Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога - Татьяна Огородникова

Оля не задавала вопросов. Сначала Радику это не нравилось, потом грустные глаза жены и молчание стали его раздражать. Она все еще интересовала его как женщина, но он хотел, чтобы Оля сама – сама! – захотела с ним секса, чтобы она, а не красивая телка под кайфом затащила его в постель, раздела, целовала до умопомрачения, признавалась в любви и нежно стонала от восторга.

Илья внимательно наблюдал, как менялись отношения между родителями, но был не в силах что-то изменить. В свои четырнадцать лет Илюха был умен не по годам, да и наружностью не обижен. «Гены биологического папаши сделали свое дело», – думал Радик, хотя себя уродом вовсе не считал. Впрочем, он по-прежнему любил мальчика.

Перелом в отношениях произошел после очередного загульного вернисажа. Илья всегда выходил встречать отца в прихожую. Он научился определять с первого взгляда, как прошел вчерашний вечер у папы. Впрочем, иногда это был и позавчерашний, и даже позапозавчерашний. На этот раз отец явился чернее тучи.

– Ну что ты уставилась на меня своими вечно недовольными глазами? Да, нажрался, и что? – Он схватил Ольгу за подбородок и сильно сжал пальцы. Оля не проронила ни звука, лишь попыталась освободиться неуверенным движением.

– Убери руку, иначе я не отвечаю за последствия, – прошептал Радик, вплотную приближая разъяренное лицо к Олиному. Она расслабила кисть, но не отпустила запястье мужа.

– Последний раз говорю: убери свою несчастную ручонку! Я не шучу!

Оля вновь сжала пальцы, пытаясь оторвать руку Радика от своего лица. Вдруг он рванул кисть, одновременно сбросив Олину, и, замахнувшись, наотмашь ударил ее по лицу.

– Папа, прекрати, что ты делаешь? – закричал изумленный и испуганный Илья. В то же мгновение он повис на предплечье Радика, пытаясь остановить экзекуцию. Оля стояла как вкопанная, немного согнувшись и приложив ладонь к месту удара. У нее был какой-то отстраненный вид – задумчивый взгляд вперился в одну точку, глубокая складка залегла между бровями. Илья почти без труда справился с подвыпившим отцом. Радик, оказавшись на диване с заломленной за спину рукой, както резко пришел в себя и протрезвел.

– Все, Илюх, я в порядке. Отпусти. – Его голос звучал неуверенно. Похоже, отец семейства сам удивился своей выходке. Илья ослабил хватку и освободил дебошира. Радик вдруг бросился к Оле, упал перед ней на колени и, прижимаясь головой к ее ногам, стал истерично шептать, будто читая молитвы:

– Прости меня, прости, родная! Я не знаю, что на меня нашло. Будь я проклят! – он принялся лихорадочно целовать ее колени. Оля легонько оттолкнула его:

– Все нормально, я в порядке. Не переживай, Рад. – Она всегда называла его этим именем, когда ставила точку в разговоре. Для Радика это означало, что Оля вернулась в привычное состояние жертвы, вынужденной терпеть и покорно выполнять желания господина. Зыбкий мир восстановился.

Перемирие длилось ровно неделю – до следующего мальчишника по поводу удачно проданной картины. На сей раз рукоприкладства не последовало. Но Оля предпочла бы жестокое избиение.

– Чего смотришь? Недовольна, как обычно?

Оля молчала. Радик не унимался:

– Что, по-прежнему строишь из себя жертву? Я так старался, чтобы ты поняла, как я тебя любил! Каждый день, каждую секунду своей жизни я посвятил мгновению, когда я услышу от тебя хоть одно ласковое слово, увижу хотя бы каплю теплоты в глазах, почувствую радость от того, что пришел домой – к себе домой! Я полюбил твоего ребенка как своего, я все – абсолютно все – старался сделать для того, чтобы ты хоть раз улыбнулась... Глупая гусыня! А ты, зачем тебе это нужно? Всю жизнь потеряла без всякой надежды на результат! Хорошо, Илюху вырастили. Что дальше? У нас нет общих детей, мы не испытываем нужды друг в друге... Нам незачем больше жить вместе! Ты не понимаешь, что, выходя за порог дома, я моментально становлюсь известным, любимым, великим, в конце концов! Передо мною преклоняются тысячи людей! Ты рядом не стояла с девками, которые залезают ко мне в штаны и считают за честь, если я или мой член ответят взаимностью! Да что ты знаешь обо мне? Я жизнь свою просрал из-за тебя!

Радик вдруг обхватил голову руками, как-то картинно медленно сел в кресло и по-бабьи завыл. Илья стоял в прихожей. Он не собирался подслушивать – он просто хотел предупредить возможное нападение на мать. Его благородный порыв увенчался обретением знания. Теперь Илюха знал, что Радик ему вовсе не отец, а отчим. Мир рухнул в глазах мальчишки. Все – обман. Мать врала всю жизнь. Радик, который, казалось, любил его как сына, тоже врал. У парня потемнело в глазах. Тысяча вопросов пронеслась в голове, как один. Илья перестал наблюдать за событиями. Он тупо снял с вешалки первое попавшееся пальто, открыл дверь и сбежал вниз по ступеням. Он не знал, куда пойдет, но точно знал, что не может больше находиться в очаге вранья и взаимной ненависти. Илюха угрюмо брел по темным улицам города под монотонным моросящим дождем. Он хотел идти бесконечно, пока не встретит сказочный путеводный камень, на котором написано: налево пойдешь... направо пойдешь... а впереди ждет тебя счастье...

Прошло, наверное, полчаса или час, когда на его плечо легла тяжелая рука.

– Сынок! Прости!

Насквозь промокший и измученный Радик догнал Илью на подходе к Парадайз-кафе.

– Я не сынок тебе. Спасибо, что сообщил о моем статусе.

– Ты не понимаешь и, боюсь, никогда не поймешь! – в голосе Радика звучала такая горечь, что Илья почти забыл про свои обиды.

– Ладно, пап, забудем об этом. Пойдем домой!

Они дошли до дома, крепко обнявшись. А там Радик налил Илье первую в жизни рюмку коньяка, чтобы расслабиться. Илюха безропотно выпил, и ему полегчало. Он заснул мертвецким сном, не думая о прошлом и не предполагая будущего.

Перемирие продолжалось пару месяцев. Все очень старались не нарушить тончайшую грань между вежливой беспристрастностью и взрывным скандалом. Но это не могло длиться вечно. Притворный мир закончился взрывом после того, как пьяный Радик забрал Илюху с собой в ресторан на afterparty. Оля не могла повлиять на ситуацию, потому что удар супруга на сей раз был нанесен с нечаянной точностью – прямо в висок. Она лежала без сознания, когда старший мужчина приказал младшему составить ему компанию. Впрочем, младший и не подозревал, почему мама не вышла проводить их в ночное. Зато теперь Илья знал, что у папы есть отличный способ справляться с проблемами. Парень очень надеялся, что ему нальют порцию лекарства и на сей раз. Надежды оправдались. На сей раз домой вернулись два пьяных мужика.

И снова – мольбы о прощении, унизительный секс с женщиной, которая безропотно отрабатывала свое семейное положение. Всякий раз, испытывая отвращение и не сопротивляясь, Ольга ложилась в постель с супругом и надеялась в душе, что это – последний, самый последний раз. Она от всего сердца мечтала, чтобы среди обожательниц Радика нашлась такая, которая сможет подарить ее мужу настоящую искреннюю любовь, чтобы тот навсегда забыл дорогу в семью. Но чем сильнее становилось это желание, тем более остервенело Радик пытался «наладить» отношения. Оля считала себя не вправе противостоять воле Радика. В конце концов, она сама решила устроить жизнь именно так.

Попытки вернуть сына на землю чаще заканчивались неудачей, а иной раз встречали стену непробиваемого молчания. В то же время возрастала и сила сопротивления. Радик тянул Илью к себе, а Оля слабо противостояла. Побои становились все более тяжкими, силы и воля ослабевали с каждым днем.

Окончательный удар она получила, когда попыталась в очередной раз вправить мозги сыну. Илье к тому времени исполнилось семнадцать лет.

– Мам, – холодно ответил Илья. – Ты, по-моему, пропустила время, когда нужно воспитывать ребенка. Я уже взрослый и сам решу, как мне лучше жить.

Это была жирная точка, вернее, клякса, которая подвела черту под семейными отношениями. Отчим и пасынок почти не расставались. Самой крепкой связью у них стала дорогая белая полоска из волшебного порошка, который превращал неприятности в приятности, усталость – в энергию, а беды окружающих делал мелкими и незначительными. Радик даже не заметил, когда Илья впервые попробовал уколоться. И не заметил, когда тот, уколовшись однажды, не вернулся из ванной комнаты. Только потом, на кладбище, Радик тяжко раздумывал, куда делся симпатичный крепкий пацан с радостными искорками в глазах, и кто этот немощный желтый старикашка, который сложил свои худые ручки с длинными пальцами в дорогом гробу из красного дерева.

Оля за всю траурную церемонию не проронила ни слова. Только когда они остались вдвоем с Радиком возле свежего холмика земли, она подняла лицо, обрамленное черной вуалью, и произнесла три слова – отчетливо, внятно и очень спокойно:

– Будь ты проклят! – Она вновь опустила глаза, и Радик подумал, что ему привиделось.