Мой бывший темный - Екатерина Лира, Екатерина Вострова

— Что мы вообще с этим будем делать? А если о ребенке кто-нибудь узнает?

— У нее наверняка родиться просто человек, ну может человек со спящим геном...

— А если нет? Вдруг будет как у оборотней?

Мужчины говорили, но я уже не слышала. Завороженная, смотрела на то, как Виктор закатал свой рукав, затем надавил ногтем на белоснежную кожу, и оттуда вытекла густая темная кровь. Как только кровь попала на украшение, летучая мышь сверкнула глазами, втягивая все до последней капли.

Виктор поднялся с места, а я все сидела и смотрела на злополучную мышку, которую он взял в руки.

— Идем… — он помог подняться, выводя из зала, завел в соседнюю комнату.

— Теперь можешь снять куртку, — кивнул он.

— А почему нельзя было этого сделать раньше?

— Запах не так остро чувствуется. Все-таки столько кровопийц в одном месте, я хоть им и доверяю, но…

Ужастик на фоне моего сна, очевидно, продолжался.

— Но теперь я вспотела и точно воняю. По-моему, эффект противоположный, — неуклюже пошутила я.

— Это не так работает. Не переживай. Но лучше тебе все-таки никогда не оставаться с ними наедине. Мало ли… — он помог скинуть пуховик, а затем попросил. — Отведи волосы в сторону.

Секунду спустя мне на шею опустилась та самая странная летучая мышь на серебряной цепочке.

— Тут не хватает крови одного из моих братьев, но и сейчас это очень мощный защитный артефакт.

— Ты шутишь?

— Ника… — мужчина тяжело вздохнул. — Я серьезен как никогда. Я действительно вампир, мне больше двухсот семидесяти лет. И те, кого я убил в баре полгода назад, — они тоже не были людьми.

— Двух... сот? — сдавленно прошептала я, не в силах осознать это, — Но… как же тогда… мой ребенок?

— Наш ребенок, — поправил он. — Наш ребенок полукровка, и такого еще никогда прежде не было.

— А те мужчины? Ты говорил, что это твои братья… И у вас отчества одинаковые! — уцепилась я за внезапную нестыковку.

— Документы приходится подделывать. Быть родственниками удобнее. Кроме того, мы все действительно братья. По крови.

Последнее слово отдалось холодком в животе, а глаза мыши, висящей у меня на груди, вновь плотоядно заблестели.