мне, не думаешь о том, что можешь столкнуть другого на обочину. Это слишком опасно.

Я наполнил бокалы, чтобы положить конец этому разговору. Жильберта с ее манерой вечно все драматизировать немного раздражала меня. Она не стала пить.

— За ваше здоровье, — сказал полицейский. — Сейчас самое время выпить за ваше здоровье.