Писатели США о литературе. Том 2 - Коллектив авторов

прогресса и на осуществление преобразований, в которых они сами нуждаются. Чтобы быть плодотворными, эти социальные действия должны основываться на том реальном опыте, который приобретается в процессе познания жизни во всей ее полноте; передача и распространение этого опыта и составляет главную функцию искусства.

Я сейчас это поясню. Представьте себе, что человек строит себе новый дом и ему нужно забить несколько гвоздей. Он должен попасть молотком точно по шляпке. А для этого в свою очередь он должен Находиться в хорошем физическом состоянии. Если он плохо видит или у него кружится голова, то даже вся его природная сноровка не поможет ему правильно забить хотя бы одйн гвоздь. И никто, это совершенно ясно, не в состоянии выполнить такое простейшее дело, как забить гвоздь, пока его тело и мозг не будут подготовлены настолько, чтобы обеспечить выполнение этой работы. И никакое общество, никакой общественный класс не может считаться хорошо подготовленным для необходимых действий, пока не достигнет в своем развитии такого уровня сознательности, при котором сможет стать движущей силой этих действий.

В примитивных обществах главную роль в воспитании сознательности играют лирические виды искусства: музыка, песня, танец. Приобщаясь к тому опыту, который концентрируется и сохраняется этими искусствами, народ становится активным субъектом тех действий, которых требуют его эмоциональные и экономические нужды и которых требуют его вожди. В нашем мире, где прямо на глазах происходит крушение людских судеб, основной вид искусства, выполняющий воспитательную работу (хотя и другие виды искусства имеют значение), призван синтезировать весь прошлый и настоящий опыт и указать нам ориентиры будущего развития. Этим искусством является искусство слова, с помощью которого человек постигает окружающий мир и людей, все, что дала ему жизнь, и зримо воссоздает их в своем творческом воображении.

Теперь в общих чертах мы знаем, каких социальных действий следует требовать от нашей литерагурьь Это главным образом воспитание в людях способности к активным поступкам, из которых слагается йх жизнь; это и есть наша основная задача—■ воспитание наших читателей, а ими, как мы надеемся, будут рабочие, фермеры или их союзники, которые и станут движущей силой революции.

Этот нелегкий процесс воспитания нельзя путать с деятельностью, связанной с непосредственной подготовкой к повседневным битвам: эта задача возлагается прежде всего на учителей, теоретиков, партийных и профсоюзных руководителей, которые благодаря объединенным усилиям наших писателей уже достигли необходимого уровня , сознательности. Должно быть ясно, что эта работа по воспитанию социальной сознательности, какой бы незаметной эта работа ни казалась, призвана стать непосредственной задачей наших мастеров пера. Их громкое слово, конечно, тот же инструмент «подготовки»; поэтому репортаж, памфлет, лозунг, манифест (а эта моя статья тоже своеобразный манифест), как средства политической работы, имеют право на существование/Но лишь постольку, поскольку писатель полностью осознает необходимость воспитания революционных сил и не забывает, что формирование этих сил—главная функция литературы. Писатель же, не думающий об этом и стремящийся подчинить свое творческое вдохновение какой-либо другой, по видимости более насущной, задаче, ослабляет органическую мощь й сдерживает прогрессивное развитие человечества, отказываясь от своей ведущей роли в этом процессе. А в мире, где свирепствуют голод й вопиющая несправедливость, где существует опасность войны, только редкая,, по нынешним временам труднодостижимая й достойная восхищения трезвая, ясность ума будет единственной поддержкой художника слова в его часто неблагодарном, часто незаметном, но необходимом труде.

Теперь я хочу применить эти общие определения к конкретным проблемам, стоящим перед американским революционным писателем. Но сначала нужно окинуть взором ряды наших писателей и читателей.

Мы никогда не испытывали нужды в литературных талантах. Однако экономическая почва, на которой они произрастали, оскудевала прежде, чем они успевали глубоко укорениться в ней. У нас были великие писатели. Они обретали известность и пользовались влиянием далеко за пределами нашей страны, там, где национальная культура, которой было присуще то, чего мы и посейчас лишены—коллективная память и коллективное сознание,—могла принять их в свое лоно. Здесь же новый По, новый Уитмен, новый Торо, новый Мелвилл могли лишь оставить после себя группку сентиментальных подпевал, ибо отсутствие этнических традиций и преемственности в области экономического развития приводило к тому,, что их произведения устаревали быстрее, чем современники поднимались до их осмысления. Мы, американцы, обладаем куда более слабым — бесконечно более, слабым, чем крестьяне Китая, Латинской Америки или России,— интуитивным чувством взаимосвязанности почвы, индивидуальности и исторического прошлого;, тем чувством, которое и делает •народ могучим орудием творческих свершений и которое позволяет сравнительно легко, в психологическом плане, осуществить переход к коммунистической сознательности. Здесь, при существующем у нас культурном голоде, прямо заявляет о себе потребность в здоровой литературе, но наши писатели поддались той болезни, для излечения которой как раз и требуется их помощь. Ощущение творческого бессилия, порожденного их оторванностью от жизнеспособных общественных сил Америки, привело .к тому, что они принялись усваивать одну за другой европейские догмы и причуды; имитация чуждых литературных стилей была затейлива, как мельтешение стекляшек калейдоскопа, но ровным счетом ни к чему не привела. Когда же они обращали свои взоры к нашей действительности, они не могли противостоять сокрушительному натиску капиталистической системы. Они превращались в балаганных шутов, в торговцев леденцами, в разносчиков коктейлей. Накануне войны многие из них взбунтовались, но бунт их оказался бесплодным: он ограничился всего лишь истерическими выкриками, хохотом и визгом, доставлявшим развлечение им самим.

Причина их поражения как писателей и творческого бессилия коренится в глубинной идеологии американского образа жизни, которую большинство наших писателей—и либеральных, и консервативных в равной мере—впитало в себя. Д это, к несчастью, оказывается самой серьезной помехой, ибо ту же идеологию, сознательно или бессознательно, исповедуют многие наши революционные писатели. Слишком многие из нас поддерживают философию американской буржуазной культуры, которую мы поклялись ниспровергнуть.

Этой американской идеологией, которая господствует у нас с незапамятных времен — еще со времен пророков буржуазного делячества Бенджамина Франклина и Александра Гамильтона, подлинных творцов нашего образа жизни,— является плоский и мертвящий рационализм, доставшийся нам в наследство от блестящих и глубоких умов Франции и Англии XVII века, эмпирический рационализм, основанный на культе факта, на фетишистском обожествлении (столь же антинаучном, сколь и антипоэтическом) точных и непререкаемых данных наших чувств... Если бы этот вульгарный рационализм властвовал в Англии и Франции XVIII века, то существование современной .науки было бы невозможно. Именно этот рационализм, игнорирующий органическую и развивающуюся природу человека, и есть главный враг всякой творческой деятельности, а потому и враг, пусть скрытый, искусства й понимаемой в марксистском смысле слова революции.

Теперь я кратко остановлюсь на характеристике тех воззрений наших революционных писателей, которые